— Признаюсь, я безгранично рад, что снял этот камень с души. Какое невероятное облегчение, что в конце концов я не оказался связанным с Хозером и его контрабандными делишками.
— Кстати о контрабанде, — сказал Тиббет. — Из чего должен был состоять ваш груз?
— Часы, — без колебаний ответил молодой человек.
— Вы уверены?
— Конечно. Мы условились, что я стану бывать здесь дважды в год — летом и зимой. Хозер велел мне всегда приезжать с компанией, на дешевом поезде, сказал, что это будет хорошим прикрытием. И каждый раз я должен был увозить отсюда весьма крупную партию. Впоследствии мне предстояло привозить и груз из Англии, но это мы подробно не обсуждали. Конечно, состояния это мне не принесло бы, но могло дать постоянный источник небольшого дохода.
— Можете считать, вам чрезвычайно повезло, что Хозер недолго прожил и не успел втянуть вас в свои дела сильнее, — мрачно сказал Генри. — Знаете, часами вам долго промышлять не пришлось бы. А пути назад уже не было бы. Искренне надеюсь, что вы усвоили урок.
— Вам нет нужды повторять дважды, — смиренно подтвердил Роджер. — Отныне — только сугубо легальная деятельность.
— А теперь, когда вы сделали свое чистосердечное признание, — с легкой иронией произнес Тиббет, — поговорим о втором убийстве. Мне нужно самое что ни на есть точное описание всех ваших сегодняшних передвижений.
— Большинство из них вам известны, — сказал Стейнз. — Утром мы вышли вместе со стариком Бакфастом, совершили спуск по третьему маршруту, потом отправились на Альпийскую розу, где подцепили Герду. Ленч у нас, как вы знаете, был в «Олимпии», а как только закончился перерыв на подъемнике, мы поехали наверх, чтобы еще раз спуститься по третьему маршруту, пока туда не набежала толпа.
Он помолчал, потом добавил:
— Могу честно сказать, что все мы трое знали о вашей предстоявшей вечерней встрече с Марио.
— Знали? — удивился Генри. — Откуда?
— Мы поднимались прямо за Пьетро, который ехал за своими подопечными, и пока надевали лыжи наверху, я слышал, как он разговаривал с Марио. Похоже, он волновался за старика. Должен сказать, я и сам заметил, что тот выглядит как привидение. Короче, я слышал, как Пьетро сказал: «Отец, ты упрямый старый дурак. Почему бы тебе просто спокойно не вернуться домой?» А Марио ответил: «Я уже говорил тебе, что вечером встречаюсь с синьором Тиббетом, и ничто меня не остановит». — Конечно, — уныло добавил Роджер, — я один понял, о чем они разговаривали, — по крайней мере, не думаю, что Герда знает итальянский. А уж полковник не знает точно. Но я, как идиот, все им разболтал.
— И что они сказали?
— Да ничего особенного. — Стейнз нахмурился. — Мы договорились съехать по третьему маршруту, и тут Бакфаст засуетился: мол, взял не те лыжные очки. Он настоял, чтобы мы зашли за другими в отель, и продержал нас там столько, что чертова трасса к тому времени, когда мы там появились, оказалась забита людьми, и все удовольствие было испорчено. Тем не менее… на чем я остановился? Ах да, Марио. Мы с Гердой немного посплетничали о том, что нужно от вас Марио, потом вернулся полковник, и мы с ним отправились к спуску. Но, как я уже сказал, народу на нем было как на Пикадилли-сёркус в час пик, поэтому, спустившись, мы решили снова перебазироваться на Альпийскую розу. Закончили кататься без четверти пять и пошли пить чай в «Олимпию». Кстати, барон тоже там был.
— Вы с ним говорили?
— Не то чтобы говорили. Он ведь малый не слишком общительный. Просто холодно кивнули друг другу. Он ушел за несколько минут до нас. Когда мы садились на подъемник, Карло сказал, что мы — последние, барон уже уехал наверх.
— В котором часу это было?
— Честно говоря, не помню. Незадолго до половины шестого, полагаю. Мы не засиживались за чаем.
— Насколько я понимаю, вы ехали последним.
— Да. Герда — первой, потом полковник, потом я.
— И вы видели, как Марио едет вниз?
— Да… но я не знал, что это он. Мне такое и в голову не приходило, пока мы не обнаружили, что старика нет на верхней станции.
— Какую часть пути вы проехали, когда встретились с ним?
Роджер помолчал.
— Наверное, больше половины… Трудно сказать точно.
— А теперь, — попросил Генри, — хорошенько подумайте, потому что это важно. Не видели ли вы, чтобы что-то упало с подъемника, — ну как если бы кто-то, ехавший впереди вас, что-то бросил или уронил…
— Пистолет? — слабо улыбнулся Роджер. — Нет. Имейте в виду: я ни в чем не готов поклясться, но почти уверен, черт возьми, что я бы такое заметил.
Похоже, больше Роджеру нечего было рассказать, поэтому Тиббет отпустил его к остальным, которые уже приступили к ужину. Генри предложил, чтобы им — ему, Эмми, Спецци и его помощникам — ужин принесли в кабинет, тогда он смог бы во время еды пересказать капитану суть своей беседы с Роджером. Они почти покончили с основным блюдом, когда зазвонил телефон. Генри снял трубку.
