Врач – маленький смуглый жизнерадостный человек в роговых очках – тепло поприветствовал инспектор.
– Я его еще не осматривал, – сказал он, – только удостоверился, что он мертв. В этом, увы, нет никаких сомнений. Бедный старик. Фотографы уже все засняли, так что, если хотите, можете взглянуть на тело, после этого мы заберем его в морг, и там я продолжу работу.
– Спасибо, – сказал Генри. – Я вас надолго не задержу.
Когда он склонился над телом, Карло продолжал молча стоять рядом. Лицо Марио выглядело очень спокойным. Его можно было принять за человека, уснувшего в снегу, если бы не уродливое красное пятно, расплывшееся на грязной белой рубашке. Тиббет выпрямился.
– Расскажите мне, что случилось, – обратился он к Карло. – Вы хотели помочь ему сойти с кресла и…
– Это ужасно, синьор… ужасно. Незадолго до этого я говорил с ним по телефону…
– Когда?
– Не уверен насчет точного времени, – сокрушенно признал Карло. – Около половины шестого, наверное, или чуть позже. Я сообщил, что последние постояльцы «Белла Висты» только что сели на подъемник и что сегодня вечером вряд ли будут еще посетители. Он… он неважно себя чувствовал, синьор, и…
– Продолжайте, – подбодрил его Генри.
– Я не хотел ничего плохого, – покаянным голосом взмолился Карло. – Просто не видел нужды в том, чтобы он торчал наверху еще полтора часа. И я… я предложил, чтобы Марио, когда мистер Стейнз доедет до верху – он ехал последним, – спускался вниз.
– А так делать разрешается? – спросил инспектор.
Карло неловко шаркнул ногами.
– Это против правил, синьор, я знаю, но… Марио – старый человек, а мой сын, который работает на Альпийской розе, уже был дома. Мы живем тут неподалеку. Если бы кому-то наверху понадобилась помощь, мой сын тут же поднялся бы и помог.
– А если наверху выбило бы предохранитель?
– Я бы позвонил Беппи в «Белла Висту». Он разбирается в подъемнике. Раньше сам работал на месте Марио.
– Значит, это была вполне отработанная схема? – спросил Генри.
– Нет-нет, синьор… Мы пользовались ею только раз или два, когда Марио плохо себя чувствовал. В любом случае он отказался спуститься раньше времени.
– И что сказал?
– Что у него в «Белла Висте» назначена встреча после работы. Еще сказал, что это очень важно.
– Ясно. А дальше?
– Я спросил, как он собирается потом спускаться в деревню, и Марио ответил – на лыжах. Я сказал, что он с ума сошел, ведь он нездоров, и вообще ему ни в коем случае нельзя спускаться на лыжах в темноте. А он рассмеялся и ответил: «Вероятно, после того, что я им расскажу, для меня персонально запустят подъемник», – и повесил трубку.
– Что вы делали потом?
– Ждал здесь, – ответил Карло. – Сын принес мне чашку кофе, потом я перемолвился словечком с Пьетро – он съехал на лыжах вскоре после этого. Было без четверти шесть, я знаю точно, потому что Пьетро крикнул, чтобы я посмотрел время на своих часах, – хотел сверить. У него, как он сказал, назначена встреча, и он боялся опоздать. Думаю, Марио я увидел приблизительно через четверть часа; он спускался в кресле. Сначала я обрадовался, что он передумал и последовал моему совету. Потом сообразил, что постояльцы «Белла Висты» не успели доехать до верху, прежде чем Марио оттуда уехал, и решил, что, должно быть, ему совсем плохо, раз он оставил свое место, когда на подъемнике оставались люди, да еще и пропустил важную встречу. А когда он подъехал ближе, я увидел, что он весь какой-то обмякший… как будто без сознания, что ли. И страхующая перекладина была опущена, что мне показалось странным. Ну я быстро подошел, чтобы помочь ему, и… – У Карло сорвался голос. – Прямо как герр Хозер, – выдавил он. – Прямо как герр Хозер…
– Вы попытались помочь ему… – мягко подсказал Генри.
– Я взял его за руку, и он упал – вот. А потом я понял, что мой друг Марио мертв… – Карло отвернулся.
Тиббет вернулся к Марио, осторожно извлек неказистое содержимое его карманов и сложил все в жалкую кучку: пятьсот лир, в основном мелкими монетками; потрепанный карманный нож; большой старомодный ключ и маленький, поновее; огрызок карандаша; очень грязный носовой платок и пять черных сигарет в лиловой пачке. Что бы ни собирался рассказать Марио, совершенно очевидно, что он не был намерен подтверждать слова какими бы то ни было вещественными уликами.
Генри аккуратно связал все принадлежности старика в узелок из его же грязного носового платка и сказал доктору:
– Ну все. Можете его увозить. Я возвращаюсь в отель. Позвоните мне, пожалуйста, когда закончите осмотр.
– Конечно, синьор.
Не успели санитары с носилками подойти к телу, как толпа жителей деревни вдруг расступилась – молча, безо всякой команды, – и в круг света ступила высокая фигура.
– Где мой отец? – спросил Пьетро. Его лицо в резком свете казалось высеченным из гранита, белое, суровое, изрезанное глубокими тенями. Генри положил руку на плечо молодого человека.
– Caro Pietro, – тихо произнес он. – Что тут скажешь?
Молодой человек неотрывно глядел на тело отца.
