– Ночь. Уже ночь. Слышишь, как тихо кругом?
– Да… слышу.
Он опустил голову обратно и вздохнул.
– Тогда пусть отдыхает. Не будем тревожить. А ты чего сидишь? Не хочешь спать?
– Так князь велел. Я не хочу обратно в темницу.
Огарёк хмыкнул.
– Значит, боишься его. И правильно. В груди Кречета – огонь, и горе тому, кого он задумает опалить.
Я встала, плеснула в чашку травяного отвара, замешанного с лесной водой, которую принёс Смарагдель. Князь приказал поить Огарька каждый раз, когда он просыпается, – надеялся, что соколу ещё что-то может помочь. Да, пленение навредило не только его телу, но и духу: поначалу Огарёк метался во сне, кричал и не допускал к себе никого, кроме князя, но теперь поуспокоился немного и уже третью ночь спал без снов. Я сомневалась, что ему может стать лучше – глаза не вернуть, остальные раны на теле затянулись, а ранам душевным помогут не снадобья, а только время.
– Почему ты зовёшь его Кречетом? – спросила я и сунула в руку Огарьку чашку. – Выпей, он хочет, чтобы ты чаще это пил.
Я помогла Огарьку сесть и проследила, чтобы он не пролил на себя отвар. Огарёк глотнул и сморщил нос.
– Если ты попытаешься меня отравить, Кречет тебе этого не простит. Да, я зову его Кречетом, но для тебя он останется князем Лерисом Гархом.
Он сказал это ядовито, будто думал, что я тоже начну так называть князя. Ну уж нет, для меня он всегда будет мёртвым князем и князем-чудовищем. Сближаться с ним я никак не хотела, разве что разузнать о нечистецкой ворожбе.
– Разумеется, останется, – холодно ответила я. – Ложись, я попробую ворожить над тобой.
– Лишь волосок с моей головы упадёт – он не простит, – буркнул Огарёк, но всё же послушался и лёг. – Что делать будешь?
Я осторожно сняла его повязку и поджала губы, глядя на лицо, кажущееся пустым. Ожоги выглядели гораздо лучше – что уж там говорить, зажили полностью: кожа там была бледно-зелёной, глянцевой, похожей на юную листву. Мне не хотелось говорить ему о том, что князь заставляет меня не прекращать попыток, никак не поверит, что глаза не вернёт ни моя ворожба, ни сила нечистецей. Я боялась дать Огарьку ложную надежду, боялась, что ему станет только хуже.
– Что там трогать, – буркнул он. Я шикнула, велев замолчать. Мне нужно было сосредоточиться.
Ворожба откликалась, но совсем слабо – покалывала кончики пальцев и замирала, будто никак не могла выбраться из моего тела. Над чем тут ворожить? Ран нет, пустые глазницы затянулись тонкой молодой кожей, и я знала, что всё впустую, но хотела честно ответить князю, что пыталась.
– Тебе уже лучше, – сказала я, подбадривая сразу и Огарька, и себя. – Но тебе стоит поспать.
– Только и делаю, что сплю. Уже и не различишь, где сон, а где явь.
Мне нечего было ему ответить. Наверное, это правда ужасно – не знать, день сейчас или ночь, пребывать в вечной темноте и стать зависимым от других. Я вернула повязку на лицо Огарька и подумала, что расшитая жемчугом и правда подошла бы ему лучше льняной тряпицы.
– Он держит тебя как диковинку.
– Что, прости?
– Как зверушку. Ворожея из Царства – это даже звучит вычурно, так, что не стыдно и перед другими князьями похвастаться. Он освободил из темницы не девушку Ивель. Он освободил ворожею из Царства.
Огарёк пытался задеть меня, но не знал, что меня его колкости никак не тронут.
– Пусть. От этого не меняется суть: я не пленница, я здесь по своей воле.
– И что у тебя за интерес? Уж не вынюхиваешь ли чего для царя? Или метишь в княгини? Ох. – Он хрипло хохотнул, и сухая губа треснула в уголке. – Сколько уже было таких наивных девок, представить не можешь. Никто не приблизился к Кречету ни на шаг.
Огарёк сказал это со злым, мстительным наслаждением. Знал бы он, что ещё совсем недавно мне снились кошмары после одних только слов Лагре о князе-чудовище! Я вздохнула, сдерживая раздражение.
– Ты прав. У меня есть свой интерес. Но в княгини не мечу, не беспокойся. Я в Княжествах, чтобы познакомиться с вашей ворожбой. Говорят, твой князь умирал и возвращался из мёртвых. Что скажешь? Было с ним такое?
Огарёк облизнул кровь с губы – алую, несмотря на зелёный оттенок кожи.
– Было. Я сам ему помог вернуться. Вернее, не помог, только отнёс к тем, кто помог. Господин Дорог упросил Владычицу Яви не забирать его и сплёл ему новый путь.
Я покачала головой. Огарёк явно не хотел ничего рассказывать иноземке, и был прав.
– Что там степняцкие крысы? Напали на нас? Кречет молчит… Боится, что меня ранит одно упоминание о них. Но я не таков! Так и скажи ему. Не таков! Вот встану снова и всем покажу… всем…
Огарёк метнулся, стиснул костлявыми пальцами простынь и расслабленно затих: разговор утомил его, а отвар нагнал сон. Я поправила покрывало и усмехнулась про себя: ох уж и норовистый юноша, раз даже плен его не сломил, а лишь ожесточил.
