Нас было четверо напротив него. Четверо одиноких, испуганных людей таращатся на ужасного пришельца. Который никак не хочет заткнуться.
— Даже противный мистер Невилл на самом деле — член Парламента. В это верится с трудом, учитывая его дурные манеры за столом. Мне самому неприятно говорить об этом, но если он проживет еще с десяток лет, за эти десять лет люди подумают о его замене на кого-нибудь получше.
Доктор смолк, сунул руки в карманы, глядя из окна на бушующее море.
— Или вот тихоня Хелена Элквитин, — снова заговорил он, — она решает сложные логарифмические уравнения за десятилетие до того, как родится человек, который изобретет компьютер. Она просто уникальна — представьте, что будет, когда она закончит работу — у Наполеона появятся радары и радиоуправляемые ракеты.
Он строго взглянул на Марию и князя Бориса.
— Пожалуйста, немедленно забудьте все, что я сказал о Наполеоне и радарах, — велел он.
Князь по-прежнему делал вид, будто помирает от скуки, но я видела, что он сильно заинтересован.
Доктор меж тем продолжал:
— Каждый пациент здесь — часть того карточного домика, который зовется историей. Если бы здесь был хоть один человек, на которого я мог бы взглянуть под другим углом… но нет. Это касается каждого из вас, — он печально вздохнул и повторил: — Каждого!
Доктор опустился на край кровати, не глядя на нас. Снаружи завыл ветер, хлопая раскрытым окном, гоня в комнату холодный воздух. Голос Доктора стал таким тихим, что я еле могла различить его в этом шуме.
— Иногда я ненавижу свою жизнь, — вздохнул он. Потом добавил: — Все свои жизни.
Тут заговорил Рори. Если я когда-нибудь забуду, за что я его люблю, так это только из-за подобных моментов. Когда нас обсчитывают в ресторане, или когда Доктора вместе с целой толпой невинных людей осуждают на смерть. Никто не знает, что сказать, и только Рори обязательно что-нибудь ляпнет, чтобы разрядить обстановку.
Сейчас мой муж выглядел таким же подавленным, как и Доктор, — неудивительно, учитывая то, что он носил воспоминания Доктора в своей голове.
— Это надо остановить — но что тому причиной?
— Только не доктор Блум, бедный старый недотепа, — фыркнул Доктор, намазывая икру на печенье и царапая его ножом снова и снова. Я знала, что он не собирается его есть. Ему лишь надо было занять чем-нибудь руки.
— Это те создания из моря, — заговорил он снова. — Их называют Знакомцами. Вы найдете их на протяжении всей истории Земли — в рассказах об одиноких путешественниках, которых вели через опасную трясину то фигура давно умершей любимой, то дух старого друга. Это одна из их разновидностей. Живые призраки, кочующие из мира в мир, разумные и очень чувствительные, зависящий от воды рой. Они… Самое ужасное — что они по сути своей благородны. Но… о, вы ведь знаете, каково это — вы приземляетесь на странной незнакомой планете, встречаете симпатичного незнакомца, который выглядит круто… их так легко обмануть. И что-то… здесь есть что-то или кто-то, имеющее отрицательное влияние на Знакомцев. Они сформировали мощную психическую связь с кем-то или чем-то неподалеку, и это не есть хорошо.
— Занятно, — пробормотал князь Борис.
Доктор начал крошить печенье, наблюдая, как крошки сыплются на покрывало. «Кому-то придется убирать этот мусор», — с грустью подумала я.
— Они даже не подозревают, что их используют, благослови их Бог, — сказал Доктор. Потом издал горестный стон. — Это все так запутанно, такой бардак!
Он всплеснул руками.
— Карты времени повсюду… — он грустно улыбнулся.
Борис начал было протестовать. Он напустил на себя аристократический вид, и это очень ему шло. Он сказал, что потребует от Блума объяснений, что происходило здесь все эти месяцы, он бушевал, кипел, угрожал, а потом резко затих.
— Косов, — вдруг сказал он.
— Да? — переспросил Доктор мягко и терпеливо. Вот всегда он так.
— Если я скажу вам, что у меня было трудное детство, вы мне, пожалуй, не поверите, — начал свой рассказ Борис. — Единственный сын очень богатых родителей, рос на всем готовом, в отличие от тысяч и тысяч детей, которые вынуждены были трудиться на моих полях, выдергивая овощи из мерзлой земли.
— На моей родине очень холодно, — пояснил Борис, помолчав. — Я никогда не оставался наедине с родителями. Всегда в больших, мрачных комнатах с пылающей печью и множеством наблюдающих за мной людей. Мой отец был строгим, всегда мрачным — если в его глазах и появлялся веселый блеск, то я всегда находился недостаточно близко от него, чтобы это заметить. А моя мама, о, когда я видел ее раз в день, она казалась мне богиней из другого мира. Все остальное время я проводил сначала в яслях, потом в школе. Единственным человеком, которому я нравился, который заботился обо мне, был Косов. Он работал конюхом, он смеялся и шутил, когда учил меня ездить верхом, и подбадривал меня, и гордился мной — словом, вел себя как мой второй отец. У него была своя семья, но он всегда был рад мне. Я любил это. Я любил его. Но странно, знаете, ты переезжаешь, получаешь от него подарки, но почему-то тебе трудно поинтересоваться, как живет твой старый конюх. А потом… потом ты заболеваешь, и ничего не можешь с этим поделать. Все мечты бесполезны и бессмысленны. Все кажется пустым и ненужным, а потом знакомая графиня на званом ужине нашептывает тебе об этом месте. Как это прекрасно, особенно когда рядом снова верный Косов, присматривающий за тобой.
