то нехорошее место. Обиталище ползучих, визжащих существ! Нерожденных, чуждых человеку! Безглазых, бездушных тварей! Крадущихся, скользящих, ползущих кошмаров. И они вокруг нас! Разве вы не чувствуйте их в тумане? Нет? Разве не чувствуйте их голод?
— Так, хватит, — наконец сказал Фабрини. — Господи, хватит…
Но Крайчека было не остановить. Они подстрекали его к этому, хотели этого и получили. Открыли бочку с безумием, и теперь он вытряхивал на них ее содержимое, заливал своей смердящей, отвратительной безумной реальностью.
— Те твари… О, боже, я чувствую, как они голодают… Они придут за нами. Даже не сомневайтесь. Вы все. Сегодня ночью они заберут еще одного из нас. И так будет каждую ночь! Они будут забирать нас по одному, и если кто-то из вас останется последним… да поможет ему господь, потому что лучше перерезать себе горло, чем посмотреть этим тварям в лицо. Посмотреть им в лицо одному.
Он сошел с ума, все понимали это, но эффект от его слов последовал незамедлительно. Ибо все они теперь увидели. И услышали. Одних почувствовали, других представили себе. Что Крайчек им рассказывал, именно это отдавалось эхом в их сознании.
— Думаете, я чокнутый? Да? Думайте, я чокнутый? — наседал он на них, дрожа всем телом и бешено вращая глазами. — Ну да. Почему нет? Почему я не должен быть чокнутым? Через день или два вы будете такими же, как я! О, да, да, да!
Тут Сакс ударил кулаком по сидению и все подпрыгнули.
— Ну все, — рявкнул он. Он вытащил нож, который забрал у Хаппа — складной нож, с семидюймовым лезвием. Все увидели эту сталь, а еще увидели то, что у него в глазах.
— Если кто-нибудь из вас… не заткнет этого гребаного психа, ей богу, я отрежу ему язык!
Но Крайчек не чувствовал опасности. Он лишь рассмеялся, а потом слезы градом полились у него из глаз. Он издал всхлип, быстро превратившийся в еще более жуткий, отрывистый хохот.
— Думаешь, я сумасшедший, Сакс? Конечно, конечно, конечно. Хе, хе, хе, я сумасшедший! К черту! Но я скажу вам, люди, одну вещь, и скажу только один раз — вы все в опасности. И это не просто дикая природа. Это не просто твари в воде, потому что этот мир… эта зона, измерение, или что там еще… он не отличается от мира, из которого мы пришли. Потому что, как и в нашем мире, в этом… да, в этом тоже есть свой Дьявол.
Даже Сакс, который готов был броситься с ножом на Крайчека, замер при этих словах. Кук знал, что никто из них не смог бы остановить его, но слова Крайчека сделали это. Они всех заставили замереть. Наполнили их холодной дрожью, заставили всмотреться в клубящийся туман, гадая, не смотрит ли кто-нибудь оттуда на них.
Менхаус тяжело дышал.
— Я просто хочу выбраться отсюда, — сказал он. — Я просто хочу вернуться домой. Это все, чего я хочу.
— Спроси Кука, — сказал Крайчек, теперь уже мертвым, лишенным эмоций голосом. — Давай, спроси его. Спроси его, почему он боится слушать радио, почему боится передавать по нему сигнал. Спроси его.
Теперь все смотрели на Кука. Но тот лишь покачал головой.
— Не знаю, о чем он говорит.
Но по их глазам, по глазам всех, он понял, что ему не верят.
— Расскажи им, Кук, — сказал Крайчек. Расскажи, почему тебе не нравится тот статический шум по радио. Расскажи, как ты почувствовал, что там что-то есть. И оно слушает. Давай, расскажи им.
— Заткнись, — рявкнул Кук.
— У Кука не хватает смелости сказать, что он думает, что он чувствует, — сказал Крайчек, и его внезапно ставшая спокойной и рассудительной речь была страшнее предшествующей истерики.
— Потому что он знает, что оно там. Как и я знаю. Оно издает жужжание, как… как насекомое. А может, это и есть насекомое. Но оно там есть, поверьте. Нечто холодное и жестокое… там, в тумане, слушающее и следящее за нами. Оно хочет сожрать наши души, хочет поглотить наш разум… — Он поднес палец к губам. — Шшш. Просто. Послушайте. Вы сможете услышать его, ощутить, как оно слушает, как ждет, почувствовать, что оно думает о нас… там, в тумане. — Он потер себе виски. — Оно здесь, в каждом из нас, выедает нас изнутри страхом.
И теперь все действительно стали слушать.
Слушать туман и слышать далекие звуки. И не очень далекие. Намеки на движение. Шорохи. И как фон всего этого — постоянное низкое гудение, как от генератора в режиме ожидания.
Еще долгое время никто не произнес ни слова.
Их головы были заняты мыслями.
И мысли эти были нехорошими. Особенно о том, что они оказались в ловушке.
Мысли об ужасах, скрывающихся в тумане, и какими ничтожными они могут быть по сравнению с тем колоссальным космическим злом, которое придет поглотить их души.