– Мне сообщили, когда я сидел в баре «Шмидт»… – с трудом выговорил он. – Я сразу пошел к маме. Она велела принести его домой.
Инспектор и врач переглянулись, потом Генри сказал:
– Боюсь, это невозможно, Пьетро.
– Невозможно? Неужели моя мать еще недостаточно настрадалась, чтобы…
– Ваш отец убит, – объяснил Тиббет. – Позже вы сможете забрать его домой, но сначала тело должен осмотреть врач. Это обязательно, если мы хотим найти убийцу.
Молодой человек ничего не ответил. Он прошел вперед, опустился на колени рядом с отцом, склонил голову, словно в молитве, и вдруг в мертвой тишине, словно погребальный звон колоколов, раздался бой церковных часов – семь ударов. Наконец Пьетро поднял голову, на его лице застыло мрачное выражение.
– Хорошо, Энрико, – сказал он. – Я принимаю ваше решение.
Он снова опустил голову, с минуту смотрел на окаменевшее лицо отца, потом тихо добавил:
– Есть долги, которые должны быть оплачены.
Затем резко встал и зашагал прочь сквозь толпу, молча расступившуюся, чтобы дать ему дорогу.
Когда Генри вернулся, «Белла Виста» была погружена в зловещую тишину. Все постояльцы, за исключением фон Вюртбургов, собрались в баре. Они разбились на маленькие группки и переговаривались приглушенными голосами. Роджер и Каро за самым дальним столиком в углу серьезно о чем-то беседовали. Джимми сидел у стойки, Бакфасты молча – на своих обычных местах. Троица Книпферов за столом у дверей низкими голосами вела разговор с Гердой по-немецки. Спецци и Эмми не было видно.
Генри поднялся наверх и обнаружил жену перебирающей содержимое ящиков туалетного столика в комнате Герды.
– То, что я делаю, мне отвратительно, – сказала она. – Ничего здесь, разумеется, нет. Спецци даже заставил меня обыскать Труди Книпфер, а потом мне пришлось прошерстить всю ее комнату, несмотря на то, что она вернулась в отель давным-давно, даже раньше, чем Джимми и Каро.
В комнате Герды не обнаружилось ничего интересного, если не считать маленькой фотографии, аккуратно вставленной в рамку. На ней были запечатлены потрясающей красоты блондин и хорошенькая темноволосая женщина, одетая по моде двадцатипятилетней давности; на коленях у женщины сидела маленькая темноволосая девочка лет трех-четырех, безудержно хохотавшая. Еще имелся более крупный портрет мужчины, тщательно отретушированный, из тех, какие актеры тридцатых годов посылали своим поклонникам. Внизу была подпись: «Моей дорогой жене со всей моей любовью – Готфрид. Май, 1936 г.»
Взглянув на фотографии, Тиббет вздохнул:
– Здесь ничего нет. Давай осмотрим комнату Труди.
Комната фройляйн Книпфер была такой же безликой и не представляющей никакого интереса, как тогда, когда Генри осматривал ее днем. Однако теперь он не считал возможным проигнорировать запертый ящичек и попросил Эмми пойти и позвать Труди.
– Фройляйн Книпфер, – вежливо обратился к ней инспектор, – мне очень неловко вас беспокоить, но, как вы знаете, мы обязаны обыскать все комнаты, чтобы попытаться найти пропавший пистолет. Не будете ли вы любезны дать мне ключ от этого ящичка?
– Нет, – ответила Труди. – Не буду.
Она смотрела на Генри со смешанным выражением презрения и неприязни.
– Я бы не советовал вам упрямиться, фройляйн. Видите ли, если вы откажетесь, мы будем вынуждены прибегнуть к худшему варианту. На ночь я оставлю в этой комнате для охраны полицейского, а завтра утром капитан Спецци вернется с ордером, и мы взломаем ящик. Уверен, вам этого не хочется.
– Там нет пистолета, – сказала Труди. – Лишь нечто сугубо личное. Для вас это не представляет интереса.
– Простите, фройляйн. Я вынужден настаивать.
Поколебавшись с минуту, Труди холодно произнесла:
– Вы плохо обыскали комнату, иначе нашли бы ключ.
Метнувшись мимо инспектора к умывальнику, она пошарила в мешочке для туалетных принадлежностей и достала маленький ключик.
– Вот! – крикнула девушка и едва ли не швырнула ключ Генри в лицо, после чего вышла, хлопнув дверью.
Тиббет отпер ящик. Внутри лежал маленький дневник. Он присел на кровать и начал читать.
Большинство записей ничего интересного не представляли. Труди описывала свою весьма безотрадную жизнь в Гамбурге, протекавшую под властным доминированием персонажа, который был обозначен как «Papa». Прибытие семейства в «Белла Висту» было должным образом зафиксировано, после чего шла короткая запись следующего содержания: «Сегодня вечером Рара сказал, что я должна выйти замуж за Ф.Х.» После этого «Ф.Х.» был вкраплен почти в каждую запись, и обычно его упоминание сопровождалось каким-нибудь уничижительным комментарием. В день накануне смерти Хозера Труди записала: «Сегодня я сказала Рара, что не перенесу этого брака. Он настаивал. Конечно, я не могу его ослушаться. Нужно найти какой-то выход». На день убийства приходилась лишь одна короткая запись: «Ф.Х. сегодня убит. Я испытываю восхитительное чувство освобождения и знаю, что мне теперь делать».