— Да… Да, я в порядке. Все нормально.
— На что ты смотрел?
Сольц лишь покачал головой:
— В тумане странные вещи мерещатся, верно?
— Какие именно странные вещи?
Сольц задумался. Было отчетливо видно, как на шее у него билась артерия, глаза заблестели, а взгляд снова стал отрешенным.
— Вещи, которых там нет. То, что я видел… на самом деле этого там не могло быть, верно?
— Что ты видел?
Сольц снова покачал головой. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но передумал и устремил взгляд в туман. Гослинг тоже смотрел на густую, искрящуюся, бледно-желтую, как экран открытого кинотеатра, завесу.
— Я видел там корабль, — сказал наконец Сольц. — Не знаю, видел ли я его на самом деле, или мне просто почудилось, но он был как настоящий.
— А можно подробнее?
Сольц прищурился и снова посмотрел в туман.
— Ну… это был странный корабль, довольно большой, но не современный. Старый, вроде трехмачтового пиратского судна… да, точно, пиратский корабль. Мачты высокие, только паруса дырявые, серые и обвисшие. Я услышал в тумане скрип, скрежет и свист ветра в разорванных парусах, потом увидел корабль. Вокруг него было какое-то странное сияние, понимаешь? Вдоль перил стояли люди, одетые в рваные лохмотья. Мертвецы, призраки, скелеты — они походили на скелеты, разве это не странно? На скелеты.
Гослинг вздохнул: ему это совсем не нравилось.
— Корабль-призрак? Его ты видел?
— Да… думаю, да. Он просто проплыл мимо и исчез в тумане. — Сольц снова прищурился и склонил голову набок. — Когда он проплывал мимо, я заметил, что на палубе стоит какая-то женщина. Она помахала мне. И знаешь что, Гослинг?
— Что?
— У нее не было глаз.
Гослинг почувствовал, как по коже пробежал холодок, хотя Сольц, казалось, воспринял увиденное спокойно, и это было, пожалуй, хуже всего: его разум словно дошел до точки, где страх и опасность уже ничего не значат.
— Иди приляг, Сольц, тебе нужно отдохнуть.
Сольц кивнул.
— Что… нет, это снова мое воображение. Я подумал, что снова услышал скрип, скрежет и топот ног по палубе.
— Иди приляг, — повторил Гослинг.
— Я же не видел его на самом деле, правда?
Гослинг покачал головой, но в глубине души он не был уверен. Интересно, что еще могло появиться из тумана? И если это будет корабль-призрак, он проплывет мимо или решит остановиться?
6
Фабрини, судя по всему, стало лучше после того, как он открыто признался в своих страхах.
Кук был уверен, что Фабрини с огромным удовольствием уберется с корабля, но тот, казалось, никуда не торопился. И действительно, когда Кук стал спускаться на главную палубу, Фабрини замер наверху.
— Знаешь что, Кук? Знаешь, что я думаю? — спросил он не испуганно, а скорее сердито. — Мне осточертело бродить вокруг с поджатым хвостом. С меня хватит. Я не из тех, кто готов обмочиться, услышав историю про призраков. Если то, что убило экипаж этого корабля, хочется добраться и до меня, ему придется постараться. Богом клянусь, легко я не дамся.
— Золотые слова. Журнал навел меня на кое-какие мысли.
— Что за мысли?
— Ну, может, я ошибаюсь, но в чем-то Крайчек был прав. Что, если эта тварь нуждается в нашем страхе, кормится им, подпитывается паранойей, тревогами и подобными вещами? Что, если это так? Тогда, не знаю, может, если мы не будем проявлять страх, она ослабнет.
— Звучит разумно. Давай покажем этой засранке, из чего мы сделаны. Давай осмотримся здесь как следует.
Предложение повергло Кука в шок, но он, как обычно, не подал вида. Они нашли люк и спустились под палубу, в сырую тьму. Там, в смрадной черноте, было нелегко идти, выпятив грудь: если наверху атмосфера была давящей, то внизу она оказалась невыносимой.
Подсвечивая путь лампой, они принялись исследовать лабиринт коридоров. Как Кук и предполагал, висевший в воздухе тошнотворный смрад был даже хуже зловония, исходящего от моря и водорослей: отвратительный, удушливый запах разложения и ядовитых испарений, словно нечто влажное и заплесневелое заперли в духовом шкафу и дали вариться в собственном соку, странное сочетание запаха гнили, ржавчины, стоячей воды, заплесневелого дерева и полдюжины других «ароматов», которые ни один человек не смог бы распознать, да и не захотел бы.
— Я ощущаю себя червяком, — сказал Фабрини. — Червяком, ползущим сквозь мертвую тушу.
Сравнение было правильное, но настолько абсурдное визуально, что Кук рассмеялся — и тут же замолчал, услышав эхо своего смеха. Ничего смешного в этом не было. Из трещин в переборках росли скользкие серые поганки, мохнатый зеленый мох и уже знакомый грибок, бледный и вспученный, как плоть вытащенного из реки утопленника. От него исходил горячий дрожжевой запах.
Кук наступил на что-то мясистое, размером с мускусную дыню, и раздавил. Он с криком отпрыгнул, поняв, что наступил на нечто вроде гриба-дождевика, выделившее облако желтых спор.
— Видел когда-нибудь что-то подобное? — спросил Фабрини.
Кук покачал головой.
Из-за обилия отталкивающей растительности несомненно мертвый корабль казался чудовищным живым существом. Пройдет время, и «Циклоп» станет гигантским болезнетворным грибом, лишь отдаленно напоминающим судно.
