– И как, на ваш взгляд, она завладела пистолетом? – спросил Генри. – Знаете, интуиция подсказывает мне, что она не лгала, сказав, что не знала о существовании оружия.
– Она могла взять его так же, как любой другой, – скорбно ответил Спецци. – Разве мистер Пассденделл не поведал нам, что вечером накануне убийства пистолет открыто лежал на столе, где все могли его видеть?
– Если Герда или кто угодно другой взял пистолет тем вечером, – возразил инспектор, – вам не кажется странным, что Хозер совершенно не встревожился и не попытался вернуть его?
– У него не было права на ношение оружия. Он бы не рискнул заявить.
– В полицию, конечно, нет, но я не могу избавиться от чувства, что…
– Вы сентиментальны, дорогой Энрико, – перебил его Спецци. – Пытаетесь найти лазейку для девушки. Я тоже ей сочувствую, но не могу позволить себе руководствоваться эмоциями. Я полицейский.
– Я тоже, – сказал немного уязвленный Генри. – Ладно. Давайте. Арестуйте ее, если хотите. Не сомневаюсь, что барон будет в восторге.
Капитан принял суровый вид.
– Уверен, что в предстоящие день-два я произведу арест, – сказал он.
– Ну браво, молодец! – воскликнул Генри по-английски, а потом по-итальянски добавил: – А теперь я ухожу. Мне нужно перекинуться словечком с синьором Россати.
Однако ему не суждено было сделать это в ближайшее время. Едва Тиббет закрыл за собой дверь комнаты Спецци, как приоткрылась щелочка в двери напротив и выглянула встревоженная Мария Пиа.
– Генри, – позвала она нервным шепотом. – Генри, мне нужно с вами поговорить.
– С удовольствием, – сказал Тиббет. – Вы сегодня не катаетесь на лыжах?
Мария Пиа схватила его за руку, втащила в гостиную своего люкса и поспешно закрыла дверь. Инспектор с облегчением увидел, что барона в номере нет.
– Считается, что у меня болит голова, – с горечью сказала она. – А на самом деле Герман просто не позволил мне пойти кататься. Он держит меня здесь, как узницу.
Генри не мог придумать подходящий ответ на столь мелодраматичное заявление, поэтому пробормотал лишь что-то неразборчиво-сочувственное и стал ждать продолжения.
– Я должна с вами поговорить, – повторила Мария Пиа. – Весь день ждала случая. Скоро вернется Герман с прогулки с детьми. Когда он знает, что Франко катается на лыжах, то не боится оставлять меня одну.
Она замолчала, дрожащими пальцами прикурила сигарету и продолжила:
– Я с ума схожу от страха. Видите ли, Генри, я люблю Франко.
– Вообще-то, я уже догадался, – деликатно признал Тиббет.
– Герман это подозревает. У нас долго не было места, где мы могли бы встречаться. А потом Франко нашел этот отель, и вот уже три года мы каждую зиму вместе проводим здесь чудесные каникулы. Ради этого я и живу. Вы считаете меня дурной женщиной?
Она робко посмотрела на англичанина.
– Не дурной, – ответил тот. – Немного безрассудной, быть может. Но это неважно. Продолжайте. Почему вы решили, что барон знает о вас и Франко?
– В то утро отъезда из Инсбрука, я слышала, как он говорил с кем-то по телефону. Я тогда вышла, чтобы отправиться за покупками, но забыла кошелек и вернулась. Герман не слышал, как я вошла, и продолжал говорить.
Она повторила слова мужа, как ненавистный, но хорошо вызубренный урок: «Я жду подробного отчета о них обоих, с неопровержимыми доказательствами». Потом человек на другом конце провода что-то сказал, и Герман ответил: «Вопрос оплаты мы уже обсудили. Больше говорить не о чем». Так я поняла, что он нанял кого-то шпионить за мной. Когда вы обратились ко мне в поезде, я на минуту подумала, что – вас. Простите.
– Ничего страшного, – ответил Генри. – Я тогда удивился, чего вы так испугались.
– Приехав сюда, – продолжила Мария Пиа, – я пыталась уговорить Франко вернуться в Рим, но он отказался. Тогда я сказала ему, что мы должны быть очень осторожны. И мы старались.
При этих словах Генри не смог сдержать улыбку, и в ответ на нее Мария Пиа быстро произнесла:
– Ах, англичане! Вы-то всегда осторожны, особенно после женитьбы. Так или иначе, несколько дней тому назад я выяснила, кто за мной шпионит. Это был Хозер.
– Ясно, – заметил Тиббет, ничуть не удивившись. – Как вы это обнаружили?
– Он сам мне сказал, – объяснила баронесса. – Показал имевшееся у него доказательство – заверенное подписью заявление Россати – и пытался его мне продать.
– Видимо, ваш муж недостаточно ему заплатил. Очень характерно, – отметил Генри. – И вы купили?
– На что?! – Баронесса уже чуть не плакала. – У меня нет своих денег – ни гроша. Все принадлежит Герману. Он проверяет каждую квитанцию, каждый чек, который я обналичиваю. И у Франко денег нет. Мы были в отчаянии. В утро… убийства я умоляла Хозера не разрушать мою жизнь…
– Я знаю, – вставил инспектор, – видел, как вы разговаривали… Но почему вы считаете, что это разрушило бы вашу жизнь? Я не могу представить себе, что вы счастливы с мужем, и, скорее всего, он использовал бы это доказательство для развода. Разве так не было бы лучше для вас?
