— Он будет у вас к утру, — пообещал Генри. — Собираетесь ли вы и дальше оставаться в «Белла Висте»?
— Думаю, нет. Только один-два дня. Потом переберусь в деревню и буду ждать ваших отчетов о том, что здесь происходит.
Генри кивнул.
— Я надеялся, что вы поступите именно так. При виде вашего мундира гости захлопываются, как моллюски в своей раковине, а со мной чувствуют себя более свободно.
— Согласен, — кивнул Спецци. — Он закурил одну из своих темных, устрашающе выглядевших сигарет. — Думаю, излишне напоминать вам, чтобы вы глаз не спускали с фройляйн Браун.
— Разумеется, я буду за ней наблюдать, — подтвердил Генри. — Кстати, вы не против, если я немного поразнюхаю здесь кое-что? Поговорю с людьми и тому подобное.
— Все что угодно, друг мой, — горячо поддержал его Спецци. — А теперь я вас покину и…
Фраза осталась незаконченной. Ее прервал громовой раскат голосов, разразившийся в холле. Пронзительный крик миссис Бакфаст перекрывал все остальные звуки, возвышаясь над ними словно солирующая виолончель над оркестром.
— Никогда еще не слышала подобного бреда, — гудела она угрожающе. — Я настаиваю!
Мартелли тоненьким голоском возражал на чудовищном английском:
— Синьора, капитано, он сказал, нельзя…
— Чушь! — зычно рявкнула миссис Бакфаст. — С дороги, глупец вы эдакий!
— Розамунда, ты не думаешь, что… — рокочущий бас полковника был сметен, как осенний лист штормовым ветром.
— Дайте мне пройти в кабинет!
Спорный и чисто теоретический вопрос — смог ли бы Ганнибал или Атилла устоять перед таким натиском, но у менее могущественных людей, калибра Мартелли и полковника, не было ни малейшего шанса. Спецци едва успел загасить сигарету и встать, как дверь распахнулась настежь, явив присутствующим миссис Бакфаст — Геру в бархате цвета фуксии; по бокам, словно стражи, маячили ее муж и Мартелли с лицами, преисполненными благоговейного страха.
— Мадам… — начал было Спецци, судорожно цепляясь за фалды своего удирающего без оглядки достоинства.
Миссис Бакфаст решительно шагнула в комнату, уставившись на итальянца взглядом, каким боевой бык мог бы смотреть на неумелого матадора.
— Раз вы не соизволили пригласить меня, капитан Спецци, — протрубила она, — пришлось силой прокладывать себе путь в ваш кабинет.
Она сделала паузу и возмущенно фыркнула, потом продвинулась еще на шаг и весьма театрально сменила трубный глас на спокойный разговорный тон.
— Я пришла, — заявила Розамунда Бакфаст, — чтобы сделать признание.
В разразившемся ревущем хаосе только миссис Бакфаст оставалась абсолютно спокойной — скала посреди бушующего моря. Полковник, пребывающий на грани апоплексического удара, непрерывно кричал, что у его жены истерика и она не понимает, что говорит; Спецци вопил, чтобы Мартелли очистил комнату от посторонних, вторично за этот день поминал черта и исступленно кричал, призывая всех к тишине; даже Генри поймал себя на том, что настоятельно умоляет миссис Бакфаст хорошо подумать, прежде чем делать подобные заявления, между тем как Эмми внесла свою лепту во всеобщую суматоху тем, что, опустившись на четвереньки, принялась собирать бумаги, выпорхнувшие из портфеля Спецци. Бешеный шум, естественно, привлек внимание всех остальных обитателей отеля. Чашки с чаем и бокалы с аперитивами были брошены в баре, по кухне раскатилась нечищеная картошка — гости и персонал бросились наблюдать за представлением, творившимся в холле.
В конце концов миссис Бакфаст лично очистила кабинет от несанкционированной толпы; последним в комнате оставался полковник, но и он был удален безапелляционно указующим перстом и суровым приказанием: «Артур!» После этого миссис Бакфаст уселась на стул, сложила руки и стала ждать.
Спецци, багровый от возбуждения, снова водворился за столом и умоляюще воззвал к Генри:
— Спросите эту сумасшедшую, что она имела в виду. Она ведь даже близко к подъемнику не подходила, а теперь хочет сделать признание. Безумие какое-то.
Капитан энергично промокнул лоб платком.
Генри, потрясенный больше, чем хотел в этом признаться даже себе, изо всех сил постарался вспомнить о принятых в Скотленд-Ярде манерах и произнес:
— Насколько я понимаю, миссис Бакфаст, вы хотите признаться в убийстве Фрица Хозера?
Миссис Бакфаст посмотрела на него с жалостью.
— Разумеется, нет, — сказала она. — Я полагала, что даже вы, Генри Тиббет, сообразите: я никак не могла его убить.
Чувствуя себя мальчиком, которого отчитала няня, Генри вцепился в край стола, чтобы не потерять равновесия.
— Тогда, может быть, вы объясните нам, что имели в виду?
— С удовольствием.
Миссис Бакфаст обвела комнату взглядом, чтобы убедиться, что все ее внимательно слушают, и сообщила:
— Артур во многих отношениях не идеальный муж.
Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь невнятным бормотанием капитана, повторявшего: «Чокнутая… чокнутая…»
— Например, — продолжила дама в стиле светской беседы, — мне совершенно непонятны его увлечения. Он отказывается научиться играть в бридж, а я очень люблю эту игру. Вместо этого он страстно собирает марки, а я этой страсти не разделяю. Но вы, вероятно, об этом не знали.