14
Было два вида существ — те, что обитали в тумане и те, что жили в сознании людей, и иногда сложно было сказать, какие из них хуже. Те, которых можно увидеть и которые могли убить тебя… или те, которые оставались невидимыми и медленно пожирали твой разум, подавляли дух и разрушали психику. А еще, по утверждению обезумевшего Крайчека, существовал самый страшный, третий вид — те, которых нельзя было увидеть, но которые видели тебя. Чувствовали тебя. Для них, если Крайчек был прав, плоть и кровь представляли лишь незначительный интерес. Они хотели заполнять разум разъедающей чумой и пожирать души, еще сырыми и трепещущими.
Джорджа Райана не было в этой спасательной шлюпке. Ему это не было нужно, ибо он чувствовал это по-другому и уже не раз. Чувствовал это по радио — что-то пряталось в статическом шуме, словно рой ос в дупле расколотого молнией дуба. Что-то, использовавшее шум помех, как прикрытие, а может являвшееся этим самым шумом. А может, и то и другое.
Проще всего было назвать себя параноиком, которому мерещатся в тумане голодные до людских душ страшилы. В подобных условиях любому могло такое померещиться. Ибо это свойственно человеческому разуму.
Если он не находил ответов, то сам придумывал их.
Чтобы не перегореть, сам заполнял пустоты, пытаясь ответить на неразрешимые вопросы. Возможно, там не было никакого бестелесного разума, никакого порочного, дергающего за ниточки кукловода. Возможно, это просто природа, дикая, хищная и чуждая человеку. Такое вполне возможно, — решил Джордж. Но это противоречило человеческой логике, что всегда за всем кто-то стоит — если не Бог, то Дьявол. А если ни тот и не другой, то что-то мерзкое и безымянное, стоящее выше нас на лестнице эволюции, а потому вполне способное быть богом.
Людям необходимы высшие силы.
Возможно, потому, что наше общество является эмпиричным, основанным на социальной иерархии. И было таким всегда. Все должно быть разделено на классы и уровни, вроде пищевой цепочки. И в каждой пищевой цепочке есть хищник высшего порядка… заправила, босс, шеф.
И в этой жуткой туманной пустоте тоже должен быть такой. Это определенно не человек, поэтому должно быть что-то еще. Потому что сама мысль о том, что это место находилось под хаотическим управлением матушки Природы, была неприемлема.
На каждом корабле есть капитан, и здесь тоже должен быть такой.
Разве нет?
Нет?
Да, Джордж думал об этом, пытаясь искоренить суеверный страх с помощью современного оружия — разума и трезвой логики. Для объяснения этого теоретического «Дьявола из тумана» он придумал неплохую теорию. Но ему пришлось. У него не было выбора. Если не воздвигаешь стену между собой и необъяснимым, у тебя начинаются проблемы. Особенно здесь. Джордж испытывал это после того, как услышал тот жуткий белый шум. Он подействовал на него. Плохо подействовал. Да так сильно, что он ушел в себя, забился в подвал собственного «я», спрятался там и затих, как мышь, спасающаяся от совы в огромном туманном поле смерти. И там он ждал, испуганный и беспомощный, чувствуя запах плотовой резины и мрака собственной души. Но паранойя нашла его даже там, спрятавшегося в темноте, и сказала, что… где бы он ни был, она найдет его везде. Везде услышит его дыхание, ощутит запах его пота, почувствует горячую кровь, пульсирующую в его венах и электрические импульсы, посылаемые его мозгом.
Она была там, думала о нем. Чувствовала его. Становилась все сильнее, питаясь едкой желчью его страха.
А потом Джордж усыпил ее.
Выбрался из подвала, набрал полные легкие влажного, затхлого воздуха и постарался притвориться, что он ничего такого не чувствует. Так было проще. Через неведение достигается душевное спокойствие, через самоотречение — душевная чистота. Потому что единственной альтернативой был постепенный психический распад, бешенная, всепоглощающая паранойя, которая выжжет твой разум дотла, оставив лишь отполированный череп.
Поэтому Джорджу действительно не нужно было находиться в спасательной шлюпке вместо с остальными. Ему не нужно было безумие Крайчека — у него было достаточно своего.
Боже, — подумал он, а что будет через два или три дня? А через неделю? Или через месяц?
Но он не позволит этому зайти так далеко.
— Забавно, — сказал он Гослингу, — как все выглядит в сравнении. Гослинг улыбнулся.
— Да уж.
— В смысле, ты ковыляешь по жизни и воспринимаешь все, как должное. Тебя беспокоит ипотека, счета, деньги. Ты мечтаешь о вещах, которые хочешь купить. Об образе жизни, который хочешь иметь. Ни разу ты не оглянешься вокруг и не скажешь, «Эй, а у меня не так все и плохо. Есть крыша над головой, я сыт и могу кое-что себе позволить. И жизнь вполне хороша». Ты не ценишь это, пока все не летит в тартарары. Я бы все отдал за ленивый воскресный день в кресле, закусывая и смотря телек. С бутылочкой холодного пива в руке. Лиза всегда готовит большой обед по воскресеньям — ростбиф или жареную курицу с гарниром. Знаешь, что я отдал бы сейчас за это?
— Все что угодно, думаю, — сказал Гослинг.
Джордж глотнул воды из крышки бутылки, которую протянул ему Гослинг. Они уже жили в режиме жесткой экономии.
— А ты? Ты ценишь, что имеешь, или тебя волнует то, чего у тебя нет?
— Мне хотелось бы думать, что я ценю то, что имею.