Доктор кивнул.
— Вот видите? — спросил он, словно намекая на что-то, чему он не был рад.
— Вижу, — вздохнул Борис. — Может ли Косов быть связан с этими существами?
— Не знаю, — Доктор стоял, засунув руки в карманы, не отрывая взгляда от берега. — Я не уверен, что понимаю, что происходит. Но я готов к предположениям.
Мы заспорили. Насчет того, что нужно делать.
И мы не сразу поняли, что один из нас отсутствует. Рори.
Дневник Доктора Блума
7 декабря 1783
Катастрофа!
Я стоял на берегу вместе с Косовым и Пердитой. Моя жена хмурилась.
— Этот Доктор — не Знакомец, — сказал Косов печально. — Тот Доктор, созданный Морем, исчез
Он махнул рукой в сторону серой водной глади.
— Нам нужен Доктор.
Пердита мягко погладила его по руке.
— Не волнуйся — мы найдем его и мадам Понд. Мы найдем их всех.
Я хотел было возразить, но Пердита успокоила меня взглядом.
— Милый, ты слишком сильно волнуешься — лучше предоставь это нам.
Она всегда так добра ко мне.
Мы постояли там еще минуту, слушая Песню Моря, наблюдая за неспешно танцующими пациентами. Моросил небольшой дождь. Здесь часто моросит. А море было грязно-серым с белыми шапками пены, плывущими по поверхности, похожими на снежные вершины или спящих чаек.
Мы услышали кашель за нашими спинами.
— Здравствуйте, — сказал кто-то. — Вы позволите мне сказать вам пару слов?
Мы повернулись. Там стоял бедный Рори Вильямс. Он нервно помахал рукой.
«Какой он забавный», — подумал я. Его лицо казалось мягким и глупым, несмотря на то, что глаза были полны решимости. Косов дернулся было, чтобы схватить его, из его рта заструился туман, но я остановил его. Пердита выжидательно улыбнулась, и мистер Вильямс продолжил:
— Ну… я подумал, что надо пойти и поговорить с вами. Пока не… пока не произошло ничего неприятного.
Мистер Вильямс выглядел напуганным, казалось, он вот-вот убежит. Я вспомнил себя в детстве, как я боялся признаться отцу в воровстве соседских яблок. Мистер Вильямс отчаянно храбрился, совсем как я тогда.
— Я думаю, что будет правильно, будет справедливо и честно рассказать вам правду о Докторе, — сказал он.
Мы изумленно уставились на него. Он собирался предложить нам именно то, чего мы больше всего хотели. Море шуршало волнами и вдруг замерло в ожидании. Мы нетерпеливо ждали. Некоторые мои клиенты утверждают, что я не очень терпеливый человек, но это неправда. Хороший врач быстро учится искусству ждать, плыть по течению, не вмешиваться. Много раз мне приходилось сидеть с умирающими. Я знаю, что, в конце концов, они успокаиваются. Но перед этим они кричат, плачут или смеются. Изредка умирающие просят сыграть с ними в карты.
И вот мистер Вильямс заговорил.
— Итак, — начал он, шаря глазами по берегу. — Доктор. Я теперь понимаю его очень хорошо, ибо я хранил частицы его сути в моей голове. Видите ли, то, что вы стараетесь делать, доктор Блум, очень хорошо. Вы стараетесь вылечить ужасную болезнь — и в вашем распоряжении есть все необходимое для этого. Свежий воздух, чистое белье, стерильные инструменты, все условия для отдыха. Но то, что там, в Море, что бы это ни было, — это неправильно и плохо. Оно использует вас. И сейчас я вижу сходство между вами и Доктором. Вы оба хотите как лучше. Вот только вы зачем-то дважды пытались его убить.
Я попытался было оспорить это ужасно несправедливое обвинение. Но мистер Вильямс продолжил, его голос стал тверже.
— Я хочу сказать, не беспокойтесь об этом. Я видел людей и… э… не совсем людей, которые причиняли ему куда больший вред, но к концу того же дня он приглашал их отведать пиццы. Он всегда всех прощает. Доктор просто потрясающий.
Заговорила Пердита, ее голос эхом разнесся по берегу.
— И мой муж такой, — сказала она мягко. — Мой муж — замечательный человек. Ваш Доктор хочет оставить нас в Средних веках. А мой муж изменит мир.
— Думаю, в этом-то и проблема, — вздохнул мистер Вильямс. Над его головой, тревожно крича, пролетела птица.
— Продолжайте, — улыбнулась ему моя жена.
— Дело в том, что если Доктор что-то решил, решил, что где-то что-то не так, он не успокоится, пока не добьется своего.
Мистер Вильямс скривился при этом, будто беспокоясь о чем-то своем.
— Видите ли, — продолжил он, — Доктор всегда побеждает. И если он решит, что должен остановить вас, то сделает это.
Мистер Вильямс обвел нас взглядом, слегка улыбаясь.
— Это всё? — спросила Пердита.