— Понятно, — кивнул Спецци. — Мне было бы интересно узнать, проводили ли вы какие-нибудь изыскания по поводу личности Хозера, и если да, то каковы их результаты?
Книпфер взглянул на него с холодным презрением.
— На будущего зятя детективов не натравливают, — заметил он. — Весной мы посетили Хозера в Риме. Я верил ему на слово, и мне этого было достаточно.
— Он вам нравился?
— Разумеется. Иначе я бы и обдумывать не стал его предложение.
— Обратимся к вчерашним событиям, — продолжил Спецци. — Поскольку вы весь день провели в отеле, вероятно, сможете сообщить нам что-нибудь о передвижениях Хозера.
Книпфер задумался.
— Мы завтракали, когда он заявил хозяину, что уезжает. Мы это уже знали. Хозер сказал нам позавчера вечером, что должен вернуться в Рим.
— Он объяснил — зачем?
— Только сказал, что, желая подольше побыть в обществе Труди, уже отложил свое возвращение, но больше не может пренебрегать интересами дела.
— Он уточнил, что за дело?
— Нет. Полагаю, это дело финансового свойства. Хозер был врачом, как вам, должно быть, известно, но, насколько я понимаю, медицинские исследования являлись для него чем-то вроде хобби. Деньги он делал на фондовой бирже, а подобные операции требуют неусыпного внимания и личного участия.
— Итак, вы виделись с ним во время завтрака. Что потом?
— Мы с женой, как обычно, пошли посидеть на террасе. Хозер присоединился к нам около половины одиннадцатого, сообщил, что собирает вещи. Мы вместе выпили кофе, потом он сказал, что должен сделать какой-то звонок, после чего отправится в Санта-Кьяру на ленч. Незадолго до полудня он прошел мимо нас по дороге к подъемнику, помахал нам на прощание, но сказал, что еще увидимся, так как он изменил свое решение и еще вернется в отель после ленча.
— Вы видели его по возвращении?
— Мы с женой после ленча немного погуляли, а потом отдыхали у себя в комнате. В шесть часов Хозер постучал к нам, чтобы попрощаться.
— Вы точно запомнили время?
— Да. Мы оба спали, его стук нас разбудил. Я еще сказал жене, что уже шесть и пора одеваться к обеду. Хозер повторил свое приглашение погостить у него в Риме, и мы обещали написать ему. Потом он ушел. Он уже был в куртке и шляпе, так что, полагаю, отправился прямо к подъемнику.
— И последний вопрос, герр Книпфер. — Спецци в некотором замешательстве вертел в руке карандаш. — Как относилась к этому брачному предложению ваша дочь?
— Труди? — холодно улыбнулся Книпфер. — Она, разумеется, была рада и польщена. А уж решать, принимать его или нет, — было моим делом.
После герра Книпфера в кабинет вошла его жена. Она осторожно пристроила свое тучное тело на маленький стул и нервно сцепила руки. Подтвердив показания мужа о том, как они провели предыдущий день, вдруг повернулась к Генри.
— Я должна извиниться за свое вчерашнее поведение после того, как вы сообщили нам, что Фриц Хозер умер, — сказала фрау Книпфер. Ее круглые голубые глаза наполнились слезами. — Мой муж, должно быть, рассказал вам о предполагавшейся женитьбе. Я мать, герр Тиббет… вы должны меня понять и простить.
Ее голос дрогнул, и Генри быстро пробормотал:
— Ну конечно, конечно…
— Я не хотела этого брака, — продолжила миссис Книпфер. — Хозер был слишком стар для Труди… слишком стар, герр Тиббет… и он бы увез ее от нас к себе в Рим. А она — мой единственный ребенок, моя деточка…
Снова нависла угроза слез, и Генри поспешно сказал:
— Полагаю, и сама она не хотела за него выходить?
Фрау Книпфер с готовностью ухватилась за эту фразу.
— О, вы такой понимающий человек. Вы способны заглянуть в материнское сердце… бедная моя девочка…
— Тем не менее ваш муж благосклонно относился к этому браку?
При этом замечании дама не смогла сдержать слез.
— Мужчины, — всхлипывала фрау Книпфер, промокая глаза крохотным кружевным платочком. — Что они понимают в подобных вещах? Разве остаться незамужней — это бесчестье?
Последний вопрос она выпалила со страстью, обращаясь к Эмми, которая покачала головой и неразборчиво пробормотала что-то утешительное.
Фрау Книпфер громко шмыгнула носом и уже спокойнее продолжила:
— Поэтому, услышав, что он умер, я не то чтобы не испытала жалости к бедняге, просто первой мыслью было: теперь моей Труди больше ничто не угрожает… девочка сможет вернуться в Гамбург со своей мамой…
— У вас были другие причины не жаловать Хозера, кроме того факта, что он слишком стар для вашей дочери? — спросил Генри.
Фрау Книпфер снова уткнулась лицом в платок и энергично затрясла головой.
— Нет, нет… — сквозь рыдания заверила она. — Абсолютно никаких… никаких причин… вот почему мне так стыдно за то, что я там сказала…
Эмми пришлось помочь ей встать, она проводила немку в ее комнату, где фрау рухнула на кровать, обуреваемая чувствами.
Труди, напротив, сохраняла полное самообладание.