Мария Пиа посмотрела на него трагическим взглядом.
– Вы не понимаете, Генри. Моя семья очень старомодна, она бы отреклась от меня. Мы с Франко пошли бы по миру. Но хуже всего то, что Герман никогда не отдал бы мне детей и даже, уверена, не позволил бы видеться с ними. А это… Я бы умерла, клянусь… умерла.
– Да, нелегкая ситуация, – беспечно заметил Тиббет. Он старался говорить легкомысленно, желая предотвратить грозивший вот-вот случиться эмоциональный срыв. Баронесса, похоже, поняла это, благодарно улыбнулась ему и быстро продолжила:
– Этот Хозер был дьяволом. Он смеялся надо мной, говорил, что он… ах, да какое это теперь имеет значение? Самое ужасное сейчас заключается в том, что Герман пытается доказать, будто Хозера убил Франко.
– А это он убил? – спросил инспектор, сильно заинтригованный. – Просто из интереса – убил?
Мария Пиа укоризненно посмотрела на Тиббета.
– О, Генри, вы не должны говорить подобных вещей даже в шутку. Франко и мухи не обидит…
– Я бы не был столь уверен, – возразил инспектор. – Однако есть одна неувязка. Тот факт, что ваш муж приехал сюда тем вечером, когда был убит Хозер, заставляет предположить, что Хозер позвонил ему и все рассказал. Мы даже установили, что он действительно утром звонил в Инсбрук. Таким образом, если Франко и впрямь убил Хозера, то это был крайне глупый поступок – убийство из мести. Ведь вред уже все равно был причинен.
– Нет-нет, вы не понимаете, – с трагическим надрывом возразила баронесса. – Герман мне все выложил. Хозер позвонил ему утром, как вы и сказали, и сообщил, что у него имеется доказательство. Муж согласился приехать сюда днем, но предупредил, что на машине ехать достаточно далеко, и он будет на месте не раньше семи часов. Хозер сказал, что будет ждать Германа в отеле сколько сможет, но если не дождется, положит документы в конверт и отдаст Россати, который встретит Германа в «Олимпии». Хозер сказал, что доверяет Россати безоговорочно.
– Почему Хозер просто не отправил свое доказательство барону по почте? – спросил Генри.
– Не знаю, но догадываюсь, – ответила баронесса. – Не думаю, что Герман собирался развестись со мной по суду – это было бы слишком просто для такого человека, как мой муж, и слишком милосердно. Он хотел сыграть в кошки-мышки с нами обоими.
– И где это ценное доказательство теперь? – спросил Тиббет. – Полагаю, у барона?
– Нет. – Мария Пиа покачала головой. – Приехав в Санта-Кьяру, Герман увидел, что подъемник остановлен из-за смерти Хозера. Потом, после того, как вы с Эмми ушли из «Олимпии», Россати подошел к нему и представился. Герман сразу же спросил его про конверт, и Россати признался, что потерял его.
– Потерял?! – резко спросил Тиббет. – Когда?
– Хозер отдал его владельцу отеля в баре в пять часов. У Россати была назначена встреча с банковским управляющим, поэтому он сразу отправился вниз на подъемнике. Закончив дела в банке, он зашел выпить в бар «Шмидт», а оттуда перебрался в «Олимпию» около половины седьмого. Именно тогда он и обнаружил, что конверт исчез из кармана его куртки. Он клянется, что его украли.
– Но как, прости господи, Франко мог взять его?
– Это ужасно, – поморщилась баронесса. – Когда мы закончили кататься на лыжах, я повела детей в спортивный магазин, обещала купить им новые свитера. Франко не захотел ждать, пока мы будем делать покупки, и с кем-то из инструкторов тоже пошел выпить в «Шмидт». Он признает, что видел там Россати и говорил с ним.
– Даже если так, – сказал Генри, – откуда ему было знать, что в конверте?
– Ну, если бы он увидел его – адресованный Герману и подписанный рукой Хозера, – сразу бы догадался. И в любом случае… – Мария Пиа вдруг осеклась.
– В тот вечер Франко пришел в «Олимпию», что-то вам сказал, и вы воскликнули: «Это же замечательно». Он сказал, что завладел доказательством и уничтожил его?
Мария Пиа дрожала.
– Нет… – прошептала она, – нет…
Генри сурово посмотрел на нее.
– Лучше бы вам не лгать, – посоветовал он. – Разумеется, я прекрасно понимаю ход ваших мыслей. Если бы Франко думал, что доказательство уже у Германа, ему не было бы никакого смысла убивать Хозера. Но если конверт попал к нему в руки, это меняет дело: доказательство устранено, но Хозер жив и может представить его снова. А вот со смертью Хозера довольно легко уговорить Россати держать рот на замке.
Мария Пиа тихо заплакала.
– Франко не крал его, – произнесла она сдавленным голосом.
– Послушайте, – сказал Тиббет, – давайте допустим самое плохое и признáем, что Франко завладел конвертом. Это никоим образом не доказывает, что он убил Хозера. Когда бы он успел взять пистолет?
Баронесса прошептала едва слышно:
– Помните вечер накануне убийства? Все танцевали в баре, даже Герда. Только мы с Франко ушли рано. Анна рассказала это Герману. И Герман говорит, что Франко мог именно тогда взять пистолет в комнате Хозера.