Серафима пожала плечами.
– Ну, вот этого, – она кивнула на Алису. – Где-то она ведь это подцепила.
Серафима брезгливо поморщилась. Крыса почуяла врага, спряталась.
– А я бы и ее пристрелила, – Серафима выдула из трубки пузырь. – И крысу и ее. Неизвестно, чем все это кончится. Она всех своих убила… И нас может. Вдруг это заразно?
И на меня так посмотрела.
– Я в карантине два месяца почти просидел, – напомнил я и сразу же понял, что зря сказал – получалось, что я будто бы оправдывался.
Серафима промолчала.
– Шныря проверяла? – спросил я.
– Проверяла. Солому режет.
– Что?
– Солому, – Серафима сделала пальцами стригущее движение. – Режет солому.
– Зачем?
– Планер хочет сделать.
– Из соломы?
– Ага. Да ну его… Слушай, Дэв, скажи Япету, а? Чтобы убрали его от нас. Я все время боюсь – у него эти бородавки… Пусть он с близнецами ходит.
– Бородавки не заразны, – сказал я. – Они у всех есть.
– У меня нету, – тут же перебила Серафима. – Нету.
– Есть. Просто у Шныря они внешние…
– А у меня внутренние, да? – перебила Серафима. – Ну-ну.
Похожи.
– Я к тому просто, что бородавками все заражены, просто у некоторых они вырастают, а у других нет…
– Понятно, понятно, – снова перебила Серафима. – Ладно, пойдем собираться. И все-таки…
Серафима сделала паузу, поглядела на крысу, поглядела на Алису, сказала:
– Я бы ее пристрелила.
Я бы тоже пристрелил. Года два назад. Наверное, даже год. Сейчас…
Открыл глаза.
В слоне.
После укола и сиропа я отключился и уснул, проснулся… Не знаю когда, сколько времени прошло. Старший сидел, закутавшись в плед целиком, только пятки торчали, черные и безнадежные, в слоне было тепло и уютно, хотел бы я жить в слоне. Егор спал возле печки, в большой плетеной корзине, привешенной к потолку. Корзина покачивалась, Егор улыбался.
Старший перекатывал в ладонях алюминиевую кружку, механически, как робот. Увидел, что я проснулся, кивнул.
И я кивнул в ответ.
– Слушай. Пожалуйста, послушай, это важно. У меня мало времени осталось. И в голове каша, трудно… Трудно выстраивать. Постарайся понять.
– Постараюсь.
– Что-то с полюсами случилось, – сказал негромко Старший. – С магнитными полюсами, с этого все началось. Это и продолжается, компасы врут. Но уже не так сильно…
Он отхлебнул из кружки сиропа.
– Затем с атмосферой. Засуха, она почти все выжгла, особенно юг… Голод, и с юга все на север рванули. Китайцы… И другие… С границ поползла война… Потом затрясло, почти везде… Еще Вода, после землетрясений всегда вода. И болезни…
Старший посмотрел в потолок Он не спросил, как меня зовут, и кто я, и откуда я пришел, и, главное, зачем я пришел, мне показалось, что он был как-то ушиблен и не очень хорошо понимал, что происходит. Смотрел сквозь меня, бормотал, улыбался.
– Бешенство… – старший вытер пот. – Вообще весь мир разваливался, по швам трещал.
Он начал потеть, потел крупными каплями, и пот был не нормальный, прозрачный, а мутный, Старший протер лоб ладонью, на ней остался бордовый след.
– Опять… – сказал он.
Я кинул ему полотенце, Старший стал протираться.
– Что-то с кровью происходит… Ладно… Мир рушился, и тогда кто-то… Я не знаю кто, кто-то придумал, как все исправить. С помощью этого.
Старший сунул руку под рубаху, извлек кольцо. То самое, с птичьей лапкой. Пацифик.
Как у нас.
– Частица Бога, – хрипло сказал Старший. – Какая прекрасная идея…
Егор спал, видимо, к такой болтовне он был вполне привычный.
– Частица Бога… Я покажу…
Старший попробовал дотянуться до стола, у него не получилось. Я заметил альбом на столе, подал его Старшему, он достал фотографию, а других фотографий в нем не было.
– В этом секрет, – сказал он. – Только в этом…
Старший уронил карточку, я поднял.
Нога. Блестящая такая нога, огромная. Где-то я это уже видел. Памятник. Под этой ногой стояли люди. Все старые, ни одного молодого. В синих халатах, в оранжевых смешных туфлях, в белых касках. У каждого на каске блестел пацифик. И очки, почти все они были в очках и почему-то улыбались, никогда не видел столько улыбчивых людей. И на рукавах халатов тоже пацифики.
Это ученые. В белых касках, все ученые в белых касках, они держали перед собой плакат. На нем был нарисован птичий знак, а внизу крупными красными буквами приписывалось:
«Даешь Частицу Бога!!!»
– Даешь Частицу Бога…
Старший отхлебнул снова. Сироп. И еще отхлебнул, а потом поглядел в кружку. Человек кровью потеет… Его надо лечить серьезно. Хорошо бы его к нам, к Доктору… Не донести, конечно. Курок…
Курок остался там. Надо его достать. И похоронить. По-человечески. Он меня обманул, но все равно. Человек
Я поднялся с кровати.
– Погоди…
Значит, Старший меня все-таки видел. Разговаривал со мной. И это не бред. Хотя так и бредить можно.
