А Станислав Иванович в это время все никак не мог решить, как ему быть именно сейчас. Раздумывал и колебался, припоминая все мелочи, которые заметил за прошедшие сутки. Слишком серьезными были его наблюдения, чтобы молчать и выжидать. Но вместе с тем...
Внезапно зазвонил полевой телефон.
— Хохлов! Срочно зайди.
— Иду, командир.
Топорков молча протянул ему расшифрованную радиограмму: «Внешних особых примет нет, но сержант Углов обладает обостренными чувствами: чутьем, слухом, зрением. Больше двух лет жил в тайге в волчьем логове. Хромой — так звали волка, с которым он жил в лесной пещере. Такие данные от армейцев. Девятый».
Радиограмма из штаба партизанской бригады, подписана ее командиром. Хохлов перечитал ее дважды, положил на стол и улыбнулся.
— Ну, что скажешь, Хохлов?
— Скажу, командир, что он очень даже нужный для нас человек.
— Но еще надо проверить эти его «особые приметы». Правда, с Хромым мне уже ясно...
— Не надо ничего проверять, командир. Именно об этом я и собирался вам доложить. Да, откровенно говоря, и не знал, как буду объяснять. Странным мне это показалось. Теперь все понятно. Он и видит во тьме, и обнюхивает входящих, как зверь. Вроде и виду не подает, а ноздри подрагивают и воздух незаметно втягивает, принюхивается, как бы инстинктивно.
— Ты уверен?
— Так точно, командир.
— Ну, тебе виднее.
— Так что, если не возражаете, сегодня ночью я беру его на операцию.
— Вообще-то не возражаю. А... не рано? Да и здоров ли он?
— Здоров. Сам все время напрашивается. А насчет обстановки — не рано. Он ведь войсковой разведчик. Да еще с его данными он в любом деле, в любой нашей операции сразу сгодится.
— Ну что ж, тогда — добро! Действуй!
— Слушаюсь, командир.
Часа два Станислав Иванович обговаривал с Игнатом детали сегодняшнего похода, по карте прорабатывал маршрут. Уточняли время и место выхода, разделение группы, возвращения. Игнат ознакомился с принципом кодирования записок, отправляемых из отряда в городское подполье и обратно в отряд. Хохлов объяснил Игнату, где найти связного и как положить записку в тайник саней. Только при острой необходимости можно пользоваться этим каналом связи: вдруг Игнат по какой-то причине не сможет вернуться в отряд, надолго задержится. Записку надо писать: «Королевичу». Кто ездит на этих санях, Хохлов не сказал, кто «Королевич» — тем более. Ездит ли связник или кто-то другой, кто даже не подозревает о тайнике, все это было неизвестно, да и не положено знать никому, кроме командования. Партизаны и разведчики пользовались передвижным тайником, иногда даже видели хмурого деда с жидкой белой бороденкой, но никто с ним не общался, да и он вполне мог быть чужим, ничего не знающим о тайнике, который он возит с собой. Ездил он примерно в одно время, и, изучив расписание его поездок, можно было вполне пользоваться его услугами и без его ведома. Заканчивая разговор, Хохлов сказал Игнату:
— Так что при необходимости можно воспользоваться тайником и передать записку. Как писать, запомнил?
— Конечно.
— Карандаш есть?
— Есть.
— Подписываться будешь... В общем, тебе, наверное, ясно, что нужна для этого подпольная кличка.
— Понятно.
— Но с этим у нас строго. Псевдоним сам себе не выбираешь. Он должен и соответствовать, и чтоб его разгадать нельзя было.
— Понятно.
— Так вот: у тебя будет кличка — «Брат волка». Не возражаешь?
— Так вы связывались с командованием?
— А как же иначе? У нас, браток, иначе нельзя. Немцы, они народ ушлый. Таких нам шпионов подкидывают, век не подумаешь. В соседнем отряде пока провокатора раскусили, провалили две явки в городе и три задания сорвали. Восемь человек погибло. Да как погибло — в гестапо... И то случайность помогла раскусить его, гада. Потом расскажу, после. Ну ладно. Так устраивает тебя твой псевдоним? — Хохлов улыбался.
— А я и вправду, пожалуй, брат волка. Где-то он там, в северной тайге, гуляет, брат-то мой. Жив ли...
— Хромой?
— И про Хромого знаете... Он самый... Верный, умный волк. Да они, волки, все умные звери. По уму, по своей жизни, все, как люди, соображают. Только очень суровы они и к себе, и к другим. Ну что ж... Жизнь у них такая. Поживи без всего в зимней тайге, где холод и голод. Голодная смерть поджидает всюду. Да и охотничья пуля всюду караулит. Станешь суровым...
— Знаем, Игнат, твоих братьев. Их и здесь хватает. До наших лошадок они очень охочи. Не горюй, еще повстречаешься. Смотри, как бы они тебя по-родственному не сожрали.
— Да нет, товарищ командир, они не немцы, не сожрут. С волками уж я договорюсь. — Игнат улыбался, ему приятно было говорить о волках, потому что всегда в таких случаях он думал о Хромом, о той дальней тайге, о своей победе над длинным немцем из землянки на побережье. Это были воспоминания, которые радовали.
— Ладно, Игнат, те ли, эти ли волки, со всеми надо ухо востро держать.
— Это верно, Станислав Иванович.
