– Повезло же мне выбрать в соколы такого строптивца. Не смей перечить мне, Огарёк. Я всё решил.
– Я тоже решил.
– Слово князя весомее сокольего клика.
– Даже моего?
Я кивнул, глядя на Огарька так, чтобы он, наконец, угомонился и перестал перечить мне.
– Я – князь. Ты – мой сокол. Разве что-то неясно?
– Мы не просто князь и сокол, – вспылил Огарёк. – Будто ты не знаешь. Мы – братья, соратники, самые близкие и навечно связанные. И к тхену мы едем вместе, хочешь ты того или нет. В первый раз я тебя отпустил, хоть и сходил с ума от беспокойства. Но второй раз я поеду с тобой.
Я вздохнул, сдерживая гнев. Ко мне возвращалась головная боль, мучающая меня уже давно, а с ней – странное скрежещущее чувство в груди.
– Огарёк, я был у Алдара, он ретивец, но у нас нет поводов не доверять ему.
– Доверять ему тоже нет поводов! Он измывался над тобой. Унижал. Что будет на этот раз?
– Алдар проверял, чего я стою. Ты меня не переубедишь. Щенки с волками не спорят.
– Так я больше не сокол, а щенок?!
В голосе Огарька было столько яда, что хватило бы на всех подосланных царских стрелков.
– Огарёк, не щерься. Если б я не дорожил тобой, то позволил бы ехать со мной к тхену. Но я берегу тебя, поэтому, будь добр, образумься и выполни другую мою просьбу. Съезди к Пеплице.
Я пытался его вразумить, но он меня не слышал.
Огарёк поторопил Шаньгу, а когда обогнал Рудо, обернулся, прожигая меня таким пламенным взглядом, что я уже тогда понял: быть беде.
– Спешу исполнить приказ! – выкрикнул он, вдавил пятки в медвежьи бока и поскакал в объезд Дуберка, в сторону Тракта, что вёл к Коростельцу.
Мне бы тогда догнать его, поговорить по-человечески, но я был слишком занят своими мыслями. Может, Огарёк был не прав: сокол обязан слушаться князя, а не создавать ему новые трудности, но я как старший и более мудрый обязан был предотвратить нашу ссору.
Во второй раз никто не стал меня разувать. Я сам отдал всё оружие юному безусому воину, дождался, когда тхена предупредят о моём прибытии, и вошёл в шатёр.
– Ты что-то надумал, князь? – спросил Алдар, лениво щурясь.
– Я принимаю твоё предложение, – без прелюдий сообщил я. – Но с одним условием.
– Тогда это называется иначе.
– Как же?
– Встречное предложение.
Я хмыкнул и сел на ковёр, скрестив ноги.
– Называй как хочешь.
Тхену моё поведение, вероятно, казалось дикарским, если не оскорбительным, и он запросто мог бы приказать срубить мне голову. Алдар смотрел на меня с загадочным прищуром и поглаживал бороду. Что было тогда в его голове, я и представить не мог, но, видно, мой диковатый облик его забавлял, раз тхен не приказал сразу высечь меня и обезглавить.
– Так с чем ты примчался так, что растрепал на ветру свои рыжие космы? – спросил он с лёгким пренебрежением. – Что предложишь мне такого, чтобы я не посмел отказаться?
– Земли свои, – с хриплой обречённостью выдохнул я. – Но не просто так. Помоги нам дать отпор Сезарусовым войскам. Они атаковали мою заставу для острастки, а сами, вероятно, двинулись на Коростелец, в Средимирное. Помоги нам их прогнать, а потом охоться в моих лесах сколько угодно.
Тхен продолжал гладить свою бороду. Лицо его вовсе не изменилось, если не считать тонкой складки, пролёгшей между бровей.
– Значит, царь напал на вас?
Я кивнул.
– Напал. Задумал отнять нашу веру и насадить новую.
– Вера – лишь предлог, – отмахнулся тхен. – Причина всё та же. Самозваный князь, чьи земли можно растащить себе.
– Но они угрожали не мне, а Пеплице.
Тхен улыбнулся мне как непонятливому мальцу.
– С кем бы ты сперва сразился: с князем-чудовищем или с княгиней-женщиной? Вы оба слабы, ваши княжества расположены рядом, а вместе вы – уже треть всех княжеских земель.
Я бы поспорил с тем утверждением, что мы с Пеплицей слабы, но пусть будет так, если тхен был убеждён в своих словах. Я сделал вид, что пропустил уничижительное замечание мимо ушей.
– Потому и прошу твоей помощи. Сила твоих бойцов пригодится нам с Пеплицей, а мы в долгу не останемся.
– Пустите на семиднев погонять ваших белок?
– Больше. Помоги изгнать войска Сезаруса, а я позволю тебе обосновать город у моих границ и пользоваться без ограничений моими охотничьими угодьями. Твоим будет и выход на Тракт – торгуй с другими княжествами чем хочешь, хоть девок своих степняцких продавай, я и глазом не моргну.
– А что мне даст княгиня?
С Пеплицей мы ни о чём не договаривались, но я не хотел терять заинтересованности тхена. Пусть Алдар не менялся лицом и голосом, а всё-таки я чувствовал: ему нравится то, что я говорю, поэтому решил дать пусть слабое, но хоть какое-то обещание.
– Княгиня овдовела несколько зим назад. При тебе жены не вижу, да и слышал, что даже две жены у вас – не преграда для появления третьей.