– Погоди, – негромко попросил Старший. – Пожалуйста, я хочу рассказать. Егор маленький, много не понимает. Я хотел написать… я не умею. Послушай, я тебе расскажу.
Старший облизнул губы.
– Когда все возникло… Ну, когда Мир возник, не только наш, а вообще весь, он первое время был… Пустой. Одинаковый, что ли… Вернее, никакой. Требовалось придать Миру свойства… Я не очень хорошо понимаю, я механик… Эта самая частица, она преобразовала хаос в порядок. Сразу, одним шагом, везде, Дыханием Бога… Это не бред! – громко прошептал Старший. – Не бред! Они сами так говорили! Сами ученые!
– Я верю, – сказал я.
Старший улыбнулся поломанными зубами.
Свет. Свет Творения, Слово Его, Дыхание Благодать, все, как рассказывал Гомер. Я помню, вот как сейчас. Сначала Тьма, потом раз – и сразу Свет, и всего-то лишь достаточно одного Слова.
– Мир уже древний очень, очень, даже представить сложно как. И чем дальше он существует, тем меньше в нем света.
Это тоже правильно. Поколения грешников породили так много зла, что Благодать стала улетучиваться, а Свет рассеиваться. Чем больше тьмы, тем меньше света, все про это знают. А именно светом мир и скреплялся. Как кирпичи цементом.
– Вот они, – Старший указал трясущимся пальцем в фотографию. – Они хотели все исправить. Чтобы ни наводнений, ни тряса, чтобы эпидемии прекратились. Частица Бога, короче, они ее выделить хотели. Эта штука…
Старший ткнул пальцем вниз, под ноги.
– Насколько я понял, Нижнее Метро – это прибор. Огромная машина, она трансформирует поле.
Нога…
Памятник! Я вспомнил. Точно, нога памятника, мы тогда из него с Алисой вылезли. Там еще что-то написано было, про прорыв какой-то… В изучении пространства, кажется.
– Прибор, – повторил устало Старший. – Самый большой в мире. Он должен был воспроизвести первые мгновения, в которые частица Бога была еще сильна. Мир пошел в раскачку, а они хотели его спасти… Только ничего не получилось… Там, – он опять указал вниз. – Там, еще глубже самих тоннелей, там шахты… Детекторы… Они должны были улавливать Частицу… Что-то развернулось не по плану…
Старший задрожал. Сильно, на секунду мне даже показалось, что он опять впал в ускорение, лицо сдвинулось в размывку. Губы затряслись.
– Мне надо отойти, – сказал я. – Тут мой товарищ, я его…
– Подожди, пожалуйста, – шепотом попросил Старший. – Еще немного, это важно, я должен рассказать.
Старший потряс головой.
– Что-то пошло не так, – сказал он. – Причины… Причины… Кто эти причины теперь разберет… Эксперимент был запущен, и они ее получили…
– Частицу Бога? – спросил я.
Старший промолчал. Сплюнул в кружку.
– Не знаю, что они там получили… Вряд ли это была Частица Бога… Скорее наоборот. Корпускула дьявола.
Он усмехнулся.
– Ты хочешь сказать… – я вздрогнул. – Ты хочешь сказать, что у нас тут… Ад?
– Не в прямом смысле, конечно, – ответил Старший. – Но что-то подобное наверняка. Античастица, видимо, исказила… Она все исказила. Это как грязь, она замазала все…
Пространство, время, материю. Законы природы были отменены… Они виноваты, вот эти.
Он кивнул на фотографию.
Улыбаются, в касках, в очках. Оптимисты. Сразу видно – знают, что делают. Это их и сгубило. Гордыня. Решили встать вровень, нет, гордыня, определенно, шесть человек впали в гордыню, и мир был уничтожен, вместо Света явилась Тьма.
Корпускула дьявола.
С другой стороны, им было отчего впасть в гордыню. Могучи были. На Луну летали. И кажется, на Марс. Может, на Солнце даже.
– Вы откуда? – спросил Старший. – Дубровка? Печатники? Там еще кто-то оставался…
– Варшавская. Мне надо сходить…
– Успеешь. Варшавская…
Старший сплюнул в кружку.
– Кажется, все, – сказал он.
– Что все?
– Все. Егора не буди, пусть спит… Мало осталось… Зачем вы пришли?
Мертвец. Еще один. Что же они все вокруг умирают-то…
– Мало осталось, – Старший улыбнулся. – Зачем?
– Зачем? Да мы…
Я хотел рассказать про Япета. И про Доктора. Про то, что одни сволочи хотели проникнуть на Запад, а другой хотел посмотреть планетарий, а я был просто дураком…
– Мы здесь, чтобы установить контакт. Мы ищем всех, кто еще… Кто еще человек
– Кто еще человек… Друг у меня был.
– Что? – не расслышал я.
– Друг. Вместе тут жили…
Старший снова плюнул. Привычка дурная. Гомер меня плеваться отучал почти полгода. За каждый плевок в лоб, за каждый харчок по морде. Потому что по плевкам тебя любая погань вычислит.
– Друг… Разошлись-то всего ничего, утром встретились… Отчего вот так? Отчего нормальный человек вдруг делается чудовищем? Что с нашим воздухом?
– Не знаю.
– А я знаю. Это уже другой воздух, не наш. Эксперимент продолжается, врата открыты. Послушай меня, это важно. Ты на Вышке бывал?
– На Большой?
– Ага. На Большой… Говорят, раньше еще больше встречались, ладно… Был?
– Нет еще. Слышал. Видел еще, издали только. Мы на юг ориентированы…