Солона поёжилась, а я насторожилась, нащупав ниточку, которая наконец-то могла привести меня к тому, что мне нужно. Я решила не противиться безумным идеям Солоны и послушно застегнула накидку.
– Постой, но разве у моей двери не стоит всю ночь караульный?
Солона щёлкнула языком, надевая поверх платья тёплый полушубок и убирая волосы под расшитый платок.
– Всю ночь? Много чести. Твоя дверь запирается снаружи на засов. Твой караульный стоит днём, это правда. Точнее, их двое – Мирил, такой молоденький и беленький, совсем безусый и Анрока – чернявый и кудрявый, широкоплечий. Оба красавцы, даже зависть берёт. Но ночью они просто запирают засов и уходят к себе, а с рассветом возвращаются. Сегодня я попросила Мирила не закрывать, сказала, сама закрою, когда обратно пойду. Уже не первый раз так делаю – ну а что парня мучить? Мы же с тобой, бывает, допоздна болтаем, а он стоит столбом у двери и ничего больше не делает. Весь костенеет за день, небось.
– То есть ты хочешь сказать, что я напрасно мучаю себя мыслями о том, что целыми ночами с меня не спускают глаз?
– Конечно напрасно. Сдалась ты, уж прости. Князь-то, видать, и так понял, что ты не стремишься сбежать. Так вот, сейчас дверь открыта – можем идти куда пожелаем. Выйдем и закроем: если вдруг даже кто-то мимо пройдёт, увидит, что заперто. Погуляем немножко, вернёмся, а я тебя потом снаружи закрою. Вот так.
Солона улыбнулась, и я улыбнулась тоже: глупая, милая Солона, доверчивая и болтливая, настоящее сокровище. Я обняла её от избытка чувств, и макушка Солоны оказалась у меня под носом.
– Что бы я без тебя делала, солнышко? Ладно, свобода так сладка, что даже лютый мороз её не испортит. Как мы из терема выберемся?
– Очень просто, ходами для прислуги. Терем нехитро устроен, но пара тёмных проходов всё же есть, чтобы чернавки с князем не пересекались. Да ты не бойся, никто тебя не поймает. Даже если встретим кого, я скажу, что веду тебя на кухню, поможешь опару для хлеба поставить. Давай, не такой уж там лютый мороз – так, слегка прихватило, и всё.
Я всунула ноги в сапоги, и Солона потащила меня за руку, едва не подпрыгивая от радости. Мне всё же было тревожно вот так сбегать, пусть и под надзором. Даже если отбросить глупые россказни о мёртвом князе-чудовище, всё равно останется правда: Лерис Гарх – властный и прямой человек, не знающий жалости к виновным. Поймает беглую пленницу, и не избежать дыбы ни мне самой, ни Солоне.
Но глупость хмельным духом кружила мне голову – наверное, и правда засиделась в четырёх стенах, раз не спорила со служанкой и позволила утащить себя по тёмным коридорам, где ходить можно было лишь ведя пальцами по каменной кладке стены.
Уличный воздух обжёг мне горло, но это было восхитительно. Я замерла на пороге чёрного хода, ослеплённая великолепием заснеженного княжьего двора, и едва не рассмеялась в полный голос, но вовремя опомнилась и закрыла рот ладонями. Солона сияла, наблюдая за мной.
– Ну как тебе?
Пушистый снег укутывал небольшую площадку за теремом, на белом полотне виднелись следы от полозьев саней: наверное, сюда привозили продукты для кухни. Крыши строений тоже укрывал белый платок, из-за света луны всё переливалось и сверкало, как днём. Над двором возвышалось святилище сразу с двумя башнями: с золотыми луковками и синими конусами. Я пожалела, что Ферн этого не видит, потому как святилище выглядело поистине великолепным.
Дышалось легче, чем я себе представляла, а после долгих дней в тереме я поняла, как истосковалась по свежему воздуху. Стояла такая тишина, что даже шёпот казался громким.
– Это восхитительно, – вымолвила я.
– Тогда идём.
Солона схватила меня за локоть и потащила со двора.
– А как же стража? – опомнилась я. – Ворота ведь точно охраняются.
– Ну да, – небрежно повела плечами Солона. Она даже не застегнула полушубок и не сменила кожаные башмачки на тёплые сапоги, но совсем не ёжилась на морозе, хотя нос её покраснел. – Тебя сейчас не узнать, Ивель. Скажу, что водила сегодня свою сестру в терем, в то время, когда дежурили другие дружинники. Не переживай так, что ж ты такая сложная девка-то?
Мне стало не по себе. Солона сказала, что меня не узнать – наверное, это было правдой. В княжий двор я входила в изодранном нижнем платье, грязная и окровавленная, а сейчас приоделась по княжеским привычкам, отъелась и разрумянилась. Наверное, не худшее преображение для пленницы. И всё же я только сейчас поняла, что без облачения падальщицы чувствую себя не вполне собой: словно актриса, примерившая другой образ на время спектакля.
– Как-то боязно…
Солона не послушала моих возражений и поволокла меня со двора.
– Ты просто засиделась в четырёх стенах. Мы быстренько, погуляем только и обратно. Ты ведь не думаешь сбежать?
Я горько хмыкнула.
– Куда мне бежать? Здесь я не знаю ни людей, ни обычаев. Только тебя.
Это было правдой. В первые дни я на самом деле помышляла о побеге, но, поразмыслив, решила, что либо замёрзну насмерть, либо попаду в другую беду. Что я знала о Княжествах? Лишь сказки, которые у нас в Царстве выдавались за быль. По сути же я не знала почти ничего.
