Генри не слушал жену. Он сидел на кровати, обхватив ладонями свою седеющую голову, и произнес лишь одно:
— Есть что-то, что я упустил… должно быть… должно…
Глава 17
Рассвет следующего дня был тусклым и хмурым. Как и предсказывал Спецци, снег не пошел, но небо словно набухло, и было лишь вопросом нескольких часов, чтобы огромные тяжелые тучи извергли бремя из своих чрев, окутав ландшафт туманной белизной.
Генри проснулся рано и разбудил Эмми.
— Дорогая, можешь кое-что для меня сделать? — спросил он.
— Что именно? — сонно поинтересовалась она.
— Встань, спустись в деревню, как только включат подъемник, и постарайся успеть на поезд в девять сорок до Имменфельда.
— До Имменфельда? — Взъерошенная и удивленная Эмми села в постели. — Зачем?
— Я хочу, чтобы ты попыталась узнать, что делал там Роджер в день убийства Хозера.
— Роджер? Но ведь он катался на лыжах с полковником…
— Полковник сказал, — вставил Генри, — что после ленча он осваивал местные спуски, пока Роджер ходил по магазинам. В Имменфельде не так уж много англичан, так что, если повезет, его вспомнят. Я хочу знать, что он делал, что купил и с кем разговаривал. И есть ли какой-нибудь значительный промежуток времени, на протяжении которого он вообще выпал из поля зрения.
— Ладно. — Эмми встала с постели и потянулась. — Не вижу в этом особого смысла, но для тебя — все что пожелаешь.
Они рано позавтракали, и Эмми отправилась к подъемнику, договорившись встретиться с Генри в «Олимпии» в половине первого.
Тем временем инспектор поднялся на верхний этаж и постучал в дверь Труди Книпфер.
— Войдите! — крикнула она. Девушка стояла перед зеркалом в лыжном костюме и закручивала свои толстые светлые косы в уродливые крендели над ушами. Увидев Генри, она смутилась. — О, это вы. Не вернете ли мой дневник?
— Боюсь, пока нет, — сказал Тиббет. — Он у итальянской полиции.
— Они не имеют права держать его у себя, — холодно произнесла Труди. — Я поговорю с капитаном. Ну а вы зачем пришли?
— Просто перекинуться с вами словечком, пока вы не ушли кататься на лыжах, если вы не возражаете, фройляйн.
— Давайте, — сказала Труди и снова занялась волосами.
— Должно быть, вы слышали, что вчера убили Марио.
— Мне сказали, что он умер, — равнодушно констатировала девушка.
— Эти две смерти — Хозера и Марио — связаны между собой, — продолжил Генри.
— Разумеется, — коротко произнесла Труди голосом, искаженным от обилия шпилек, зажатых между губ. Она извлекала их одну за другой и злобно втыкала в косы.
— Похоже, известие о смерти Марио не очень вас удивило, — продолжал инспектор.
Труди мрачным взглядом встретила взгляд Генри в зеркале.
— А вас? — спросила она.
— Очень, — ответил Тиббет. — Видите ли, старик хотел поговорить со мной вчера вечером.
— Да, Герда нам это сказала. Но, полагаю, ему не возбранялось передумать. Вероятно, он запаниковал.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, насколько я понимаю, он уже спускался на подъемнике, когда… когда умер. Так что, скорее всего, к тому времени он уже решил не встречаться с вами.
— Фройляйн Книпфер, — после небольшой паузы очень серьезно произнес Генри, — я уверен, вы знаете, кто убил Фрица Хозера.
Труди развернулась и посмотрела на него в упор.
— А вы знаете? — дерзко спросила она.
— Да, — ответил Тиббет. — Думаю, что знаю.
— Тогда вам не требуется ни моя, ни чья бы то иная помощь.
— Как вы считаете, — настаивал Генри, — может тот же самый человек быть ответственен и за вторую смерть?
— Но это очевидно, разве нет? — сказала Труди. — А теперь прошу меня извинить. Мне пора завтракать, иначе я опоздаю на урок.
В дверях она задержалась и сказала:
— Извините, герр Тиббет, но я удивлена, что с таким блестящим детективом, как вы, дело все еще не раскрыто.
Выдав намеренное оскорбление, девушка вышла из комнаты.
Генри медленно и задумчиво спустился вниз и нашел Россати в его кабинете.
— Я хочу знать, синьор Россати, — сказал он, — что вы делали вчера вечером между четвертью шестого и без четверти шесть.
— Я? Это не секрет, синьор Тиббет. Я был здесь, писал кое-какие письма. Дверь была открыта, меня все должны были видеть.
— Кого вы подразумеваете под словом «все»?
— Синьора Джимми и двух молодых леди. И еще Книпферов.
— Где они находились?
— В баре, пили чай, — ответил владелец отеля. — Первыми вошли трое Книпферов… вскоре после четверти шестого. Затем, приблизительно в половине шестого, спустился синьор Джимми с двумя молодыми дамами. Они тоже вошли в бар.
— Спасибо, — поблагодарил Генри и отправился на поиски Анны, которая подтвердила, что подавала чай Книпферам и троим англичанам. Потом инспектор переговорил с герром Книпфером, который сидел с женой на террасе.
— Конечно, все так и было, — подтвердил тот. — Мы все вшестером были в баре.
— Кто-нибудь выходил оттуда? — спросил Генри.
