– Давай, пока князь-чудовище не вернул твою Морь! – прикрикнул Огарёк и грубо толкнул Ягмора в бок.
– Я заплачу, как и обещал, – нетерпеливо выдохнул я, решив сейчас не выговаривать Огарьку за грубость. – Письмо.
Ягмор покопался за пазухой и неохотно протянул мне письмо, тёплое от его тела. Я едва сдержался, чтобы не выхватить бумагу, но сохранил самообладание. Печать была сломана, и, спешно развернув послание и пробежавшись глазами по первым строкам, я понял: скоро полетят вражьи головы.
Мой царь, мне стыдно и боязно писать это письмо, я страшусь показать свою слабость и, правда же, пойму, если вы сочтёте меня недостойным звания командующего.
Я очень надеюсь, мой царь, что вы уже выслали армии нам в подмогу, потому что долго нам не протянуть. Суровые морозы донимают сильнее врагов – а их, признаюсь, немало. Мои люди измождены и телом и духом. Порой мне кажется, что это никогда не закончится: ожидание подмоги среди холода и темноты. Мы не можем отступить, потому что вы, мой царь, приказывали нам биться и нести свет в дикие земли. Мы пытаемся держаться, мой царь, но это письмо – мой крик отчаяния.
Не за себя прошу, а за людей, которые гибнут от холода, страдают от голода и ран. На нас охотятся степняки – просто забавы ради, а некоторых, кто ходил в деревни вести проповеди, наверное, поймали люди князя, потому что от них уже давно нет никаких вестей.
Мы не можем вернуться назад без приказа, но не можем и наступать, потому что после поражения наши силы на исходе. Я пишу, а руки мои дрожат; я получил ранение в плечо, и от холода мне постоянно хочется спать. Раны плохо заживают, припасы подходят к концу, а дичи здесь почти нет.
Прошу, мой царь, отправьте войска нам в подмогу. Письмо будет идти долго, войска – ещё дольше, и, боюсь, если вы не поторопитесь, мы все сгинем на границе своей родины и княжьих земель.
Я посылаю это письмо с проверенным человеком и молюсь Милосердному, чтобы оно дошло как можно скорее.
На том заканчиваю свой унизительный крик о помощи. Да хранит Милосердный вас и вашу семью, да поможет нам вернуться домой живыми.
Глава 16. Рвётся кружево золотое
– Откуда у тебя это? – спросил я, передавая письмо Огарьку и Трегору.
– Не боись, письмо настоящее, – оскорбился Ягмор. – Знал бы, как мы его добыли, не сомневался бы.
– Я спросил, откуда оно. И жду ответа.
Ягмор выпятил грудь, даже вытянулся, будто хотел казаться больше и значительнее.
– Воробьи стараются, князь. Все знают, что это ты созвал воробьиные стаи. Мы хотим доказать, что можем не просто бегать с бумажками от деревни к деревне. Мы все хотим уважения.
– Воробьям не стать соколами, – заметил Огарёк с плохо скрываемой ревностью.
– Нам этого и не нужно! – воскликнул Ягмор. – Мы шустрее соколов и нас больше, зато стая дружна как один. Думаете, письмо сразу ко мне попало? Нет уж, с десяток воробьёв сменило.
– И только тебе хватило тщеславия назваться воробьиным князем, – подытожил Трегор.
Он закончил читать письмо, свернул его и передал обратно мне. Ягмор стушевался, но продолжал следить за мной с алчным любопытством. Я вспомнил об оплате.
– Коли письмо настоящее, то эти деньги принесут тебе счастье. А если нет – Золотой Отец испепелит тебя в первый день своего пробуждения.
Я отсчитал дюжину золотых ликов – этого было бы достаточно, чтобы купить небольшое подворье где-нибудь в Чернёнках или Топоричке. Ягмор вытаращился и приоткрыл рот, будто не верил своим глазам. Его руки сграбастали мешочек с ликами так быстро и ловко, что я даже не заметил, куда он его пристроил – за пазуху, скорей всего, где и хранил письмо.
– Да настоящее оно, клянусь, – просипел он.
– Весна покажет, – хмыкнул Огарёк.
– Ты вскрыл письмо, – сказал Трегор. – Так не поступают ни соколы, ни тем более воробьи.
– Как бы тогда мы узнали, что оно стоящее? – возмутился парнишка. – Тем более не моих это рук дело! До меня человек десять его перетаскивало, тебя, князь, искали.
– И переписали, стало быть, не раз?
Ягмор отступил к двери. Вид у него был жалкий и растерянный, но я не собирался жалеть мальчишку: и так уже накормил и заплатил, даже если письмо окажется подделкой.
– Не переписывали мы, клянусь! Почитали, правда то, но не рассказывали никому. У воробьёв тоже есть честь своя, воробьиная, и мы ею дорожим, князь. Ты сам погляди да посуди: письмо засаленное, уголочки истрёпаны. И бумага дорогущая, белая, как девкина грудь.
– Откуда про грудь-то знаешь? – хохотнул Огарёк.
Ягмор тяжело сглотнул и продолжил торопливо и обиженно оправдываться:
– Передавали знаешь как бережно? Прятали в самых укромных закоулочках и носились так быстро, что сапог не жалели. Всё для тебя, князь.
