Морзе и Гослинг обшарили фонарями пространство, но не увидели ничего, кроме воды и илистых отложений на стенах.
Зловоние усилилось и стало почти невыносимым: запах распада, соленых болот и гниющей тины. Капала вода. Воздух был спертым и липким.
Они взялись за работу. Гослинг слышал звук собственного дыхания и бумажный шелест сердца. Он никогда не страдал клаустрофобией, но сегодня ему было не по себе. Цистерна напоминала огромный подводный гроб, воздух был разреженным и влажным. Бурая, смердящая вода бурлящей органической массой поступала словно из первобытного подземного моря.
Морзе двинулся вперед. Лучи фонарей плясали вокруг, создавая огромные зловещие тени, росшие из застоявшейся воды.
— Видишь что-нибудь? — спросил Морзе сухим и слабым голосом.
— Ни черта, — ответил Гослинг. Он посветил вокруг фонарем, хотя сам не знал, что ищет. Может, что-нибудь, что чувствует в воде вкус крови, что-то зубастое.
Морс остановился.
— Слышал? — спросил он.
Гослинг покачал головой, втянул носом похожий на кладбищенский туман. Прислушался и услышал звук капающей из заборника воды. Посветил фонарем — вокруг ползали гигантские причудливые тени, мимо проплыли пучки водорослей, окурок.
— Что вы слышали?
Морзе пожал плечами. Не похоже, что он вообще собирался что-либо говорить, но потом почти шепотом произнес:
— Странный звук. Какой-то скользящий шорох, долю секунды. Откуда-то сзади.
Они повернулись — фонари разогнали темноту, — но ничего не увидели, кроме нескольких дохлых рыбешек, плавающих брюхом кверху. Морзе подал Гослингу знак багром, и они двинулись дальше, ступая очень осторожно. До этого вода была спокойной, но теперь на ее поверхности появилась рябь и странные завихрения. Гослинг был напряжен до предела и понимал, что Морзе чувствует себя примерно так же.
— Вон там, — сказал Гослинг. — Что за черт?
В воде, прямо у самой поверхности, что-то плавало. Это мог быть большой пучок водорослей или ком мусора, но мужчины так не думали. Они остановились, посмотрели на предмет, переглянулись, потом медленно — очень медленно — двинулись к нему. Что бы это ни было, оно покачивалось на волнах, вызванных их движением. Морс протянул вперед багор — капитан так крепко сжимал древко, что Гослинг мог расслышать хруст его суставов. В свете фонаря лицо Морзе, очерченное резкими тенями, было бледным. Он выглядел сбитым с толку, даже напуганным. Причин для страха не было, во всяком случае пока, но он поселился в них, выгрызая что-то жизненно важное.
— Давай посмотрим, — сказал Морзе, с твердой решимостью взмахнув багром. — Давай посмотрим, что… это… такое.
Он зацепил предмет крюком. Гослинг напрягся, взяв багор наизготовку. Он был уверен, что штуковина тут же начнет биться и трепыхаться, но этого не произошло: она оказалась неживой. Когда Морс вытащил ее из воды, они оба увидели, что это была джинсовая рабочая куртка.
— Стокса? — спросил Морзе.
Он сказал Гослингу, что нужно от нее избавиться, так как она могла запросто засорить одну из труб. Гослинг подхватил ее и понес к лестнице. Он был на полпути к люку, когда Маркс зацепил куртку своим багром и подтянул к себе.
Гослинг снова спустился вниз.
Он чувствовал себя очень глупо, потому что не был особо чувствительным человеком и страх — настоящий страх — был ему неведом. Балластная цистерна была для него всего лишь балластной цистерной, а не обиталищем плотоядных монстров. Пора было начинать вести себя по-мужски и выполнять работу.
Расправив плечи и ощущая в груди жгучее пламя, в том месте, где раньше был мерзкий холод, он стал возвращаться к Морзе. Проделав большую часть пути, он вдруг остановился как вкопанный, словно кто-то схватил его.
Остановился и, медленно дыша, стал ждать.
Звук — он повторился. Какой-то приглушенный всплеск, словно что-то большое нырнуло под воду. Гослинг посветил фонарем вдоль дальней стены, и действительно, в его направлении двигалась легкая рябь. Она была слишком далеко, и вряд ли была вызвана им или Морзе. А потом он услышал этот звук снова, на этот раз рядом с капитаном, тот же самый всплеск, будто что-то ушло под воду.
Еще больше ряби, на этот раз у него из-за спины.
Он почувствовал, словно в груди что-то раскрылось, как цветок: в цистерне с ними что-то было, двигалось в грязной воде и вело себя очень скрытно, играя с ними в сводящие с ума прятки.
«Судя по звуку, оно довольно крупное», — подумал Гослинг.
В следующий момент его тело напряглось, словно приготовившись к атаке. Он стоял и ждал, когда нечто схватит его за лодыжку или обернется вокруг горла.
Снова всплеск, потом еще. И наконец, самый худший звук из всех — скользящий шелест, как будто что-то толстое и влажное задело стальную переборку.
Гослинг подумал: «Оно не знает, где именно мы находимся, ищет нас, как гончая, по запаху.»
Морзе торопливо попятился. Он крепко сжимал в руках багор, приготовившись использовать его в любой момент. На лице капитана застыло выражение глубокого ужаса, а губы были сжаты так крепко, что казалось, будто он задержал дыхание. Гослинг повернулся и поспешил к выходу, неистово шлепая по воде и боясь поскользнуться. Достигнув лестницы, он начал по ней взбираться.