— Нет, не знал, — слабым голосом подтвердил Генри.
— Однако хуже всего, — рассказывала миссис Бакфаст, — его безумная любовь к горным лыжам. Год за годом все праздники, все отпуска он тратит на лыжи. Конечно, он старается отговаривать меня от поездок с ним. Но после печального инцидента, случившегося в Париже несколько лет тому назад, — не стану утомлять вас подробностями, их не назовешь поучительными, — я решила больше никогда не отпускать его за границу одного. Так что, как вы можете догадаться, — добавила она с обезоруживающим простодушием, — много лет я изнывала от скуки.
Сквозь туман, царивший в голове Генри, начал с трудом пробиваться свет.
— Вы изнывали, — повторил он, — пока не приехали в Санта-Кьяру?
Розамунда Бакфаст поощрила его за сообразительность скупой улыбкой.
— Когда мы прибыли сюда в первый раз, я чуть не умерла от полной изоляции и злости и решила, что ноги моей здесь больше не будет, хотя Артур твердил, что именно тут он нашел то, что любит называть своей Шангри-Ла.
Она замолчала и ободряюще посмотрела на Генри, как школьная учительница смотрит на блестящего ученика, побуждая его самого продолжить цепь начатых ею рассуждений. Тиббет решил не разочаровывать свидетельницу и сказал:
— А потом, во время вашего первого приезда сюда, вы познакомились с герром Хозером.
Миссис Бакфаст одобрительно кивнула.
— Вы оба не катались на лыжах, — продолжил Генри, набирая уверенность, — и проводили много времени вместе, сидя на террасе и беседуя. Вы доверительно рассказали ему о своей скуке, а он предложил средство разогнать ее. Догадываюсь, что поначалу это было представлено вам как некая безобидная игра.
Миссис Бакфаст просияла.
— А вы умнее, чем кажетесь, — снисходительно сказала она.
Спецци издал грудной стон.
— В чем дело? Я не понимаю. О чем вы? — жалобно сказал он.
— Контрабанда, — объяснил Генри. — Безобидная игра. И маленькая дополнительная сумма — на шпильки. Глоток настоящей жизни в беспросветно унылом существовании. На первых порах, конечно, это было нечто, абсолютно никому не причиняющее вреда. Что он предложил вам для начала?
— В первый год это было всего несколько бутылок бренди, — призналась миссис Бакфаст. — Из моего дома их забрал посыльный с почты, который вручил мне конверт с наличными. На следующий год это были часы. Хозер подал гениальную идею спрятать их под клетчатую подкладку моей вязальной сумки. На часах я заработала больше ста фунтов. Не отрицаю, это было нарушением закона, — рассудительно добавила миссис Бакфаст, — но не стану лукавить: мне это доставляло удовольствие.
— А что вы должны были привозить из Англии?
Лицо миссис Бакфаст помрачнело.
— В этом-то и есть начало беды… Мне было велено привезти, не открывая, пакет, который я получу в Лондоне. Это был маленький холщовый мешочек, его, как обычно, доставил посыльный с почты. Но мне захотелось узнать, что же именно я делаю, тем более незаконно. Вопреки приказанию Хозера я открыла мешочек. Я не из тех женщин, которых легко запугать, — без особой необходимости добавила она.
— И что оказалось в мешочке?
— Бриллианты.
Голос миссис Бакфаст звучал сурово и осуждающе.
— Должна вам сказать, это мне не понравилось. Одно дело бренди, совсем другое — бриллианты. Так я и заявила — очень твердо — Хозеру, когда приехала сюда в очередной раз. Я сказала ему, что ни на что подобное согласия не давала и продолжать участвовать в этом не буду. Мне, разумеется, следовало догадаться, что у этой скотины нет никакой совести. Он недвусмысленно дал мне понять, что, если я не буду делать так, как он велит, он сообщит о моей деятельности в полицию. Я не могла рисковать, поэтому мне ничего не оставалось, как продолжить.
— Когда это было? — спросил Генри.
— В прошлом году.
— А в этом?
— Опять бриллианты из Англии. А обратно…
Она открыла свою объемистую сумку, достала из нее маленький белый пакет и сказала:
— У меня наверху их две дюжины. То же, что пришлось провезти домой в прошлом году. Я не знаю, что это за гадость, потому что, слава богу, никогда не имела дела с такими вещами, но догадываюсь, что там, скорее всего, кокаин.
Она вручила пакет Генри.
— Это зашло слишком далеко, — продолжила миссис Бакфаст. — Я уже приняла решение пойти к властям в Англии, как только вернусь домой, и снять с себя этот груз. Если бы вы не скрыли от нас, что вы полицейский, — она бросила на Генри обвиняющий взгляд, — мы все могли бы избежать многих неприятностей. Но как есть, так есть. Хозер начал сомневаться в моей надежности. Он не был дураком. Вот почему он начал мне угрожать.
— Угрожать вам?
— Пистолет. Пистолет! — нетерпеливо сказала миссис Бакфаст. — В среду вечером, в баре. Это маленькое представление было устроено для меня. Должна признать, сначала я испугалась. Бедный Артур — он, конечно же, понятия не имел, чем я так расстроена. Лично я не сомневаюсь: если бы Хозер остался жив, то попытался бы убить меня, прежде чем я уеду. Он так нарочито — чтобы слышали все и каждый — объявил о своем отъезде, что, уверена, на самом деле не собирался отлучаться далеко. Он планировал проскользнуть обратно и убить меня. Весьма типично для мужчины.