Последние слова он произнёс тихо и с какой-то обречённостью. Я вдруг увидел его совсем в другом свете: щуплый меченый мальчишка, худой и усталый до полусмерти, в изношенной одежде, он искал меня по всему Холмолесскому, чтобы отдать письмо, из-за которого его запросто могли бы убить в пути. Видать, берёг его Господин Дорог, смотрела за ним сверху Серебряная Мать. Я шагнул к нему и протянул руку. Ягмор сперва испугался, но, увидев улыбку на моём лице, выдохнул и стиснул мою ладонь. Я почувствовал мягкую волчью шерсть на его пальцах и крепкие, истинно звериные когти. Что-то во мне откликнулось, потянулось навстречу ему, и я понял: воробей не сказал мне ни слова лжи.
– Нарекаю тебя воробьиным князем, Ягмор. Не забывай свою честь и будь осторожнее дикого зверя.
– Пусть я лопну, если скажу о тебе дурное слово! – выпалил он.
Ягмор долго кланялся, прежде чем сбежать по лестнице. Я запер за ним дверь и обернулся к Трегору с Огарьком.
– Я ему верю, – сказал я, предупреждая вопросы. – Но мы найдём себе новое место. Трегор, ты сможешь написать письмо так, чтоб все думали, будто оно от этого Раве Рейгердо?
Трегор взял у меня письмо и задумчиво повертел в пальцах.
– Смогу, наверное. А тебе для чего?
Я злобно ухмыльнулся.
– Сын Алдара будет рад получить весточку о судьбе отца. Но необязательно весть должна быть от нас.
С каждым шагом мне всё яснее казалось, будто Владычица Яви решила не дожидаться истечения двух отпущенных ею самой же семидневов и старается меня убить. Холода достигли такой силы, что даже дышать становилось больно, а уж пальцев на ногах я давно не чувствовала.
Днём я шла по Тракту, когда становилось совсем невмоготу – просила укрытия в избах. Меня пускали неохотно, но я никогда не задерживалась дольше, чем нужно было для того, чтобы моё тело пришло в себя от долгого пути по холоду.
Ночами же всё было иначе.
Я разводила костры – сходила с Трактов, но недалеко. Будь лето, ни в жизнь не осмелилась бы жечь огни во владениях нечистецей, пока не узнала бы их поближе и не снискала милости. Сейчас же, среди снегов и буранов, сходить с дорог под лесные пологи казалось не так страшно. Я мало спала – земля вокруг костра делалась влажной от растаявшего снега, а чтобы согреться, нужно было ложиться так близко к огню, что одежда могла заняться в любой момент. К тому же на мои костры приходили гости – то волчьи глаза мигали хищно среди стволов, то лихих людей заносило в мою сторону. Но жутче всего мне делалось, когда на ветках появлялись светляки.
Казалось бы, чего уж жуткого? Но нет, видеть насекомое среди зимы было сродни… Всё равно что видеть рыбу в полёте. Ребёнка в битве. Неуместно и неправильно настолько, что дрожь берёт.
Ночевать в избах я больше не могла. Если поначалу нави просто пугали, то сейчас я понимала, какую опасность они несут. Мне не хотелось приводить к людям зло.
Зато пару раз моё проклятие даже выручило меня. Нави брались из ниоткуда, но всегда лишь тогда, когда чернила сумерек из жидко-серых сгущались до непроглядной темени. Нездешние выплывали туманами, ткались из ничего, сперва бледные и немощные, наливались соками прямо на глазах и начинали выть. У меня самой до сих пор мурашки бегали по коже от их воев, никак не могла привыкнуть. Что уж творилось в душах у тех, кто слышал эти звуки впервые, мне трудно вообразить.
Зато меня ни разу не тронули разбойники, а могли: одинокая женщина в лесу, ещё и ночью – положение моё всё-таки можно было назвать трудным.
Вот и теперь я сидела, хмуро разламывая и подбрасывая ветки в жадный костёр. Огниво я берегла так, как ничто другое: без него бы замёрзла насмерть. Я прошла уже половину пути, по Тракту идти оказалось легко, да и подвозили меня охотно. С минуты на минуту должны были явиться нави и кинуться в свой неистовый хоровод.
Уже несколько дней я чувствовала себя как-то не так. Быстрее уставала, сильнее мёрзла, а когда в животе стало тянуть как-то совсем непохоже на голод, я призадумалась: что же, вдруг всё-таки будет у князя Гарха наследник?
Мне бы злиться на него за то, что он сделал с моим телом и моей жизнью, но отчего-то я не могла.
Бросив взгляд на лес, чёрной стеной высившийся передо мной, я сдвинула брови. Снова. Снова клятые светляки закружились, заставляя мурашки бегать по хребту.
– Убирайтесь, – шикнула я и кинула в насекомых шишкой. – Не ваше время.
Но жёлтые пятна света лишь заплясали быстрее. Я попыталась сосредоточиться на костре и представить, будто это не светляки, а лишь отблески пламени. Почти получилось, как вдруг справа от меня хрустнула ветка.
Я стремительно обернулась и выхватила нож. Нави пока не пришли, а значит, мне нужно было полагаться только на себя.
– Кто здесь?
Теперь я различала одинокую фигуру. Сперва я глупо понадеялась, что это Лерис, но быстро поняла: не он. Незнакомец был куда ниже и уже в плечах. Я испытала укол разочарования, но и зло обрадовалась: такого доходягу уж наверняка одолею.