Степняки начали вырываться и что-то кричать на своём языке, но стрельцы заломили им руки и потащили к острогу. Я проводил их взглядом, с мрачным удовлетворением отмечая, что большинство местных согласно кивали головами.
Только вскочив на коня, я увидел, что ко мне бежит запыхавшийся староста в распахнутом кафтане.
– Князь, государь, мне тут сообщили, что ты пожаловал… Прости, что так… Что… Что же?
Одышка мешала ему говорить, да и вообще он выглядел жалко. Я снисходительно улыбнулся ему и сказал:
– Следи лучше, чтоб твоих людей не обижали. Остальное стрельцы расскажут.
Я пришпорил коня, и тот сорвался с места, вздымая облака снега. Мы повернули обратно на Горвень, и за спиной я слышал страшные крики, приглушённые расстоянием.
Удивительно, но на душе мне стало легче.
Глава 10. Пустая оправа
Упрямство отличало меня от всех остальных князей. Упрямство и своеволие. Я всегда поступал не так, как было принято, а так, как хотел сам. Князь-самодур – так стоило называть меня. Если другие князья не брезговали собирать думский совет, то я ещё не разу его не созывал, полагаясь только на самого себя и на своих верных помощников, тех, кому доверял как самому себе.
Быть может, и стоило созвать совет, чтобы не одному решать, как теперь говорить с тхеном и что сделать для Огарька, да только Нилир всё решил за меня.
После Топоричка я залетел в «Золотого сокола» – трактир старого Арокоса, где я любил пропустить кружку, будучи ещё не князем, но княжьим гонцом. Разумеется, я попросил налить мне браги, да покрепче – выпил стоя, залпом, не садясь за стол.
После «Золотого сокола» вернулся в терем и, едва войдя в зал, понял: меня ждут.
За столом сидел Нилир с частью дружины. Я запнулся на нетвёрдых ногах, нахмурился и грузно опустился в своё кресло во главе стола. Сперва сложил перед собой руки, но мне спьяну показалось, будто кожа приобрела странный цвет, смотреть на это было неприятно, и я поспешил убрать руки на колени.
– Что, всем разболтал? – мрачно спросил я Нилира и жестом призвал чашника. – Налей-ка мне выпить, малец.
– Не довольно ли хмельного? – Нилир покосился на удаляющегося чашника. – А насчёт твоей колкости – сделаю вид, что не заметил. Не разбалтывал ничего, князь. Думаешь, никто не понял, что произошло? Медведь-то такой один. Весь двор обсуждает.
Я выругался.
– И чего ты собрал своих орлов? Задумали чего?
– Собрал, чтоб ты ничего глупого не задумал. Уж извини, князь. Я тебя в терем посадил, мне теперь и отвечать за тебя.
Это уже было открытым укором. Нилир и правда был тем, кто уговаривал именно меня, бывшего сокола, занять терем. Я-то полагал, что лучше будет ему, командующему княжьей дружиной, но Нилир настаивал на том, что народ, дескать, знает меня и любит, я для них – свой, соколик шустрый, что на рослом псе скачет туда-сюда и с лесовыми знается. Я оказался более удобным князем, близким народу, знающим простую жизнь изнутри и пользующимся покровительством нечистецей. Вокняжение воеводы выглядело бы военным захватом и испугало бы хуже смерти старого князя. Тогда я согласился – а Нилир, быть может, не раз пожалел, глядя на мои выверты.
Это немного отрезвило меня. Я выдохнул и хмуро обвёл взглядом дружинников – Нилир собрал всех как один крепких, широкоплечих, ладных. Большинство из них не брили бород, носили короткие, как у меня самого, явно подражая своему князю, а иные брились гладко и носили длинные волосы, под стать Огарьку.
– Свяжете меня, что ли?
Наконец-то к нам вернулся чашник с чаркой вина и кубками и стал спешно, но аккуратно разливать ароматный напиток.
– Не свяжу, не посмею на князя руку поднять. Но не забывай, Лерис, ты не один. Не сокол больше, а князь. У тебя есть люди, которые готовы помочь тебе и в твоём лице – всему Холмолесскому. Ты не обязан всё решать единолично. Давай хоть сейчас проведём совет: вот ты, вот я, вот моя дружина. Пленение сокола – открытый вызов всем нам, но тхен думает, что ты будешь всё решать один. Давай покажем ему, что он не прав. Княжества тем и сильнее степняцких племён, что наш князь – не самодур, как их тхен.
Я мрачно повертел кубок. После браги вино только прибавило тяжести в голове.
– Что ты предлагаешь, Нилир?
– Мы пойдём на переговоры с тхеном. Недалеко от его стоянки. Разъясним, что у нас пленение не является залогом ровных отношений, скорее, наоборот. Потребуем сокола назад. Я знаю, Лерис! – Нилир вдруг заговорил необычайно горячо. – Мы все знаем, как он тебе дорог, и нам он дорог тоже. Если князь – голова, то его сокол – сердце. Тхен не мог этого не понимать. Он нарочно направил свой удар на Огарька, думал выбить тебя из седла. Он нахален и дерзок, но мы не позволим так поступать с собой. Мы должны показать, что если он хочет поиметь свои выгоды, то обязан уважать нас. Не считать за соперников, а строить отношения как с союзниками. Мы с тобой, Лерис. Ты не один.
