Меня подвели к жениху с невестой и усадили на почётное место. Рудо тоже разрешили остаться тут, несмотря на то что многие лошади тревожно дёргали ушами и всхрапывали, не понимая, что за зверь к ним пожаловал. Зато степняцкие дети радостно визжали и смеялись, показывая на монфа пальцами. Какой-то особо дерзкий малец подобрался к Рудо вплотную и протянул ему кусочек мяса.
Довольно молодая женщина поднесла мне угощения, используя вместо подноса перевёрнутый щит. Эта женщина была одета богаче других, её голову венчали украшения из ниспадающих золотых цепочек.
– Угостись за моих будущих внуков, – улыбнулась женщина. Я отщипнул кусок хлеба и учтиво поклонился степнячке.
– Это мать Селара, Ганхита, – представил Алдар. – Ганхита, сегодня тебе выпала честь принимать самого князя Лериса Гарха.
Ганхита раскланялась, не выпуская из рук подноса-щита. Цепочки в её волосах мелодично звенели.
– Оставляй еду и иди дальше, – приказал тхен.
– Почему не позволил ей остаться с нами? – спросил я, проводив Ганхиту взглядом. Она вроде бы нисколько не обиделась на невежливого мужа.
– Знаю, у вас даже одним из княжеств женщина правит, – цокнул языком тхен. – Вы дали слабину, потому и терзает вас царь. Один из князей – самозванец, другой – не князь вовсе, а баба. У нас такое немыслимо, зато всегда будет порядок.
– Жизнь в порядке – несбыточная мечта, – возразил я. – Да и скучная к тому же.
– Разве наш праздник скучен? – Алдар обвёл руками празднество, ставшее ещё более шумным и суматошным. Мы с трудом могли вести разговор – так громко пели и играли. – Что-то я не слышал, чтобы Княжества завоёвывали себе новые земли, тогда как наши племена идут вперёд, расширяют границы и готовят лучшее будущее для своих детей.
– Княжествам не нужны новые земли. Счастье наших детей – в том, чтобы возделывать свои сады и приумножать богатство своих домов, а не отнимать чужие. Если несчастлив в родном доме, на родной земле, разве будешь счастлив где-то ещё?
Тхен сощурился и отвернулся, сделав вид, что срочно решил пообщаться с молодожёнами. Мой последний вопрос – не требующий, впрочем, ответа, – оказался ему неприятен. «Пусть, – подумал я. – Пусть видит и слышит, какие мы разные. Может, поймёт, что не место ему здесь, и уберётся обратно в Седостепье».
– Посмотри, разве не красив мой старший сын? – спросил Алдар, указывая на розового от вина Селара. – У меня их ещё четверо, но Селар старше всех. Ему я отдам то, что заполучу и приумножу. А что приумножишь ты? И главное – кому отдашь?
Последовав примеру тхена, я сел слева от жениха. Красавицы подносили нам угощения: жареную конину, тушёные корнеплоды, хлеб с травами, маленькие мясные пироги из жёсткого теста, сладкие шарики из орехов, ягод и мёда… Они подливали вино и предлагали другие напитки: кислое молоко и терпкий травяной отвар. Пусть мне не нравились намерения тхена относительно Княжеств, мне было приятно, что мы с ним сидим и празднуем вместе со всеми, не на тронах и без венцов.
– Почему тебя так это заботит? – удивился я. – Иногда бывают люди ближе и дороже родных детей. Есть братья, с которыми вы не общей крови. Да и то: я не стар, всегда смогу нажить детей, если буду уверен, что именно это нужно Холмолесскому.
– Холмолесскому, – повторил тхен, откусывая хрустящий пирог. По подбородку потёк мясной сок, и тхен утёр его рукавом. – Ты князь. Сам назвал себя князем, так и делай то, что нужно тебе. Только тебе, и никому другому.
Я покачал головой.
– Так не пойдёт. Мы не одни во всём свете. Ты ведь тоже не только о себе заботишься, а думаешь обо всём племени.
– Мы разные с тобой. Потому и посоветовал так, как сказал бы не себе и не своему сыну, а иноземцу.
Рудо настороженно принюхивался и вертел головой. Сперва я думал, что он радуется запаху жареного мяса, но нет, пёс не смотрел в сторону вертелов, но вёл себя так, словно учуял что-то – или кого-то – и никак не мог понять, мерещится ему или нет.
– Что-то твоя зверюга беспокоится, – заметил Алдар. – Может, лошади ему мои не нравятся? Или фейдер?
– Да… – протянул я. – Быть может, правда фейдер. А скажи-ка, тхен, не залетал к тебе сокол мой? Он приметный, ты б его сразу узнал. Такой…
– Зеленокожий, с длинными чёрными волосами. Красивый парень, – закончил за меня Алдар.
– Именно, – обрадовался я. В груди перестало скрести и в кои-то веки потеплело. – Что? Видал? Был он у тебя?
Тхен помолчал, и ожидание его ответа было мучительным. Я едва сдержался, чтобы не поторопить его.
– Нет, князь, не залетал.
Тхен покачал головой. Слова его прозвучали отрывисто и сухо, казалось, будто сама мысль о гонцах-соколах ему неприятна. Вокруг шатров шумно гуляли подвыпившие степняки, и в самих шатрах продолжались развлечения. Я внимательно присматривался, прислушивался и принюхивался, так же, как Рудо, но ничего подозрительного заметить не смог. Пёс тоже скоро успокоился, решив, видимо, что ему почудилось. А может, привык к шуму и местным запахам.
– Скоро поеду к себе, – сказал я Алдару. – Хорош твой праздник, но дольше сидеть не могу, извини. Напоследок просить хотел.
– О чём?