Со стороны воды донеслось еще больше звуков.
Морзе закричал:
— Лезь наверх! Ради бога, лезь!
Путь до люка, казалось, занял целую вечность. Вейдерсы Гослинга отяжелели от воды, подошвы скользили по ступеням, руки цеплялись за поручни. Старший помощник, не осознавая, что делает, бросил багор. Выбравшись на свет, в распростертые объятия Маркса, он помнил лишь, что мельком увидел нечто, когда Морс бросился к нему, — странное, извивающееся существо, следующее за капитаном по пятам. Чем бы оно ни было, оно было большим, просто огромным.
Выбравшись из цистерны, Гослинг помог Марксу вытащить Морзе из люка. Втроем они рухнули на пол, не говоря ни слова. Морзе и Гослинг пытались отдышаться и все обдумать: они не знали наверняка, была ли их реакция преувеличенной, но были почти уверены, что нет.
Морзе вытер лицо.
— Закройте этот гребаный люк, — сказал он, и его слова прозвучали как приказ.
Гослинг помог механику водрузить крышку на место.
Маркс схватил болт, собираясь его ввернуть, но вдруг остановился.
— Что… что за черт?! — воскликнул он.
Они смотрели на то, что приняли — и правильно — за рабочую куртку Стокса: она лежала на палубе менее чем в четырех футах от них, вокруг нее растекались ручейки дурно пахнущей воды. Но главное — куртка шевелилась.
Или что-то ее шевелило.
Маркс поднялся на ноги, схватил багор и сказал:
— Там что-то есть, видите?! Там что-то есть…
Гослинг молча уставился на куртку — не было страха или беспокойства, одно изумление.
«Может, в нее попала рыба, — подумал он, — и не о чем беспокоиться.»
Маркс зацепил куртку багром за рукав и поднял вверх на несколько футов.
На палубу тут же полилась вода, источающая неприятный запах, даже чересчур неприятный: богатый, органический, почти пряный. Маркс встряхнул куртку, и она снова шевельнулась. В ее рукаве или подкладке что-то было, что-то белое, толстое, свернувшееся клубком, присосавшееся, как пиявка.
Маркс снова встряхнул куртку, и оно вывалилось на палубу, белесое, раздувшееся, сочащееся слизью — какая-то разновидность морского червя. Толстое, как садовый шланг, не больше фута в длину, оно корчилось и извивалось на палубе, подрагивая и издавая мерзкое хлюпанье. Внешний слой плоти был почти прозрачным — просматривался узор синих вен, но недолго: оно свернулось в клубок и пенящаяся, выделяемая им слизь полностью его скрыла.
Мужчины молча уставились на существо, пораженные его видом и самим фактом его существования.
Морзе взял багор и метким ударом разрубил тварь пополам — на палубу брызнула бурая жидкость, больше напоминающая паучью кровь и смердящая, как вытащенный из реки труп. Тварь издала клокочущий звук, и с одного ее конца открылось что-то вроде морщинистого черного рта, из которого появилось нечто похожее на язык. Тут Морзе принялся снова колотить тварь багром, пока не разрубил ее на пять или шесть кусков, неподвижно плавающих в луже желеобразной слизи и бурой крови.
Морзе тяжело дышал, на лбу у него выступил пот.
— Неправильно, — произнес он. — Как-то неправильно это.
То, о чем думал Гослинг, находилось все это время в куртке, пряталось в рукаве или в подкладке. Стоя на лестнице, он держал багром куртку над головой, пока Маркс не зацепил ее. В любой момент этот ужас мог вывалиться ему на лицо.
Гослинг с отвращением задумался о том, что могло потом произойти, но в этот момент что-то ударило снизу в крышку люка, потом еще раз. Все мысли Гослинга обратились к лежавшим на палубе болтам, которыми Маркс не успел закрепить крышку. Что-то снова ударило в нее снизу. Маркс схватил болт, бросился к крышке, вставил его в паз и в следующее мгновение был отброшен вместе с крышкой в сторону.
То, что выскользнуло из люка, было толщиной не с садовый шланг, а с человеческое бедро. Червь, мать всех морских червей, нечто крапчато-серое сверху и белесое снизу. Из черного морщинистого рта, словно слюна, свисали нити прозрачной слизи.
Маркс издал невнятный звук, у Гослинга перехватило дыхание.
— Боже мой, — прошептал Морзе.
Червь примерно на четыре фута возвышался над люком. Влажный, склизкий, зловонный, он омерзительно извивался в электрическом свете. Его черный морщинистый рот раскрылся и обнажил язык, похожий на штопор, предназначенный, видимо, буравить плоть жертвы. Подобно глубоководной миксине или угрю, это чудовище — как и порубленное существо — впивалось в плоть жертвы и пожирало ее изнутри.
По крайней мере, эта мысль мелькнула у Гослинга в голове, и он был уверен, что близок к истине.
Червь раскачивался из стороны в сторону, словно змея, и шипел, его отвратительный розовый язык выступал изо рта на пять-шесть дюймов. Это было мерзкое, крайне отвратительное зрелище. Морзе ударил червя багром, и тот издал пронзительный визг. Капитан продолжал его молотить — червь раздулся, как шар, обливаясь слизью и путаясь в ее нитях, как в паутине.