Солона внимательно посмотрела на меня, будто оценивая, лукавлю я или нет.
– Ты давай только не дури, девка. Я тебе услугу оказываю и надеюсь, что ты в ответ если не окажешь мне свою, то хотя бы не доставишь мне неприятностей. Если сбежишь – князь меня повесит. Тебя тоже повесит, когда поймает. Так что делай то, что я велю. Останемся обе целы.
– Не лучше ли тогда сидеть в тереме?
– Глупая. Говорю же: слушай меня – и всё хорошо будет.
Мимо стражи у ворот мы и правда прошли легко, просто не верилось: Солона так бесстыдно строила глазки дружинникам, что они даже не смотрели на меня, только подкручивали усы и поправляли ремни с кинжалами. Наверное, к тем, кто выходит со двора, они проявляли меньше бдительности, чем к тем, кто пытается проникнуть извне.
Горвень очаровал меня. Мы с Солоной, держась за руки и хохоча, неслись вниз по широкой заснеженной улице, и навстречу нам попадались лишь такие же поздние гуляки, как мы (впрочем, явно выпившие), да брехливые псы с хвостами-баранками. В окнах богатых купеческих и боярских теремов горело множество свечей, и дворы заливал рыжий весёлый свет. В небе висели крупные, с блюдце, звёзды, у кромки догорала ало-сиреневая заря. Пахло свежестью, дымком печных труб и чем-то сладким: не то хмельным мёдом, не то пряниками с глазурью – чем-то, что охотно продают лоточники, а народ охотно покупает.
Щёки и нос Солоны раскраснелись, соломенная коса рассыпалась волнистыми прядями, и вся она была чудо как хороша – я втайне завидовала её красоте, простоватой мягкой грации и тому, насколько хорошо она смотрелась среди чудных деревянных домов, богато украшенных резьбой.
– Как у вас хоронят людей? – спросила я, едва мы остановились перевести дух. Дыхание выходило из наших ртов курчавыми облачками, носы и руки у обеих были красными, но, к моему удивлению, мороз вовсе не пытался меня убить, напротив, заставлял кровь резвее бежать под кожей.
Солона округлила глаза.
– О чём ты? Мы ведь веселились…
Я рассмеялась.
– Такая у меня работа. Смотрю на всю вашу красоту, на избушки и терема, а сама думаю не о том, как люди живут, а о том, что с ними бывает после смерти. Правда, что некоторых отдают на съедение нечистецам? А тех, кто сам на себя руки наложил, хранят в погребах до лета, даже если они зимой умерли?
Солона облокотилась о низкий забор, увитый завядшими плетьми – наверное, летом здесь пышно цвёл вьюн.
– Кого сжигают, кого закапывают. По-разному бывает. Нечистецам мёртвые не нужны, им живых подавай. А самоубийц… Да, многие ждут особого дня. Но тут как родня пожелает. А знаешь что? Пойдём на могильник, сама посмотришь.
Я опасливо оглянулась на холм, туда, где виднелись стены княжьего двора. Из-за стен выглядывали башенки терема и купола святилища, отражающие лунный свет. Вдруг князь хватится?
– Да не бойся ты, мы туда и обратно.
Не успела я привести разумные доводы, как Солона резво увлекла меня в соседнюю слободу и со скоростью, удивительной для такой округлой и вальяжной с виду девицы, понеслась с холма вниз, к посаду, приветливо мигающему редкими огоньками.
Мне ничего не оставалось делать, кроме как бежать за Солоной. Мы с немыслимой скоростью неслись с горки, взбивая ногами пушистый снег и – удивительно – смеялись, словно закадычные подружки, выбравшиеся на гуляния. Только подружками мы не были – пленница да служанка, а спешили мы не на весёлый торг с игрищами, а на могильник. Забавно.
Бежали мы не так уж долго – с горки в посад, мимо аккуратных изб с двориками и направо, на пустошь с какими-то скворечниками на палках.
– Вот, гляди, падальщица.
Солона тяжело дышала, от неё шёл пар, словно от чайника. Сперва я ничего не поняла – мы ведь хотели взглянуть на местные могилы, а тут какие-то птичьи дома. Но после сопоставления всего, что я слышала об обычаях Княжеств, меня осенило.
– В этих домиках – прах людей?
Солона неспешно переплела растрепавшуюся косу и убрала под платок.
– Не в домиках, а под насыпными курганами. Где прах, а где кости. Чем выше курган, тем важнее был человек. А домовины для подаяний.
Я подошла ближе к одной из домовин и заглянула – внутри и правда лежали драгоценности, деньги и леденцы. На столбе висел увядший, запорошённый снегом венок. Я тронула сухие ветки, и листья осыпались мне под ноги. Внизу из-под снега торчали стебли чабреца и, потревоженные моими шагами, источали слабый пряный аромат.
Вокруг высилось множество столбов с домовинами – высоких и низких, старых, покосившихся и совсем новых. Рядом со мной я увидела свежий курган – очень маленький, но домовина была такой новой, что от неё пахло свежей древесиной. Вокруг столба под снегом виднелась целая горка даров – даже сани, гружённые мешками с чем-то. Меня охватило странное чувство: вроде бы я находилась на могильнике, но не под каждым холмом лежали мёртвые, кое-где только пепел. Ни костей, ни хорошо сохранившихся тел, как на Перешейке – только пепел, всё равно что в печке. Почему-то для меня это было гораздо жутче.