Глава 11. Наследная кровь
Для меня это стало своего рода вызовом, проверкой: справлюсь ли? Вдруг правда удастся вернуть глаза несчастному? Тогда это могло бы означать, что и Лагре смогу воскресить. Хотя по этому поводу я питала всё меньше иллюзий. Во-первых, князь хоть и позволил мне выходить из терема, но всё же прекрасно понимал, что я не могла никуда деться, да и сама я это осознавала. Во-вторых, возвращение в Царство в разгар войны виделось вовсе невозможным. В-третьих… Быть может, раньше воодушевление Ферна влекло меня, затягивало разум сладким туманом и думалось, будто я и правда смогу вернуть брату жизнь, и уж тогда-то всё точно наладится.
Не наладится – поняла теперь.
То, что мне удавалось излечивать раны ворожбой, ещё не означало, что я смогу воскрешать мёртвых, тем более тех, кто погиб уже много семидневов назад. Я часто вспоминала меченую девушку с Перешейка. Что тогда произошло? Неужели я почти сумела вернуть ей жизнь? И что это было бы: жизнь или бессмысленное, фальшивое существование?
Мне правда хотелось помочь Огарьку. Хотелось вернуть его лицу правильный облик, такой, какой у всех людей. Но я не была уверена, что в моих силах сделать хоть что-то, кроме как подлатать шрамы, чтобы они стали не такими заметными.
Ворожба давалась мне нелегко. После каждой попытки я чувствовала себя раздавленной, выжатой, у меня нередко шла кровь из носа или из горла, а пару раз даже казалось, что вот-вот откроется рана на голове, полученная в сражении. Ночами я часто страдала бессонницей и оттого предпочитала оставаться на ночь у кровати больного: так мне казалось, что князь скорее сжалится и позволит мне вернуться в Царство, когда я того захочу.
Меня ждало большое разочарование. Я поняла, что раз князь никак не может помочь своему соколу, то, значит, в самом деле не владеет той ворожбой, которой я мечтала у него научиться. Князь-волхв и князь-чудовище растворялись в этом мужчине: яростном, гордом, упрямом. Он был хорошим правителем для своего стольного города и интересным собеседником, но ни настоящим волхвом-кудесником, ни чудовищем я не могла его назвать.
Было ли мне от этого обидно? Пожалуй, да. Но совсем немного. Я начинала верить: раз меня занесло именно сюда, то я сделаю всё, что нужно мне самой и Царству.
Кое-что меня по-настоящему расстраивало: отныне мне не наливали ничего крепче пенного. Князь распорядился, чтобы чашники не подавали мне браги, ведь ворожея, по его мнению, должна ворожить только на трезвую голову. Жаль, я бы с радостью попробовала ворожить во хмелю. Может, лучше получилось бы.
Я сидела в зале в компании Солоны – отдыхала после очередной бесплодной попытки над Огарьком. К носу я прижимала платок, пропитанный кровоостанавливающим отваром, а от головной боли пила травяной чай. Солона приволокла откуда-то сладких пирогов со смородиной и соблазняла меня ими, но меня тошнило после попытки ворожбы.
– Скажи уже князю, что не сможешь вернуть глаза соколу. Не обнадёживай Лериса, он ведь верит тебе.
Я отставила чашку с недопитым чаем и шмыгнула носом, проверяя, не идёт ли больше кровь.
– Будто я уверяла, что у меня что-то получится.
– Значит, тебе самой нравится сидеть около него.
– Мне нравится испытывать свои силы и изучать границы своей ворожбы. Можно сказать, я здесь ради этого. Жаль только, с нечистецами прогадала.
Солона усмехнулась и откусила пирожок. На её носу осталось пятнышко смородинового повидла.
– Ты хотела танцевать с нечистецами? Правда?
– Ну, не танцевать… – Отчего-то я немного смутилась. – Мне просто интересна природа их чар. Они ведь могут влиять на людей, верно?
– Ещё как. Закружат в танце, заморочат голову так, что путь домой забудешь. Водяные девы увлекают в свои объятия мужчин, красавцы лесовые – женщин. Иные возвращаются с лесных плясок брюхатыми. Такой гостинчик хочешь привезти богатым родителям в Царство?
Я кашлянула.
– Вообще-то, я правда имела в виду ворожбу, а не то, о чём ты подумала. Спать с нелюдьми – мерзко, знаешь ли.
– А ты пробовала? – Солона подмигнула. – Многие так увлекаются, что перестают даже смотреть на людских мужчин. Лесовые хороши, говорят, очень хороши. Приезжай летом или хотя бы дождись весны. В день Пробуждения Золотого Отца в Великолесье жгут костры высотой с ели.
Солона произнесла это со сладкой задумчивостью, так, будто сама бывала на празднике нечистецей и ей это более чем понравилось. Для меня известие о том, что люди в Княжествах совокупляются с нечистью, стало очередным поводом увериться в дикости и распущенности местных. Наверняка и князь Лерис Гарх развлекался с водяными девами…
Я представила его на лесной прогалине у шумящего ручья: окружённого обнажёнными мавками и русалками с картины антиквара Штиля, рыжие волосы распущены, лежат на плечах и лопатках, на лице безмятежная улыбка. Сам князь виделся мне тоже обнажённым, сухим и гибким, но с сильными мышцами на руках и груди…
Я встряхнула головой, прогоняя фантазии. Что это со мной?