Это был врач из Санта-Кьяры.
— Предварительное заключение, инспектор, — бодро сказал он. — Смерть наступила от выстрела в сердце из пистолета 32-го калибра; рана почти идентична ране Хозера, хотя я бы сказал, что расстояние, с которого произведен выстрел, на этот раз немного меньше, — впрочем, определить его с точностью до нескольких дюймов невозможно. Смерть была мгновенной и наступила в пределах одного часа до момента осмотра. С вашего разрешения, я прямо сейчас отправлю обе пули на экспертизу. Будет нетрудно установить, выпущены ли они из одного и того же оружия.
Не успел Генри положить трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз звонили капитану, который ответил с набитым ртом. Послушав несколько секунд, Спеицци быстро проглотил еду, попросил собеседника не вешать трубку и повернулся к Тиббету. Глаза его блестели от волнения.
— Энрико! — воскликнул он. — Они нашли пистолет!
— Слава богу, — с облегчением произнес Генри. — Где?
Снова последовал короткий телефонный разговор, после чего, прикрыв ладонью микрофон, Спецци сообщил:
— Под подъемником — в футе от пилона, примерно в трех четвертях пути вниз. Спрашивают, что с ним делать.
— Пусть запишут все данные: номер, производителя и так далее и сообщат нам по телефону. Потом пусть сразу отправят на экспертизу вместе с пулями и скажут, чтобы обязательно сняли отпечатки пальцев.
Капитан передал эти инструкции, присовокупив к ним множество собственных по поводу необходимости обращаться с оружием аккуратно, чтобы не стереть отпечатки, повесил трубку и победно произнес:
— Ну наконец хоть что-то! На сей раз убийца сделал ошибку!
— Мне вот что пришло в голову, — сказала Эмми. — Поскольку обе пули выпущены из одного пистолета, значит, бедный Франко точно невиновен.
— Да, — с нескрываемым облегчением ответил Спецци, когда Генри перевел ему это. — Думаю, завтра я отпущу его. Получается, молодому человеку повезло, что он сегодня отсиживался в тюрьме. Даже барону будет теперь трудно утверждать, что мог убить Марио, а баронесса, надеюсь, будет благодарна за то, что невиновность ди Санти доказана. Так что все будут удовлетворены. Итак, — продолжал капитан, закуривая, — наконец-то круг сужается. Ясно, что теперь у нас только трое подозреваемых: полковник, Стейнз и фройляйн Герда. Судя по тому, что вы мне рассказали, маловероятно, что Хозера убил Стейнз. У полковника нет мотива, к тому же он — человек исключительно прямолинейный. Остается только фройляйн Герда, как я все время и говорил.
— Все это — не доказательства, — охладил его пыл Тиббет, — и, рассуждая с точки зрения психологии…
Спецци жестом отмел его соображения.
— Ваша беда, мой дорогой Энрико, — заметил он с недопустимой, по мнению Генри, бесцеремонностью, — в том, что вы ищете сложности там, где их нет. Вы говорите: «Этот человек мог совершить преступление, но это не в его характере». Ну разве это доказательство? И потом, вы сентиментальны. Вы хотите оправдать девушку, потому что она красива и у нее трагическая судьба. Но я говорю вам: когда речь идет об убийстве, невозможно предсказать, как поступит человек. А я человек простой. Я ищу очевидные объяснения, логические; вот вы усмехаетесь, но увидите, что я прав. В этом деле я был бы всей душой рад ошибиться, потому что фройляйн Герда…
Итальянец замолчал, вздохнул и закончил:
— Но мы должны смотреть фактам в лицо.
— Это именно то, что я стараюсь делать, — возразил Тиббет. — Всем фактам, — веско проговорил он, — а не только тем, которые подходят под нашу концепцию.
— Не понимаю.
Но Генри, чья гордость была задета как самодовольством Спецци, так и его необоснованным упреком в сентиментальности (в котором, положа руку на сердце, он не мог не признать некоторой доли справедливости), упрямо молчал, сосредоточившись на поедании мандарина.
После ужина они отважно вступили в логово барона. Фон Вюртбург, уязвленный тем, что его унизили, подвергнув номер обыску, был до крайности раздражен и не желал помогать.
Он сказал, что после ленча отправился в Монтелунгу на машине по личному делу, которое никак не касается полиции. Вернулся в половине пятого и выпил чаю в «Олимпии». Незадолго до половины шестого сел на подъемник и вернулся в отель. На третьей четверти пути действительно заметил кого-то, двигавшегося навстречу. Разумеется, он не стал строить догадки о том, кто это мог быть, решил, что кто-то из местных. Все происходящее его ни в малейшей степени не интересовало. Барон был чрезвычайно недоволен, не обнаружив служителя наверху, и решил сообщить об этом администрации. Он искренне надеялся, что это больше не повторится, но чего еще ожидать от итальянцев, понятия не имеющих о дисциплине.
Возмущенный, Спецци спросил, видел ли он в «Олимпии» Герду, Роджера и полковника. Барон холодно ответил — да. Нет, он не разговаривал с ними: вряд ли можно ожидать, что он станет разговаривать с домашней прислугой после того, как уволил ее. Если приезжим англичанам угодно водить такую компанию, это их личное дело.