Нилир говорил уверенно, а дружинники согласно кивали на каждой его фразе, и я против воли преисполнился благодарностью к нему. Я и сам не подозревал, что так нуждаюсь в поддержке кого-то близкого и весомого, кого-то, кто так же желает Холмолесскому благополучия, как я сам. После горячей речи мне хотелось встать и обнять его, но отчего-то я не хотел проявлять чувства перед дружиной.
– Нилир, – прохрипел я. – Спасибо тебе. За все слова. Мне этого не хватало.
Нилир взлохматил пятернёй кудри и пожал плечами, явно смущённый моей благодарностью.
Наплевав на свои предрассудки, я поднялся, шагнул к Нилиру и заключил воеводу в крепкие объятия. Он опешил, но спохватился и обнял меня в ответ, неловко похлопывая по спине. Через его плечо я видел дружинников и радовался, отметив на их лицах не насмешки, а тихую решимость делать всё, что велим им мы с Нилиром.
Князь сам попросил меня отправить письмо Раве. И я отправила. Даже два.
Первое написала так, как понравилось бы князю, если бы он решил проверить гонца. Зато второе отдала мальчишке-воробью, которого подловила в тереме, и приплатила сверху, чтобы он не рассказывал о письме. В одной из деревень я учуяла знакомый запах – степняки курили фейдер. Помимо письма я попросила мальчишку раздобыть мне этой травы.
Мне подвернулась восхитительная возможность, которую я не могла упустить.
Мы поставили переговорный шатёр между Дуберком и Горвенем. Нилир сам составлял письмо для Алдара, побоявшись, что я напишу слишком резко и злобно, что тхен почувствует, как больно ранил меня, и воспользуется слабостью, уколов ещё сильнее. Я не знал, что написал Нилир: доверился воеводе полностью. Знал только, что Нилир не спрашивал, а утверждал: назначил переговоры в определённый день и в определённом месте, а если бы тхен не явился, мы могли бы посчитать это объявлением войны.
С самого утра я был на взводе. Нилир настоял на том, чтобы я надел под кафтан кольчугу и не пренебрегал оружием. Он сам отобрал нам в свиту лучших бойцов из дружины и снял часть стрельцов с застав. Я сходил с ума от тревоги, дико тосковал по Огарьку и мучился от своих царапающих болей в груди. Что-то рвалось из меня, стремилось прорасти наружу, и это что-то, я подозревал, было связано с моей нечистецкой кровью.
Наконец, мы прибыли на место. Я порадовался, как ловко Нилир его выбрал – шатёр стоял на холме, и мы издалека бы увидели приближающихся степняков. А стрельцы, в свою очередь, могли бы запросто снять их стрелами, если бы что-то пошло не так.
– Он придёт, – успокоил меня Нилир. Мы стояли на вершине холма: я – на Рудо, Нилир – на тонконогом коне. К полудню мороз смягчился, снег влажно мерцал на солнце, и наши плащи трепал сырой ветер.
– Пусть только посмеет не явиться, – процедил я сквозь зубы, с трудом справляясь с волнением.
И Нилир оказался прав. Мы прождали не так уж долго, прежде чем вдали показался отряд. Степняки скакали верхом и катили телегу – зачем? Что в ней? Я терпеливо ждал, но знал, что вот-вот могу взорваться. Если б не Нилир, я бы понёсся им навстречу, лишь бы ускорить переговоры.
Наконец, степняки приблизились, и я различил впереди Алдара. За ним скакал его старший сын. Алдар натянул поводья, и его палевый конь встал на дыбы, резко останавливаясь. Тхен улыбнулся, глядя на меня.
– Здравствуй, князь. Вижу, ты получил моё послание. Что за шатёр? Неужели ты думаешь, что я стану заседать под душным пологом в такой погожий день? Мне надоели шатры, князь. Если хочешь говорить – говори так.
Нилир встрепенулся и не дал мне ответить первым:
– Нет уж, тхен. Тут никто не станет плясать под твою дудку. Ты пойдёшь в шатёр и переговоришь с князем Лерисом Гархом, как он того хочет. Пока что ты на его землях, не забывай.
Я вскинул руку, предостерегая Нилира. Ноздри Алдара гневно раздувались.
– Что же, твой князь так разобижен, что даже не может сам говорить?
– Может, – рыкнул я. – Не ёрзай ужом. Ты нас ужалил ни за что, так что будь добр, пройди в шатёр. Поговорим на равных, забыв обиды и хитрости. Если тебя не устроило что-то в нашем уговоре, ты мог бы сказать это прямо, а не отбирать у меня сокола.
– Сокола или любовника? – нагло спросил Алдар.
Если бы не рука Нилира, тут же стиснувшая моё плечо, я бы кинулся на Алдара. Гнев застлал мой разум, и я готов был отдать стрельцам приказ спустить тетивы.
– Меня очень не устроило, как ты говоришь, кое-что, – продолжил Алдар, не скрывая удовольствия от того, какое действие возымели на меня его дерзкие слова. – Нападение на моих людей.
Сперва я не понял, о каком нападении он толкует, но быстро вспомнил грабителей-степняков в Топоричке. Я не бывал в городке с тех пор, но слышал, что тела воров действительно висят у Тракта с провалами вместо глаз.
– Твои люди грабили моих людей. У нас не принято так. Хочешь привилегий и выгоды – научи своих солдат вести себя подобающе.