– Твои воины хорошо помогли моим. Царское войско – вернее, те, кто выжил после нашего удара – отошло обратно на Перешеек. И я подумал: хорошо бы погнать их дальше, до самого их вонючего Царства. Они кичатся своим краем, но я как-то раз бывал там, и знаешь что, Алдар? Если отхожее место украсить цветами, оно не перестанет быть отхожим местом.
Тхен удивлённо посмотрел на меня, а потом громко расхохотался. Я посчитал это хорошим знаком: если собеседник смеётся, значит, ты сможешь добиться от него того, что тебе нужно.
– Что, правда хочешь снова воспользоваться моими всадниками? – спросил он, отсмеявшись и пощипав пальцами глаза, на которых выступили слёзы. Костры рисовали на лице Алдара резкими красными мазками, и я чётко видел оспины на левой щеке. Быть может, его тоже тронула Морь? Добралась ли она до степей?
– Хочу, – ответил я и отставил пустую миску, в которой мне подавали терпкий травяной взвар. – Изгоним царских тварей раз и навсегда, так, чтоб неповадно было даже смотреть в сторону Княжеств, и поставим условия: для торговли и прочих мирных целей приезжайте сколько угодно, только оружия с собой не берите. Если закуётесь в железо или поскребётесь к нам со своими сказками о Милосердном и живых мертвецах – сами станете мертвецами, да такими, каких ни один Милосердный не поднимет.
Кулаки мои сами собой сжались. Я думал о том, что царь, быть может, в эту самую минуту совещается со своими командующими и снаряжает новые войска, гораздо более многочисленные, чем тот отряд, который возглавлял Раве, друг Ивель.
Невольно я вспомнил о вражьей девке-ворожее, оставшейся в тереме. Наверное, я был слишком мягок – не пленил больше никого, кроме неё, хотя следовало бы. Следовало бы и гнать этого Раве по ледяной воде до тех пор, пока доспехи не утащат его на дно, но тогда я посчитал, что позорнее ему вернуться живым, когда почти весь отряд перебит. А Ивель… Нежданно-негаданно я наткнулся на престранную девицу, невесть как оказавшуюся в армии. Мне явственно казалось, что она ещё принесёт мне пользу. Может, это Господин Дорог толкнул её на одну со мной тропу?
Алдар задумчиво жевал.
– Ты обещал оплатить эту услугу моим воинам. Обещал меха, жемчуга и женщин. Пока что ничего из этого мои люди не получили. Но жаждут всеми телами и душами. Видишь, как они танцуют? Видишь, сколько в них страсти и жажды жизни? – Алдар махнул рукой в сторону, где вокруг костра, обнявшись, танцевали поджарые степняцкие воины, хмельные до того, что путались в ногах друг друга и выкрикивали что-то нечленораздельное. Если бы я был так же пьян, как они, принял бы их за нечистецей, вдруг очнувшихся от сна раньше времени.
Я хмыкнул.
– Ты хочешь взять всю тушу быка, позарившись на его золотые рога. Не всё сразу, Алдар. Ты получишь плату, едва мы разберёмся с царскими. «Разберёмся» – значит навсегда. Чтобы ни один воин в железе не смел ступать на княжеские земли и ни один проповедник не смел заикнуться о новой вере. Тогда-то твои воины получат и шкуры, и камни, и тех женщин, которые сами захотят с ними лечь.
– Помнится, договор был немного иной. – Тхен сдвинул брови, но я не боялся его. На свадьбе мне ничего не сделают, иначе брак, по степняцким поверьям, будет бездетным. – Мы не хотим подачек. Мы всё возьмём сами. Притом – вдвое больше обещанного, раз ты просишь решить твои беды во второй раз. Но сейчас уже правда поздно. Раз ты спешишь – мчись под крышу своего терема, князь. Мчись.
Я посидел ещё немного, нарочито медленно доедая кусок хлеба, чтобы не выглядело так, будто тхен меня прогнал, а я струсил и убежал по первому слову. Лишь когда от лепёшки осталась одна горелая корка, я демонстративно кинул её себе под ноги, свистнул разомлевшего Рудо, вскочил ему на спину и кинулся прочь под восхищённое гиканье степняцких мальчишек.
Мне не спалось, опочивальня казалась слишком холодной, слишком тёмной, слишком пустой… Мне то хотелось лечь и замереть, то сорваться, вскочить на пса и мчаться во весь опор, сам не зная куда. Голова наливалась невыносимой тяжестью, в груди снова что-то царапало, и в кончиках пальцев иногда зудело так, словно вместо ногтей хотели проклюнуться звериные когти.
На рассвете в дверь постучали – сперва осторожно, будто проверяя, сплю я или нет, а заслышав мои шаги, заколотили громче.
– Извини за беспокойство, князь, – послышался голос Нилира.
Я отпер затвор и распахнул дверь, не потрудившись даже набросить что-то поверх нижней рубахи и подвязать волосы. Раз воевода ломится прямо в опочивальню в такой час, значит, ничего доброго услышать не придётся.
– Говори.
Лицо у Нилира было бледное и неуверенное, веснушки яркой россыпью выделялись на щеках.
– Мне думается, ты сам захочешь взглянуть, раз не спишь. Пойдём, князь.
Ругнувшись, я наспех натянул штаны, сапоги, набросил плащ и перехватил волосы ремешком. Рудо вопрошающе поднял косматую голову, а я успокоил его, махнув рукой: мол, лежи, вернусь скоро. Нилир переминался с ноги на ногу, как юнец на пороге девичьей светлицы, а всё же не говорил ничего, шельмец. Во мне закипала ярость, и я сжимал челюсти до зубного скрежета, чтобы не наброситься на своего воеводу.