Они двинулись дальше, ныряя под лентами грибка, неся свет туда, где десятилетиями не было ничего, кроме влажной тьмы и гниения. Воздух был насыщен солоноватым запахом сточных вод, тени жались друг к другу и, казалось, сочились черной кровью. Переборки густо покрывал скользкий желтый мох, комья грибка падали с потолка и разбивались, как гнилые сливы. Все скрипело, стонало, капало, сочилось и смердело.
Становилось только хуже, но что-то толкало их вперед. Возможно, это был необъяснимый суицидальный порыв увидеть самое страшное, что мог продемонстрировать этот плавучий морг, и меньшее их не удовлетворило бы, ведь, прочитав корабельный журнал и разделив мысли экипажа, они должны были понять, что здесь случилось.
Некоторые двери заклинило от ржавчины, по краям других свисали распухшие языки грибка, словно находящиеся за ними каюты распирало буйно разросшимися спорами. Кук и Фабрини ступали по заросшей грибком палубе, и каждый их шаг наполнял воздух чавканьем. Кук коснулся тыльной стороной ладони затянутой спорами переборки: на ощупь она оказалась теплой и маслянистой.
Вскоре они обнаружили новый завоеванный грибком коридор, один участок стены почернел и был изъеден дырами, словно здесь бушевал сильный пожар. Кук и Фабрини остановились у обугленной двери. Когда Кук ткнул в нее стволом браунинга, она рассыпалась, как бутафорское стекло: настолько кристаллизовалась.
— Прямо как в журнале, — заметил Фабрини. — Тот корабль, «Корсунд», помнишь? Форбс писал, что он выглядел сгоревшим, а стены рассыпались при прикосновении.
— Да, помню.
Фабрини постучал по остаткам двери ножом, и они раскололись, как лед в весеннюю оттепель.
— Что могло вызвать подобное?
Кук покачал головой:
— Не уверен, но, похоже, она сгорела и сразу же после этого замерзла, как будто попала под воздействие сильной жары, а потом ее опустили в емкость с жидким азотом, заморозив в считаные секунды. Единственное, что приходит в голову.
Когда дверь превратилась в осколки у них под ногами, Кук поднес к проему лампу. Повсюду лежала пыль, уступая лишь перед натиском грибка, который толстым слоем покрывал пол, забрался на койку и уже принялся за стол.
— Господи, — пробормотал Фабрини, — посмотри на это…
Кук поднял глаза. За столом сидел скелет, одетый в грязное, выцветшее тряпье, которое, судя по тусклым пуговицам на груди, было когда-то военной формой. Череп был откинут назад, челюсти открыты, словно в крике. Грибок поглотил пожелтевший скелет до грудной клетки, его извивающиеся щупальца тянулись к шее. Из-за грибка создавалось впечатление, будто скелет сделан из белого воска, который, расплавившись, стек со стола на пол. Мертвец напоминал свечу на Хэллоуин.
Грибок словно почувствовал свет и стал ронять капли ядовитого сока.
— Думаешь… — начал Фабрини, — думаешь, это…
— Форбс, — договорил за него Кук. — Бьюсь об заклад, это он.
Больше он никак не прокомментировал увиденное. Болезненный желтоватый свет фонаря отбрасывал колеблющиеся тени, отчего казалось, будто скелет раскачивается взад-вперед, насмехаясь над ними.
Он знал многое из того, чего не знали они — и не узнают, пока не станет слишком поздно. Скелет сидел, смеясь, в море грибка и древней гнили, сверкая широкой могильной ухмылкой, исполненный мрачного, жуткого веселья, и словно говорил: «Ну, ну, глядите-ка, что притащила кошка… Почти девяносто лет я ждал, что кто-нибудь придет, и вот вы смотрите на меня, разве не мило? Вы хотите знать, каково это было, когда облеченный в плоть добропорядочный лейтенант Форбс был человеком, а не грибным призраком? Да, вы хотите знать, каково ему было сидеть здесь, ждать и слушать голоса потерянных душ в коридорах, слушать, как нечто скребется, царапает за дверью и шепчет его имя. Что он чувствовал, когда его разум превратился в мягкую подрагивающую гниль, потому что лейтенант знал, что остался один и тварь скоро за ним придет. Вы хотите знать, каково ему было страдать от радиоактивного отравления, поскольку это было оно. Дыхание твари — радиация, смертельное, ледяное атомное расщепление, рожденное в черных безбожных космических пустотах, радиация, проедающая дыры в материи времени и пространства, холодный огонь, что будет выжигать ваше нутро, пока вы не исторгнете внутренности блестящими, скользкими мотками. Да, вот каково было Форбсу. Из горла у него полезли кишки, а затем дверной проем озарился мощной мерцающей энергией, настолько яркой, что это могла быть только чистейшая форма мрака, абсолютная тьма черных дыр и мертвых звезд. Она прошла сквозь дверь, прямо сквозь металл, потому что твердое вещество для нее сродни туману, и в тот момент Форбс увидел нечто гигантское, зловещее и абсолютно чуждое нашему миру, с ног на голову перевернувшее трехмерное пространство одним своим необъяснимым, невероятным существованием, — скверну, древнюю и бессмертную, рожденную в тверди темной антиматерии, слизи, наделенной сознанием, где все искажено таинственными язвами. Вот что, друзья мои, увидел наш добрый лейтенант Форбс, чем питался он и что питалось им самим. Ползучее, скользящее скопление искрящихся цветов и плоти, которая на самом