– Хорошо мыслишь, сиротский князь. Но всё же есть белые пятна в твоей сделке. Скажи, не лучше ли мне послать гонцов к Сезарусу, чтобы заключить с Царством союз? Мы повергнем ваши Княжества и поровну разделим ваши благодатные земли.
– Не лучше. – Я мотнул головой. – Если мы для царя – дикари, то твои люди, уж не обижайся, ещё хуже. Царь не станет считаться с дикарями, в лучшем случае казнит тебя сразу, в худшем – согласится, а потом обернёт свои армии против твоих, а тебя привяжет к вершинам двух сосен и разорвёт надвое. Я слышал, у вас ценится чистая смерть – та, при которой не пролито ни капли крови. Вряд ли четвертование можно назвать чистой смертью. При таком и от души ничего не остаётся, не взлетишь ты к священному небу.
Я говорил честно, от всего сердца, хотя сам таил не вполне честное против тхена. Тогда мне нужно было одно: чтобы Алдар встал на мою сторону и обещал помочь. Наверное, моя горячечная речь произвела на Алдара благоприятное впечатление. Он больше не насмехался и не пытался унизить меня. Тхен встал и взял со стола кувшин – сперва я подумал, что снова напоит вином, но нет, в кубки полилось что-то белое и густое.
– Ты говоришь нескладно, но красиво. В твоих словах бьётся жизнь, и мне это нравится. Ты нравишься мне, рыжий сиротский князь. Напоминаешь необъезженного жеребца, решившего покрыть сразу стадо кобыл. Я дам тебе испить крови степей.
Алдар протянул мне кубок, и я, не поднимаясь на ноги, принял его.
– Что это значит?
К моему удивлению, Алдар сел напротив меня, точно так же скрестив ноги. Быть может, сам того не зная, я почтил какую-то древнюю степняцкую традицию.
– Это значит, что наш уговор видит небо. Мы выпьем кислого кобыльего молока с соком фейдера и станем почти что братьями. Ты готов к этому, сиротский князь?
– Моё имя – Лерис Гарх, Алдар, – напомнил я, решив, что уже могу не бояться показаться нахальным – трудно было представить, что тхен посчитает меня ещё менее учтивым, чем уже считал. И тем не менее я умудрился заслужить хотя бы тень его доверия.
Алдар приподнял кубок, приглашая меня сделать то же самое, и повторил, не меняя тона:
– Ты готов к этому, Лерис Гарх?
Я смотрел в его скуластое лицо с аккуратными усами. Тёмные глаза горели решимостью, хитростью и каким-то неуловимым коварством, но и сам я, конечно, выглядел не более достойным доверия. Мы не были похожи друг на друга так, как не похожи замшелый камень и берёза. Оба ждали друг от друга подлости, но вели переговоры так открыто, как только могли: безоружные, беззащитные, без свидетелей, один на один.
От кубка несло кислятиной и какой-то сладкой травой. Я слышал о фейдере – траве с ароматными белыми цветами, собранными в гроздья. Если её поджечь, валит сладковатый жёлтый дым, которым хорошо окуривать цветущие сады во время весенних морозных ночей, наполненных соловьиными песнями. Я слышал, что в Царстве из фейдера готовили какое-то хитрое курево, дурманящее сильнее табака, а степняки, видимо, добавляли его в напитки. Нам же хватало хмеля и солода для пенного, пшеницы для браги и табака, что привозили корабли из Мостков. Говаривали, будто от дыма фейдера мозг становится вялым и мягким, словно каша, а мысли начинают плясать с одного на другое. Я не боялся, что потеряю способность мыслить, испив с тхеном кислого молока один-единственный раз, поэтому вскинул свой кубок навстречу, ударив одним узорчатым бочком о другой. Алдар улыбнулся – по-настоящему улыбнулся – и произнёс:
– За союз и братство.
– За союз и братство, – повторил я и глотнул.
Чуть тёплое, свернувшееся комками молоко скользнуло по горлу. Фейдер придал ему странный вкус, и в целом этот напиток показался мне далеко не самым вкусным из того, что я пил за свою жизнь. Я вытер рот рукавом и отставил кубок. Тхен не сводил с меня глаз.
– Думал, ты откажешься.
– Почему же? Я сам предложил договориться.
– Насчёт молока. Лесные люди не могут такого пить, вам подавай только дурманного да горячего, медовухи, например.
– Ты меня недооценивал, – сказал я и криво ухмыльнулся.
Алдар задумчиво закивал, снова поглаживая усы.
– Ты занятный человек, и ты меня удивляешь, сирот… Лерис Гарх.
Мне понравилось, как он запнулся, но всё же решил назвать меня истинным именем.
– Так пускай же я удивлю тебя ещё не раз, – произнёс я, снова поднял кубок и в порыве какого-то юношеского бахвальства допил молоко до капли. Тхен долго смеялся, почти до слёз, и всё качал головой.
В тот день я так и не увидела ни одного мёртвого, поэтому в кабак вошла с мнимой непринуждённостью, не пройдя очищения. Пусть маску я не надевала, но всё же ко мне разом повернулись лица всех присутствующих. Какой-то выпивший юнец успел даже присвистнуть, но я, опустив голову, прошагала в самый тёмный угол и окликнула подавальщика.
Моё новое положение мне совсем не нравилось. Но, с другой стороны, теперь я могла сколько угодно заниматься одним могильником, тем более что на местном нашлось множество надгробий, помеченных треугольником Серебряной Матери.