— Это ужасная несправедливость, что тебя не пускают на берег, моя дорогая, но я могу надавить на Блумов. Я не без влияния.
— Вот как? — она насмешливо изогнула бровь. — А разве вас не задевает, что лечение доступно лишь влиятельным людям?
— Нет, — ответил я не подумав. — Кроме того, здесь слишком много ненужных людей, не так ли? Всегда нужно что-нибудь вроде этого, чтобы проредить людское стадо.
Я не знаю почему, но она лишь моргнула, пожелала мне хорошего дня и ушла. Как я говорил, женщины — непредсказуемые создания!
Да и само лечение просто невероятное. Я вспоминаю о чудесном дневном сне и Стокере, псе, который жил у нас, когда я был ребенком. О, нет лучше собаки, чем преданный Стокер. От него, конечно, воняло псиной, но он был таким послушным. Забавно, что солидный человек вдруг вспомнил такие вещи.
А в целом, это место продолжает напоминать настоящий сумасшедший дом. Эти три новых постояльца оказались чокнутыми — двое парней притворялись один другим для жульничества или чего похуже. Я спрашиваю тебя, Октавиус: как подобный субъект может быть мужем леди? Такие вещи хороши для какого-нибудь варьете, а не знаменитого курорта. Конечно, один из этих парней стоит сейчас одной ногой в гробу, и поделом, если хочешь знать.
Как всегда, твой покорный слуга Генри Невилл.
Дневник доктора Блума
7 декабря 1783
Побеждай добротой! Иногда на врагов это действует так же, как и на трудных пациентов.
Доктор вошел в музыкальный зал. Нейтральная территория. Я поклонился ему.
— Я так рад, наконец, познакомиться с вами, мой дорогой сэр, — сказал я. Так вот он какой, думал я, оглядывая его с головы до ног, тот странный человек, которым так интересуется Море, с настолько интересным мозгом, что он его скрыл. А мы-то охотились то за Эми Понд, то за бедным больным мистером Вильямсом, а он был здесь все это время, обыгрывая нас по всем статьям.
Неужели то, что нашептал мне Косов, правда — то, что этот человек не только не из этого мира, не из этой страны, но и из другого времени?
Лично я считал, что он похож на довольно заносчивого студента из Женевы, вплоть до намеренно небрежной манеры одеваться. И его глаза — его глаза светились умом. Он действительно сделал все возможное, чтобы свести на нет попытки Знакомцев прочесть его — что заставило их возжелать этого еще больше. Они так сильно жаждали его, что я чувствовал, как они лезут в мои мысли. С усилием, я очистил мой рассудок.
Я заметил, что Доктор все еще стоял здесь, настороженно. В ожидании моих действий.
— Все в порядке, мой дорогой сэр, не волнуйтесь, — начал я. — Я велел Косову позвать вас с самыми добрыми намерениями, — я тепло улыбнулся. — Если бы у меня был белый флаг, я бы помахал им.
— Продолжайте, — он казался высокомерным и самодовольным. Ну что ж, потерпим еще минуту. Я кивнул Пердите, и мой милый ангел поставил перед нами две кружки дымящегося горячего шоколада. Доктор сел, царапнув краешком своего железного стула по плиткам пола, и с беспокойством огляделся по сторонам прежде чем устроиться поудобнее, настороженно, как пойманный зверь.
— Ну, я должен сказать, это все очень мило и цивилизованно, но без зефира немного не то, — Доктор недовольно рассматривал чашку с шоколадом, которую моя Пердита поставила перед ним. Я проигнорировал эту грубость.
— Все то, месье, он прекрасен, я вас уверяю. Пердита делает просто бесподобный горячий шоколад.
Доктор осторожно сделал глоток и затем улыбнулся. Он кивнул Пердите.
— Прекрасно, мадам. Мои поздравления. И не отравлено.
Пердита кивнула и улыбнулась ему в ответ куда с большей вежливостью, чем он заслуживал.
Я хмыкнул.
— Ну же, Доктор. Нейтральная территория, сэр.
Доктор гневно уставился на меня.
— Ну-ну, будьте же благоразумны, — сказал я, разведя руками.
Доктор хлопнул кулаком по столу. Его чашка подпрыгнула. Из нее вылилось немного шоколада.
— Я благоразумен. Где Рори?
— Он… недееспособен.
— Что это значит? Вы похитили его?
— Совсем нет… Мне жаль… — промямлил я. Да, непросто делать это. Сообщать плохие новости. Даже тем, кого на дух не переносишь. Я всегда ненавидел причинять другим боль. Физическую или душевную. Иногда душевная боль тяжелее физического удара.
— Ваш друг, мистер Вильямс… — продолжил я.
— Что вы с ним сделали?
— Ничего. Поверьте мне, дорогой сэр. Но он нездоров.
— Что?! — Доктор побледнел.
— Увы, — я постарался придать своему лицу наиболее сочувственное выражение. — У него запущенная стадия чахотки.
Доктор хотел было что-то сказать, но передумал. Он таращился на меня. В некоторой степени, мне было даже приятно. Он не сказал: «Вы ошибаетесь», «Вы лжете», «Это какая-то ошибка». Он просто смотрел на меня. И кивал.
— Это не вы заразили его? — спросил он, наконец.
— Клянусь, что нет. Я давал клятву Гиппократа. Я обязался не причинять вред окружающим.
— Но как… как он ее подцепил?
— Ну а как любой другой человек может подцепить эту ужасную болезнь? — вопросом на вопрос ответил я. — Я посвятил всю свою жизнь избавлению от нее. И вы это знаете.
