Мне некуда было прятаться. Нам некуда было отступать. Нас окружили с трёх сторон и теснили к ледяной воде, где мы точно погибли бы: если не от руки врага, то утонув или замёрзнув насмерть.
Я поднялась на ноги и бросилась бежать, сама не зная куда. Меня обуял такой ужас, какого я не испытывала никогда в жизни. Не успела я пробежать и двадцати шагов, как что-то крепко ударило меня по голове. Я снова упала, на меня навалилось чьё-то тело, и мои мысли заволокло чёрным дымом беспамятства.
Я с трудом открыла глаза. Кровь заливала всю правую сторону лица, голова болела так, что я сомневалась, не пробит ли мой череп. Вокруг землю усеяли мёртвые. На мне лежала чья-то рука, я сбросила её и мельком взглянула на владельца: безбородый юнец взирал в небо пустыми распахнутыми глазами, из его шеи торчала стрела. С ужасом я узнала в нём Гавесара. Стоило ли спасать его из могилы? Не лучше бы ему было задохнуться под землёй? Наверное, нет. Стрела в шею – это быстро. Смерть под бескрайним серым небом приятнее смерти под землёй.
Кое-где ещё шевелились, но я была одной из немногих выживших. Армия Княжеств атаковала так свирепо и коварно, что у нас просто не было шанса. Я едва не задохнулась от нахлынувших чувств: к такому зрелищу невозможно подготовиться, даже если ты падальщик, привыкший видеть мёртвых чаще, чем живых. Берег залива и холм усеяли солдаты Царства, земля взмокла от их крови, и в небе уже начали кружить птицы – вороны, чайки или канюки, я не разбирала. Лишь чудом меня пощадили стрелы. Кто отвёл их? Неужто воля Милосердного?
С трудом приподнявшись, я переползла к юноше, который ещё хрипел. Его лицо побурело от крови, шлем валялся рядом, а в груди торчала стрела.
– Не дыши, – прохрипела я и положила ладони с двух сторон от раны. Солдат захлебнулся булькающим стоном. – Потерпи.
В глазах у меня стало сухо и горячо. Я не понимала, что делала – просто хотела хоть кому-то помочь. Хороша лекарша-ворожея, которая всю битву валялась в поле и не принимала раненых… Опомнившись, что рана со стрелой не заживёт, я раздосадованно всхлипнула. Где же все? Где лекари? Почему не спешат на помощь?
Я не сразу заметила отряд врагов. Они двигались медленно, едва ли не надменно вышагивали победителями, и кони с трудом находили, куда ставить ноги среди убитых. Воины Княжеств в кожаных доспехах и багровых плащах сами по себе выглядели устрашающе, но подлинный ужас вселял их предводитель. Сперва мне показалось, будто это помутнение измученного разума, но чем ближе подходил отряд, тем больше я убеждалась, что вижу всё наяву.
Первым в строю был вовсе не конь. Всадник сидел верхом на медведе – матёром, огромном чудище с лоснящейся бурой шкурой. При ходьбе на плечах и бёдрах медведя выступали бугры мышц, маленькие чёрные глаза щурились, почти по-человечески осознанно рассматривая поле боя. Медвежий всадник вселял не меньше ужаса: это был совсем молодой мужчина, длинноногий, стройный, с длинными чёрными волосами и… зелёной кожей, почти как нечистецы на картинах из лавки Штиля. Доспехов на нём не было – роскошный кафтан и тяжёлый отороченный мехом плащ, спадающий на медвежью спину. В ушах юноши блестели золотые серьги, а глаза под хмуро сдвинутыми бровями сверкали янтарём. Я даже позабыла о своей боли, о своём страхе и горе, настолько меня заворожил его взгляд и выражение странного, не то человеческого, не то нечистецкого лица…
Он тоже заметил меня. Я не сразу поняла, что медвежий всадник смотрит именно на меня, а не на мертвецов. Он остановил своего зверя, а потом направил прямо ко мне. Меня словно окатили холодной водой. Я перевернулась на бок и замерла, слишком уставшая и напуганная, чтобы пытаться бежать.
Медведь остановился напротив меня, втягивая воздух влажным носом. Зверь чуял кровь, но был слишком хорошо воспитан, чтобы броситься на падаль. Я подумала, что от меня самой крепко несёт кровью и страхом – не лучший запах для встречи с диким животным.
– Неужели женщина? – насмешливо спросил юноша. Его голос одновременно был и надменным, и мягким, с заметным иноземным выговором. – Ты сражалась за Царство?
– Я не воин, – шикнула я. – Не билась, но едва не попала под ваши стрелы.
Не знаю, как я могла говорить с ним, зеленокожим, янтарноглазым, ловя на себе дыхание ездового медведя. Воины приблизились к своему предводителю и встали полукругом, глядя на меня так же равнодушно, как на тех, кому уже не суждено было встать.
– Золотой Отец пощадил тебя. Я бы сказал иначе: приберёг для нас. – Юноша небрежно махнул рукой, указывая на меня. – Возьмите её, подарим князю.
Двое дружинников шагнули ко мне, один из них занёс руку в перчатке и наотмашь ударил меня по лицу. Меня вновь поглотила тьма, плотная и милосердная.
Князю меня не подарили. Я очнулась в каком-то подземелье: сырая почва вместо пола, промозглый, суровый холод и тусклый свет из крошечного окошка где-то под потолком. Мне было плохо. Знобило, всё тело болело, в голове гудело. Я ощупала затылок: волосы слиплись от крови, прикосновения отзывались ноющей болью. То, что я оказалась жива, виделось мне слабым утешением.