9. ЗАДАНИЕ
С девятнадцатилетним Васькой Кулешовым, воевавшим в партизанской разведке с сорок первого, Игнат вышел на задание. Надо было подойти на лыжах к аэродрому, что располагался под Верховском. Это был новый аэродром, только недавно устроенный немцами. Видимо, здесь и собирались принимать авиацию, связанную с двумя новыми дивизиями, Может, приданную им или транспортную для переброски части этих соединений.
Разведчикам было поручено нанести на карту расположение аэродрома, наружную охрану, часовых, вышки, если они есть. И обязательно обнаружить и нанести на карту пулеметные гнезда, охраняющие аэродром. Проследить и записать время и порядок смены часовых и, конечно, количество и типы самолетов, которые сейчас там есть. Все это поручалось Игнату. Но поскольку сам он знал местность только по карте, а надо было ночью сразу выйти точно к объекту, то ему, сержанту-разведчику, дали в помощники Ваську Кулешова. После выполнения задания, если Кулешов больше не будет нужен, Игнат должен его отпустить в Верховск, где у Васьки было другое задание, о котором сержанту не сообщили. Это его уже не касалось. Он после разделения группы должен был возвращаться в отряд с добытыми сведениями.
На задание предполагалось затратить сутки. Поскольку ночью все детали высмотреть и засечь было невозможно. Необходимо было наблюдать за аэродромом днем, разумеется, выбрав наблюдательный пункт и хорошо замаскировавшись перед рассветом. Кроме автомата ППШ, пистолета ТТ, трех гранат Ф-1 и двух ножей — все это он всегда брал с собой в разведку,— Игнату дали еще и полевой бинокль.
Они шли молча на лыжах по целине метрах в пятистах вдоль широкой накатанной дороги. Игнат впереди, Кулешов — следом. Игнат всерьез научился ходить на лыжах только на фронте. Хотя еще с детства любил лыжи, но до войны настоящих лыж найти было негде, он катался на самодельных, да и то только с горки. А на фронте — и лыжи были, и нужда заставила.
Ночь выдалась пасмурная и темная, но Игнат, как обычно, все хорошо видел: и черную полоску леса вдалеке справа и сзади, и высокую бровку накатанной дороги в полукилометре слева, и какие-то строения впереди, примерно в двух километрах. Он знал, что Кулешов ничего, кроме полосы чернеющего леса, не видит, по ней и ориентируется. Но Игнату именно для первого раза необходим был помощник, ходивший здесь неоднократно.
— Впереди, километрах в двух, будет этот объект, где, мы предполагаем, где может быть... Пожалуй, наверняка должен там оказаться аэродром. Днем сюда никак нельзя подойти, кругом поле. А ночью — ничего не видно. С другой стороны объекта — лес. Но там оцепление, колючка, часовые на каждом шагу. Так что там тоже не подобраться. Только вот здесь и ночью. Вон в той стороне этот объект... — Василий говорил полушепотом, так было принято в разведке, несмотря на очевидную пустынность ночного поля.
— Знаю,— сказал Игнат и добавил: — Хорошо. — Он чуть не брякнул «вижу», но вовремя спохватился.
Подошли к строениям ближе, метров на пятьсот. Игнат стал разглядывать их в бинокль. Кулешов ничего не понимал. Хотя начальник разведки и сказал ему, что у сержанта, с которым он идет, волчьи глаза и уши, но он принял слова Хохлова за шутку. И ему было странно наблюдать, как почти в полной темноте этот сержант смотрит в бинокль на объект, хотя он, Кулешов, человек с отличным зрением, не очень отчетливо видит стоящего в двух метрах от него сержанта.
— Ты, Вась, можешь теперь топать в Верховск на свое второе задание.
— Как, сейчас?!
— Конечно. Ты мне больше не нужен.
— А кто тебя страховать будет завтра утром, когда мы будем засекать точки объекта и наносить их на карту?
— Никто. Потому что утром я уже буду докладывать о выполнении командиру. Я все сделаю ночью.
— Но ведь темно!
— Я все вижу.
— Ну и дела...
— А тебе надо торопиться, потому что полночи уже прошло.
— Так мне уходить?
— Конечно. Я же сказал.
— Ну, тогда я пошел... Бывай.
— Удачи, Вась.
— Спасибо. Тебе тоже.
Игнат еще долго слышал легкий скрип лыж Кулешова, но потом он растаял в густой ледяной мгле январской ночи.
Игнат подошел ближе к объекту. Ветер дул на него, в этом ему повезло. Он понимал, что там могут быть овчарки, но при таком ветре они его никак не смогут учуять. И все же он остановился метрах в пятидесяти от линии столбов, на которых была натянута колючка. Ближе подходить опасно. Даже его осторожную походку собаки могли услышать. Снег пушистый, какой бывает в морозную погоду, и он почти не скрипит, если умело по нему ступать. На этот раз Игнат не сошел с лыж, так бесшумнее.
Полоса леса, что оставалась справа в течение всего пути, подошла вплотную к объекту, и высокие сосны и ели хорошо маскировали сверху аэродромные строения. Похоже, что это действительно аэродром. А взлетная полоса где-то дальше, она не может быть под деревьями, ведь самолетам надо с нее взлетать. И где-то неподалеку от нее должны быть капониры с замаскированными в них самолетами.