— Это… — Доктор встал и выглянул из окна на море. Он нашел единственный повод, чтобы придраться ко мне. Он хотел закрыть мою клинику. Клинику, в которой и только в которой мог получить исцеление его друг. — Это очень удобно, — наконец, продолжил он.
— Не без этого, — согласился я.
— И все же, все же… Если бы я сказал вам, что есть сила, управляющая событиями… ведущая нас к этому… Ну, вы уловили мою мысль?
— Уловил, да.
— И, если бы я сказал вам: «Что бы вам ни обещали, не доверяйте!», вы поверили бы мне?
Я окинул Доктора взглядом, настороженно, прежде чем ответить. Что он был за человек, удивлялся я.
— Я отдал свою жизнь на службу Прогрессу, месье, — ответил я. — Конечно, вы замечаете, что иногда сама Судьба подталкивает нас к этому? Посмотрите на те счастливые совпадения, которые и привели к торжеству прогресса — например, перед тем как изобрести колесо, люди увидели бревно, катящееся по склону. Секрет выпечки хлеба, тайна свечи… возможно, их открытию поспособствовал животный жир, попавший в огонь и сгоревший, или мука, ставшая влажной в жаркий день. Но представьте руку, висящую над миром, перемешивающую эти события… это замечательная рука, и иногда мы можем заметить ее вмешательство.
Доктор упрямо покачал головой.
— Это не Судьба сделала моего друга больным.
— Может быть, в этом случае, месье, как раз и сделала. Чтобы вы увидели более полную картину.
— Итак… Мне следует позволить вам вылечить его? — Доктор встал, с грохотом отодвинув стул. — Спасибо за шоколад. Это куда приятнее, чем направленное на меня ружье. А Эми может навестить его?
Я развел руками.
— Почему нет?
Рассказ Рори
Я был на берегу. В кресле. Ветер завывал, дул все сильнее. Надвигался шторм. Надо мной склонилась Эми.
— Привет, милый. Я поправила твое одеяло.
— Спасибо, — ответил я, стараясь не кашлять. — Здесь не очень холодно, если привыкнуть.
Она кивнула.
— Да.
— Ты выглядишь очень красиво, — сказал я ей, — с этими развевающимися на ветру волосами…
Она рассмеялась.
— Спасибо. У меня осенний имидж — рыжая, бледная и интересная. Как ты себя чувствуешь?
Я кашлянул.
— Испуганным, — я постарался улыбнуться.
В отдалении я слышал пение — или, скорее, странный мелодичный шум, который казался смутно знакомым.
Она обняла меня.
— Мне тоже страшно.
— Я немного растерян, — признался я. — Мне как-то не доводилось слышать о заболевании туберкулезом в Лидворте.
Она улыбнулась.
— Ну да.
— Это все равно что услышать о вспышке бубонной чумы. Или цинги, знаешь ли.
— Да, — она была странно немногословна.
— Я даже рад, что не вполне понимаю, что со мной, — слабо улыбнулся я. — Медики — самые ужасные и несносные пациенты. Мы всегда знаем, что с нами творится и почему. Это ужасно.
— Хотя ты выглядишь неплохо для больного, — она ободряюще сжала мое плечо.
— В некотором роде. Но я не понимаю, почему. Я всего лишь сижу на берегу… — я попытался пожать плечами, но это было нелегко.
— Думаю, это хорошо.
— Ты думаешь, Эми?
— Я не знаю. Это так странно. Такое чувство, что должно случиться что-то ужасное, — Эми замолчала и неловко переступила с ноги на ногу. — Это… Ты думаешь, Доктор прав? Ты согласен с ним, что это нужно прекратить?
Я взглянул на Эми. Потом оглядел весь берег вокруг нас. Ветер теребил одинокие клочки травы. Немного поодаль от нас сидели другие больные, спящие, кивающие головами, тихо что-то бормоча, или дремлющие в своих креслах.
Потом посмотрел на странное море.
— Я не знаю, — наконец, ответил я. — Мне так страшно. Я даже не могу мыслить трезво, — я помолчал. — Понимаешь, я должен был бы сейчас сказать, что Доктор спасет меня. Но сейчас я в этом что-то не уверен.
— Ты ему доверяешь?
— Главное, что ему доверяешь ты.
— Ладно. Но что, если я… если я скажу тебе, что я не совсем согласна с ним? Я не считаю, что он прав на этот раз.
Что, если я скажу, что не считаю эту клинику плохой? А Доктор хочет ее закрыть. То есть позволить всем здесь умереть. Это ведь несправедливо, не так ли?
Говоря это, она подтянула одеяло, расправляя его.
Я рассмеялся.
— Мы должны спасать планеты и людей, — сказал я. — Вот почему мы путешествуем во времени.
Эми повторила эти слова, кивая.
— Разве? — усмехнулась она.
— Ну да. Хотя он никогда прямо этого не говорил. Это просто происходит с нами, не так ли? Мы попадаем куда-нибудь, а когда улетаем, жизнь в этом месте налаживается. Помнишь то кафе?
— Какое?
— То, где повар не умел готовить омлет.
— Ах да, — Эми улыбнулась. Легкой сдержанной улыбкой, будто делала мне одолжение.
— А Док сказал ему: «Клод, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц», затем научил его делать по-настоящему вкусный омлет, попутно рассказывая нам о завтраках с Наполеоном, Черчиллем и Клеопатрой. А мы ели омлеты. Много омлетов.