Глаза с трудом привыкали ко тьме, нестерпимо хотелось пить. Я слышала, что где-то капает вода, и ощупью двинулась на звук. Когда рука наткнулась на стену, я вздрогнула от отвращения – каменную кладку покрывал скользкий налёт, но жажда пересилила. Я отыскала место, где текла тонкая струйка и, срываясь с выпуклого камня, падала на пол.
Пила я долго, ловила каждую каплю, не брезговала слизывать влагу прямо со стены, но никак не могла напиться. Вода пахла илом и чем-то затхлым, но, впрочем, в моей темнице вообще не благоухало розами. Ноги коснулось что-то мягкое – наверное, крыса. В гудящую голову лезли безрадостные мысли, но на удивление они меня не трогали. Напившись, я облизнула губы и села на землю, подтянув колени к подбородку. Пальцы сами собой потянулись к сбившейся колтунами косе и стали разбирать пряди.
Что было у меня на тот момент? Что я точно знала? Я – фальшивая лекарша армии Царства, чудом уцелевшая во время атаки. Если б я не высовывалась, зеленокожий воевода не увидел бы меня. Теперь я, видимо, в плену у князя-чудовища… Что ему от меня нужно? Сведения о планах Царства? А может, он просто бросил меня в темницу и забыл, решил заморить голодом?
Умирать не хотелось. Я решила, что подожду ещё немного и начну шуметь. Добьюсь разговора хоть с кем-то. Меня могли бы начать пытать, и думать об этом было неприятно.
Вспомнился взгляд жёлтых глаз – недоверчивый, звериный. Мне казалось, что я сойду с ума, если крепче задумаюсь об этом человеке. Кто он? Отчего предпочитает медведя коню? Быть может, он и есть князь-чудовище?
Мои мысли прервал отдалённый скрип и звук приближающихся шагов. Я отпрыгнула от воды и инстинктивно сжалась в углу: что-то подсказывало мне, что пока лучше не привлекать лишнего внимания и вести себя потише.
– Пляши, прислали за тобой, – злорадно рявкнул кто-то, скрытый темнотой. – Подойди.
Поколебавшись, я шагнула на голос. Бессмысленно было делать вид, что меня нет или что я не слышу. Раз прислали, значит, помнят обо мне и никто не хочет, чтобы я умерла в темноте от голода. Если светит разговор, его всегда можно попытаться повернуть себе на пользу.
Громыхнула цепь, и дверь подземелья приоткрылась. Я увидела свет, на самом деле неяркий, но после темноты больно резанувший по глазам, а потом рассмотрела и своего тюремщика. Им был невысокий мужчина с густой каштановой бородой и шрамом через весь лоб. Несмотря на кинжал на поясе мужчина не выглядел так, словно собирался убить меня на месте, и это немного меня приободрило.
– Шевелись.
Едва я шагнула к двери, как кто-то – наверное, помощник тюремщика, набросил мне на голову мешок и грубо рванул за плечо. Дверь захлопнулась за моей спиной, но я ничего не видела: ни где я оказалась, ни своих сопровождающих. Только слышала их дыхание, шаги и чувствовала резкие запахи пота, крови и немытого тела. Впрочем, скоро я поняла, что кровью и немытым телом разит не от мужчин, а от меня самой.
Меня куда-то повели, и от ходьбы закружилась голова, но тот, кто шёл сзади, постоянно подталкивал в спину, не давая сбавить шаг. За пределами темницы было холоднее, откуда-то тянуло сквозняком и доносились чьи-то голоса: наверное, других пленников.
– Куда мы идём? – попыталась спросить я.
– Сама увидишь, – буркнул тот, что вёл меня за локоть.
По его интонации я не смогла узнать для себя ничего нового и даже не поняла, ведут меня на переговоры, на свободу или на казнь.
Чтобы не потерять сознание от слабости, я попыталась сосредоточиться на других ощущениях: на том, как ноги ступают по земляному полу, на том, как ветер холодит кожу, как мой локоть крепко сжимают чужие пальцы и как озлобленно тычут чем-то в спину. С горечью мне подумалось, что вряд ли так стали бы обращаться с ценной пленницей. Скорее всего, меня отведут на допрос, а потом либо вернут в темницу, либо отправят на лобное место.
Мы шли довольно долго, и я устала так, словно оббежала половину города. По звукам и запахам я поняла, что мы вышли наружу. Грубая ткань мешка натирала кожу на лице, неприятно тёрлась о синяки и ссадины. Мы где-то остановились, и я успела понадеяться, что не придётся идти дальше, превозмогая головокружение и тошноту, но оказалось, что тюремщики просто передали меня дружине.
– Это точно она? – с сомнением спросил незнакомый голос.
– Да она, она, – заверил тот, что выпустил меня из темницы и всю дорогу пихал в спину. – Дохловата, понимаю.
Широкая ладонь стиснулась на моём бедре и задержалась чуть дольше, чем требовалось для простого шлепка. Будь я в другом положении, наглец непременно получил бы удар в челюсть, но пришлось стерпеть. Раздался хохот.
– Ладно, какая есть. Если приспичило князю тощую бабу пощупать, кто мы такие, чтоб судить?
Видимо, всё-таки меня ждала встреча с князем. Я немного приободрилась: значит, не сразу на плаху…