— Разумеется, нет. Мы все еще находились там, когда явился капитан Спецци и подверг нас обыску.
«Ну вот, кажется, и все», — подумал инспектор.
Он поднялся к себе, чтобы надеть анорак, и заметил на туалетном столике коробку шоколада, которую Пьетро принес для Марии Пиа. В суматохе предыдущего вечера он совсем забыл о ней.
Взяв коробку, он спустился на второй этаж и постучал в дверь баронессы.
— Смотрите, Генри, — приветствовала она его. — Я уже встаю.
Баронесса действительно больше не лежала в постели, а сидела в кресле у окна; ее закованная в гипс нога неуклюже торчала из-под оборок лимонно-желтого пеньюара.
— Я рада, что вы пришли меня навестить, — сказала она. — Герман отправился погулять, дети катаются на лыжах, а я из-за этого снегопада чувствую себя очень грустной и одинокой.
Тиббет выглянул из окна. Снег падал мелкими тусклыми хлопьями, и все вокруг казалось унылым и непривлекательным.
— Я кое-что принес, это должно вас взбодрить, — сказал Генри. — Подарок. — И протянул ей коробку шоколада.
— О, Генри, не стоило…
— Не от меня, к сожалению, — прервал ее инспектор. — Это от Пьетро. С добрыми пожеланиями и сочувствием от всей деревни. Он сам хотел вас навестить вчера, но ему не позволили.
— О, бедный Пьетро… Генри, я ужасная женщина, эгоистка. Я так обрадовалась тому, что с Франко сняты все подозрения… — Она с волнением посмотрела ему прямо в глаза. — Они ведь сняты, да? Почему его не выпускают?
— Скоро выпустят, — заверил Тиббет.
— Слава богу, — просто сказала баронесса. — Но это все равно меня не оправдывает. Я почти перестала думать о бедном Марио… о Розе и Марии, о Пьетро. А он вот передал мне подарок, и мне стыдно. Должно было бы быть наоборот. Ведь это он сейчас нуждается в сочувствии.
— Да, — согласился Генри. Пододвинув поближе стул, он сел рядом с ней. — Какая трагическая судьба у их семьи. Сначала Джулио, теперь Марио. Словно кто-то насылает на них несчастья. Но я нередко замечал, что за некоторыми семьями — безо всякой видимой причины — несчастье как будто ходит по пятам.
— В данном случае причина, вероятно, есть, — сказала Мария Пиа.
— Что вы имеете в виду?
— У всех Веспи есть какая-то дикая жилка. Не у Розы, конечно, она — словно Мать-земля. Но мужчины в этой семье всегда были безумцами. Вы знаете, что отец Марио погиб в горах? Это местная легенда. Кажется, какие-то богатые придурки-англичане заключили с ним пари, что он не взберется на Альпийскую розу в кромешной тьме. На кону стояла довольно крупная сумма — то есть для него крупная — и ничто не смогло его остановить. Веспи добрался до вершины и оставил там свой ледоруб в качестве доказательства, а потом сорвался. Когда его нашли, он был еще жив, и единственное, что его интересовало, — это то, что он выиграл пари. «Перестань распускать сопли, — сказал отец Марио, которому тогда было лет пятнадцать, — иди и забери деньги». А когда Марио вернулся от англичан с чеком, то сказал сыну: «Скажи им, что я предпочитаю золотые соверены», — и умер. Марио не раз рассказывал мне эту историю. В деревне говорят, никто из Веспи никогда не заканчивал жизнь в своей постели. Ну, можно сказать, что отец Марио закончил — но отнюдь не в общепринятом смысле.
— Интересно, а что стало с теми деньгами? — спросил Генри.
— О, сейчас они почти ничего не стоят, — ответила Мария Пиа. — Думаю, там было около сотни фунтов. Насколько я знаю Марио, он хранил их, как скупец, многие годы, а потом отдал сыновьям. Рискну предположить, что большая часть досталась Джулио.
— Похоже, Джулио был весьма богатым молодым человеком, — сказал Генри. — Как вы думаете, откуда у него были деньги?
— Ну… — Мария Пиа широко развела руками. — Вы же понимаете, как бывает в таких деревнях. Все молодые инструкторы… — Внезапно она осеклась. — Герман идет.
Генри выглянул из окна и сквозь метель разглядел барона, поднимавшегося по тропе.
— Вам теперь лучше уйти, — сказала Мария Пиа. — Передайте Пьетро мою благодарность и соболезнования, скажите, что я его люблю… и еще дайте ему вот это…
На столике рядом с ней стояла большая ваза с красными розами. Баронесса вынула одну и вручила ее инспектору.
— Герман купил их для меня вчера в Монтелунге, — сказала она. — Одному богу известно, сколько они стоят. Я хотела бы все их отослать Розе и Пьетро, но не посмею. Возьмите хоть одну. И скажите, что я буду молиться за них.
— Все сделаю, — пообещал тронутый до глубины души Генри. Нетрудно было понять, почему люди любят Марию Пиа. — А пока я прощаюсь с вами. Скоро снова вас навещу.
— Да, пожалуйста, приходите. И если вы увидите Франко…
— Я передам ему все полагающиеся слова от вас, — серьезно пообещал Тиббет.
Он покинул комнату как раз вовремя, потому что, когда спустился в холл, барон был уже там. Генри, чувствуя себя персонажем французского фарса, поспешно спрятал розу в карман и пошел в сарай за лыжами.