Нравы в тюрьме царили странные. Охрана в камеры, в одиночку заходить боялась. Былого страха, присущего зекам и предварительно арестованным, не осталось совсем. «Вертухай», «козел» и «ментовская рожа» — самые ласковые слова, которые мог бы услышать человек в зеленой форме, сунувший нос в камеру в неудачное время. Иногда персонал обижался, и тогда гуляли по бокам правых и виноватых резиновые дубинки и цвели пышным цветом облака «черемухи» и «жасмина», оказывавших в закрытых душных помещениях воистину волшебное действие — и без того еле дышащие спертым воздухом обитатели превращались в истекающих соплями, кашляющих, просящих о пощаде существ, многие теряли сознание. Впрочем, до крайностей доходило редко. ПА (предварительно арестованные) жили как хотели, по своим беспредельным законам. Предварительные изоляторы, как правило, края беспредела, воровской же закон процветает в колониях. В изоляторе любой баран, накачавший мышцы, чтит себя пупом земли. В этом Немцовичу пришлось убедиться и поработать несколько раз кулаками (благо они у него были большие и крепкие), когда такие «короли помоек» пытались продемонстрировать на нем свой крутой характер. После того как одного из них увезли в лазарет с двумя сломанными ребрами, к «половому рэкетиру» — так прозвали Немцовича сокамерники — приставать перестали.
Проводя день за днем в переполненной камере, под аккомпанемент ожесточенного бронхитного кашля старого вора-бродяги, под отборную феню двух карманников, под эротические историй мошенника — директора липовой компании, Немцович вспоминал последние события и думал, как же он, всегда такой осторожный, себе на уме человек, сумел ввязаться в столь темную историю.
Отсюда, с тюремных нар, вся жизнь выглядела сжато, как-то по-иному, отстраненно. Приходилось подводить какие-то итоги. Отец и мать были театральными критиками: Иосиф по блату поступил в высшее театральное училище, по тем временам достижение огромное. После окончания родители устроили его в Московский театр имени революционного пламенного поэта. Почет большой, денег никаких. Спасали редкие роли в кино… Он был искренне предан театру. Там вообще собрались люди преданные — пахали по двенадцать часов в сутки. Но имелась и другая сторона медали, актерское братство более, чем какое-либо другое, переполнено интригами и склоками, шекспировскими страстями — быть или не быть твоей роли. Мелкие заботы тогда казались воистину вселенскими. Бывали и женщины — в основном актрисы. Были две жены. Женщинам он всегда нравился — широкоплечий, статный, с юмором…
Потом все стало рушиться. Театр умирал в нищете. Зато появилась масса халтурок. Идиотские телепрограммы. Угрюмо-развратно-тупые фильмы, фантастически пошлые и не менее фантастически бездарные. Нужно было устраиваться в новой жизни. И Немцович устраивался.
Как он додумался создать фирму «Гейша»? Теперь уж и не вспомнить. Да поначалу и задумки такой не было. Просто со старым приятелем, заслуженным артистом Костей Радкиным, ставшим главрежем одного из московских театров, решили организовать школу пластического танца. Сперва мысли были самые чистые — найти талантливых девушек, приобщить к искусству, научить двигаться, танцевать. А потом пристроить их. Но благотворительностью сыт не будешь. Стали брать за обучение деньги.
Вскоре выяснилось, что ни пластический танец, ни головокружительные перспективы на данном поприще молодых и способных девушек совершенно не интересуют. Их интересовало другое. Тогда как раз начали спадать сильно проржавевшие оковы общественной морали и каждый приличный кабак просто обязан был обзавестись своим стриптизом. Так появилась первая в Москве школа стриптиза.
Преподавательницы и выпускницы школы время от времени возникали на телеэкранах, долго и нудно объясняя, что между стриптизом и проституцией нет ничего общего. Мол, стриптиз — это высокое искусство, это танец, это выражение трепетной души стриптизерши. Конечно, они лукавили. Профессии эти весьма и весьма близки, так что вскоре продукция фирмы «Гейша» стала больше соответствовать своему многообещающему названию. Ее выпускницы начали пополнять московские бордели, а также соответствующие заведения других городов России. Пошли хорошие деньги. Началась какая-то чумная, в каком-то полузабытьи, нереальная жизнь.
Театр, естественно, отошел на второй план. Вскоре Немцович ушел оттуда. Он понимал, что попал в болото. И понемногу начинал прикладываться к бутылке.
Постепенно из школы, где чему-то обучали, фирма стала превращаться в перевалочную базу, пункт сортировки девочек, желающих зарабатывать на жизнь своими девичьими прелестями. Тех, кто попроще, — за комиссионные сдавали с рук на руки сутенерским авторитетам, и они расходились по интимным фирмам, разбредались по точкам в гостиницах, ресторанах, барах. С более качественным материалом — например, предназначенным для заведений типа клуба «Метрополия», приходилось работать. Тут пригодились специалисты, ставящие походку, обучающие танцу, манерам, искусству макияжа, а так же массажем, кремами, аэробикой приводившие девиц в соответствующую форму.