Генри хорошо рассмотрел девушку, пока та усаживалась и скромно расправляла на пухлых коленях совершенно не идущую ей широкую присборенную юбку. Он вдруг понял, что никогда прежде, в сущности, не замечал ее лица, таким расплывчатым и невыразительным оно ему казалось. Но теперь он видел твердую линию подбородка, круглые румяные щеки, а в кукольных голубых глазах — на первый взгляд, так напоминающих глаза ее матери, — отцовскую холодную решительность.
Труди отвечала на вопросы капитана Спецци низким грудным голосом. Утром у нее было занятие по лыжам с персональным тренером. Потом — ленч с родителями. После ленча она сидела на террасе и ела шоколад.
— Вы кого-нибудь видели? Разговаривали с кем-нибудь?
— Там была фрау Бакфаст, — ответила Труди. — Я угостила ее шоколадом. Потом пошла спать. Незадолго до четырех часов я увидела, как герр Хозер поднимается по тропе от канатной дороги, и вошла в дом.
— Почему?
— Я начала замерзать.
— Вы говорили с герром Хозером?
— Да. Он остановил меня в холле. Я сказала ему, что думала, будто он уже уехал из отеля насовсем, а он ответил, что у него изменились планы. Потом он… настоял, чтобы я выпила с ним чаю в баре. И снова говорил о женитьбе.
— Мы все глубоко сочувствуем вам, фройляйн Книпфер, — сказал Спецци, слегка покраснев. — До настоящего времени никто из нас не отдавал себе отчета в том, что вы потеряли жениха при столь трагических обстоятельствах. Вы, должно быть, переживаете страшное горе.
Труди безмятежно посмотрела на него и ответила:
— Да.
— Простите, что ступаю на столь деликатную почву, но, насколько я понимаю, вы любили герра Хозера и собирались за него замуж.
— Конечно, — подтвердила девушка. Она смотрела Спецци прямо в глаза, с вызовом, словно говорила: ну возразите мне, если сможете. Капитан, заметно смущенный, предпочел отступить на более безопасную почву.
— Расскажите, пожалуйста, что было после чая.
— Мы попрощались с герром Хозером в холле. Это было приблизительно в двадцать минут пятого. Потом я поднялась к себе. Позже я видела, как он выходит из отеля. Моя комната находится на верхнем этаже, над входной дверью. Было довольно темно, но над крыльцом горит фонарь, и дорожка освещена. Я видела, как он направлялся к подъемнику. Шел довольно сильный снег. Мне и в голову не пришло, что я вижу его в последний раз.
— Вы случайно не запомнили время, фройляйн Книпфер? — оживившись, спросил Спецци.
— Нет, — ответила Труди. — Полагаю, это было вскоре после шести, но не уверена.
— А теперь, фройляйн… простите, я должен спросить: герр Хозер когда-нибудь говорил с вами о своем бизнесе или о жизни в Риме?
Губы Труди медленно растянулись в улыбке — улыбке тайного удовольствия, которая показалась Генри весьма зловещей.
— Он много говорил о Риме, — сказала она, — о той жизни, которую я буду там вести. О его бизнесе я не знаю ничего.
— Он никогда не упоминал в вашем присутствии о том, что у него есть враги?
— Враги? — Труди снова улыбнулась. — Мой отец говорит, что хорошего бизнесмена можно отличить по количеству и качеству его врагов. Думаю, герр Хозер был хорошим бизнесменом.
Спецци ухватился за этот ответ.
— То есть вы знали, что у него есть враги? И кто они?
Девушка немного помедлила, потом сказала:
— Понятия не имею. Вы слишком буквально восприняли мои слова. Я рассказала лишь о своем впечатлении.
Было очевидно, что из Труди больше ничего не вытянешь, несмотря на все наводящие вопросы Спецци. Наконец, приуныв, он отпустил ее, прочитав напоследок короткую нотацию о неразумности попыток скрыть какую бы то ни было информацию от зоркого ока итальянской полиции. Труди снова улыбнулась, согласилась и отбыла, оставив Спецци в смутном ощущении, что над ним посмеялись, его обыграли и в конечном счете сделали из него дурака. Гордось была уязвлена.
— Девчонка дура, — в сердцах сказал он. — Знает больше, чем говорит, и воображает, будто провела нас.
Капитан сардонически усмехнулся, резко захлопнул свой блокнот и отложил его в сторону.
— Мартелли, иди скажи гостям, что на данный момент допросы закончены. Завтра они могут возвращаться к своим лыжным упражнениям, но напомни всем, что катание по Имменфельдскому спуску категорически запрещено. И любой, кто соберется покинуть отель насовсем, обязан оповестить меня об этом заранее, не позднее чем за двадцать четыре часа. После этого распечатай стенограмму и принеси мне в мою комнату.
Молодой карабинер встал со своего жесткого стула, молодцевато отдал честь и энергично зашагал в холл с очевидным предвкушением удовольствия младшего должностного лица, коему ненадолго начальством дано приятное поручение продемонстрировать свою власть над простыми смертными.
Эмми тоже встала, потянулась, подняв руки над головой, и закурила.
Генри повернулся к капитану.
— Каковы ваши дальнейшие действия? — спросил он.
— Изучу расшифровку всех этих бесед, составлю хронологическую таблицу событий и подготовлю доклад. Буду вам чрезвычайно признателен, если вы как можно скорее сделаете перевод протоколов опроса англичан.