Однажды Немцович увидел одну из своих выпускниц в передаче, «Московский патруль» — ее труп нашли за Кольцевой дорогой. Красивые черты были искажены.
Ее трудно было узнать. Она приехала в Москву откуда-то из Сибири. Там ей нечего было делать, она была никому не нужна. Алкоголичка-мать не обращала на нее никакого внимания. Отчим изнасиловал. Она хотела умереть. Немцович считал, что его школа и последующее «распределение» — для нее, растерянной, запутавшейся девчонки, лучший выход. Но оказывается, он вручил ей билет на тот свет. Очередная жертва в разгуле темных московских страстей. Одна из многих. В тот же день он напился как свинья.
Потом на его горизонте стали появляться совсем странные люди. Один из них — бухгалтер по виду и литературовед по манере изъясняться предложил очень заманчивые условия. Он не привередничал в плане внешности товара, не слишком заботился о пластике. Его интересовали только медицинские карты девушек, притом предпочтение он отдавал тем, которых никто не будет искать. Своих выпускниц, которые попадали к «бухгалтеру», Немцович больше не видел. И ничего о них не слышал. Иногда, думая об их судьбе, он просыпался в холодном поту, но успокаивал себя мыслями, что его мучают беспочвенные страхи и он сочиняет незнамо что. И вообще надо меньше пить…
Потом «бухгалтер» заявил, что ему нужны девушки для организации танцевальных театральных представлений в различных странах мира. И опять — предъявил те же требования. Немцович послушно набрал три группы. Одна из них должна была отбыть в Испанию. Получилось так, что Немцович знал одного из секретарей испанского посольства. Как-то за бутылкой хорошего вина секретарь авторитетно заявил, что подобной группе визы не оформлял.
— Не морочь голову, Иосик, такой гарем не прошел бы мимо меня.
— Так где же они? Я-то думал, что в каком-нибудь мадридском борделе.
— Мало ли еще на земле борделей?
После этого Немцович надрался так, что откачивали его врачи «Скорой помощи», а потом еще пришлось проваляться неделю в больнице из-за неожиданных неполадок с сердцем.
Оправдывались самые худшие его опасения. Он понимал, что скорее всего тех самых девах (сколько их там было, пятьдесят, шестьдесят? Кажется, тридцать) — уже нет в живых. От этой мысли самому жить не хотелось.
А потом он успокоил себя привычной в последнее время расхожей идеей — если не я, то кто же? «Если не я стащу что-то, это сделает еще кто-то с тем же результатом. И ему будет хорошо, а мне неважно». Поэтому когда «бухгалтер» появился в следующий раз, Немцович, перешагнувший через внутренний психологический барьер и чувствовавший себя легко, будто скинул ненужные гири, согласился на дальнейшее сотрудничество. Только теперь он знал наверняка, что приходящих нему девчонок «для длительной работы за границей» приговаривает к смерти. Но цинично обманывал сам себя, убеждая, что ничего подобного нет…
Он ясно осознавал, что так долго продолжаться не может. Когда-нибудь к нему постучатся и спросят за все. Или не постучатся? Сейчас ведь время такое. Никому ни до чёго нет дела. Даже концы куда более серьезных преступлений сейчас никто не находит нужным прятать. Все сходит с рук…
Однажды все же пришли. Не те, кого ждал, — не госбезопасность и не Управление по борьбе с бандитизмом. Пришли сотрудники отдела по экономическим преступлениям и налоговой полиции. Вымели всю документацию, начали предъявлять какие-то несусветные претензии. Немцович разделил судьбу тех, кто, совершая крупные и воистину страшные дела, горел на каких-то дурацких мелочах, не воспринятых всерьез.
Следователь попался с виду глуповатый и недалекий. После первого же допроса Немцович уже было решил, что удастся обвести его вокруг пальца. После второго допроса он понял, что попал в лапы паука.
— Девочек-то куда дели, которых за границу отправляли? — невзначай бросил следователь.
— Каких девочек за границу? Не отправлял я никого! — возмутился Немцович.
— Да не нервничайте. Я верю. Слухи просто ходили, — отмахнулся следователь, всем своим видом показывая, что не намерен заниматься проверкой подобных чепуховых наветов.
Но Немцович не обольщался. Это только начало. Слишком тема заинтересовала следователя…
— Немцович, с вещами. — крикнул выводной…
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
— Ах ты мой сладенький, — девица с белыми пышными волосами вильнула бедром, томно повела плечами. Ее тонкий палец пополз вверх по ноге, приподнимая и без того не слишком длинную юбку.
— Раздевайся, — буркнул клиент, вытягиваясь на диване.
— Что, так сразу? — кокетливо проворковала блондинка, и ее палец еще чуток приподнял юбку.
— А как лучше?
— Как тебе лучше, котик?
Клиент пожал плечами. Его взгляд вперился в глаза женщины.
— Я знаю, как лучше, — проворковала она.
Она нажала на кнопку магнитофона. Из динамиков полилась мягкая медленная музыка. И в заданном ею темпе блондинка закружилась по комнате.