Он вышел на лестничную площадку, захлопнул дверь, прошел к лифту… Тьфу, а дверь-то забыл запереть на привычные три оборота. Вернулся. Запер на три тугих поворота ключа. Вызвал лифт.
Ох как сердце колотится. Не сердце, а мотор на полных оборотах. Тахикардия, черти ее дери! С детства. Стоит переволноваться — и сердце буквально разрывает грудь. Ох как плохо.
Он ненавидел критические ситуации. Ноги моментально становились ватными, сердце стучало молотом, говорил и делал он всегда не то, что сделал бы, имей возможность хоть немножко подумать. А потом обычно становилось стыдно и обидно за собственный идиотизм. Да, на роль летчика-испытателя он не годился. Не слишком, впрочем, он подходит и на роль секретного агента. Но так уж сложилась судьба. Чаще всего не мы ее выбираем, а все-таки она нас.
Огляделся. Интересно, расставлена ли на лестнично площадке видеоаппаратура? Можно было бы поискать ее, да нет ни времени, ни смысла. Надо быстрее делать ноги.
Двери грузового лифта гостеприимно раздвинулись. Галызин сделал было шаг, но тут же замер. Нет, на лифте нельзя. Где его будут ждать? У лифта… Мысль была не особенно последовательна и разумна, но он и не мог в такой момент просчитывать варианты. Он жил сейчас импульсами, притом довольно хаотичными.
Прошел на черную лестницу. Ринулся вниз… Дзинь — покатилась по ступенькам бутылка из-под краснухи, оставленная алкашами, облюбовавшими пролет между восьмым и девятым этажами. Он, вздрогнул и остановился. Сердце колотило в грудь совершенно немилосердно. Постоял с минуту, безуспешно пытаясь привести мысли в порядок. Потом снова начал спускаться.
Между вторым и третьим этажами снова остановился. Лицо горело. Сквозняк из разбитого окна овевал разгоряченную кожу. Вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой. Огонек притаился где-то внутри ее и никак не желал выбираться наружу. Крутанул колесико несколько раз. Со злостью отбросил зажигалку в сторону. Выплюнул сигарету. Хотел снова двинуться вниз, но задумался. Нет, через подъезд идти страшно. Если его караулят, то с парадного выхода. Здесь же со второго этажа можно пробраться на пожарную лестницу и спуститься с другой стороны.
Идея! И этой идеей он остался вполне доволен. Он не задумывался о том, что при наружном наблюдении под контроль поставили бы все возможные выходы и проходы.
— Ну, — прошипел он, дернув на себя окно с разбитым стеклом. Руки дрожали все сильнее. Окно скрипнуло, но не поддалось.
Галызин потеребил шпингалет, но окно опять не поддалось.
— Что за черт?
Теперь он увидел, что снизу створки прижаты загнутым гвоздем. Попробовал отогнуть гвоздь. Сейчас ему казалось, что самое важное — открыть окно. Это его последняя надежда. Но гвоздь не отгибался. Галызин вытащил связку ключей. Она со звоном выпала из дрожащей руки. Он подобрал ее и попробовал отогнуть гвоздь ключом. Ключ сорвался, и ржавый гвоздь поцарапал пальцы, на них выступили капельки крови, и он слизнул ее.
— Вот гадина.
Гвоздь наконец поддался. Галызин с облегчением рванул окно. Встал на подоконник, вылез на ржавую пожарную лестницу. Держась за поручни, спустился как можно ниже и спрыгнул на влажную от недавнего дождя землю.
И тут ему в голову пришла вполне очевидная мысль — уж если его пасут, то должны пасти со всех сторон, а значит, все эти его телодвижения совершенно зряшные. Он опять почувствовал себя полным идиотом. Ничего, ощущение привычное. Не в первый и не в последний раз. Отряхнулся, сжал покрепче «дипломат», направился в сторону автобусной остановки. Своей новенькой «девяткой» он благоразумно решил не пользоваться.
Он шел нарочито легкой походкой. Небрежно оглянулся, в стиле Джеймса Бонда, пытаясь обнаружить, идет ли за ним «хвост». Естественно, ничего не определил — его опыта для этого явно недоставало. Сел в автобус, доехал до метро. Проехав остановку, придержав дверь, в последний момент выскочил из вагона. Трюк тоже из кино. Никого подозрительного не заметил. Сел в следующий поезд. Упал на сиденье прямо перед носом уже устремившейся к этому месту женщины. Ничего, постоит, корова холмогорская. Вон, лицо румяное, здоровьем пышет. А ему нужно передохнуть, успокоить наконец стрекочущее пулеметом сердце… Вроде полегчало.
Тут полезли какие-то посторонние мысли. Вспомнилось, как он карабкался по лестнице. Ощутил, что краснеет. Господи, когда же он научится вести себя хладнокровно, не по-дурацки.
Он даже не подозревал, что этими идиотскими телодвижениями только что спас себе жизнь. «Синдикат» слежки за ним не проводил, опасаясь, что если наблюдение заметят, то вся комбинация рухнет. Теперь же, когда комбинация завершилась успешно, можно было и пригласить этого фигуранта на беседу. Мертвяк послал за Талызиным боевиков. И когда Галызин, пыхтя и обливаясь потом, боролся с ржавым гвоздем и пытался распахнуть окно, они как раз входили в подъезд, один из них остался контролировать выход. Пойди Галызин обычным путем, непременно попал бы им прямо в руки, и сейчас ему было бы очень худо. И перспектив у него тогда бы уже не было никаких.
Боевики начали трезвонить в дверь, но никто не отзывался. Набрали по сотовому аппарату телефон Галызина — глухо. Прислушались к происхрдящему в квартире — тишина.
— Дверь высадим — осведомился один из боевиков.
— Динамитом? Она железная… Нет его там.
— И что же делать?
— Будем ждать…
Галызин вовремя появился в контрольной точке около ГУМ-а, немного покрутился вокруг, пешком дошел до Рождественского бульвара, давая возможность оперативникам проконтролировать, чист ли клиент и не ведет ли за собой прилипал… Не ведет. Чист.
Галызин уселся на скамейке, и к нему подсел оперативник, напоминающий идущего со смены работягу.
— Выкладывай, что случилось, — потребовал опер.
По мере рассказа «сексота» оперативник хмурился все больше, потом негромко произнес:
— Что ж ты наворотил…
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
Артемьев по автобусной рации выслушал кодированные доклады. Четвертый — отработал свое. Пятый — тоже. Восьмой — удачно… Кончено.
— Рассеивание, — приказал Артемьев.
Все, операция завершена. Глеб остался один на один с «Синдикатом». И теперь только от него одного зависит — жить ему или умереть. Зависит победа в напряженнейшем противостоянии.
Прошло вроде гладко, как и было задумано. Успели перед встречей расставить боевиков Трактора и оперативников «Легиона» по наиболее удобным точкам, взять под контроль охрану покупателей. Когда Глеб подал сигнал, снайпер Трактора готов был выстрелить в главаря покупателей, но за секунду до этого получил пулю в затылок. Такие же гостинцы получили еще двое «бультерьеров» и сам их хозяин Трактор. Последнего сняли боевики противника. Сделав свое дело, помощники Артемьева растворились в городе. Ищи ветра в поле.
Артемьев тронул машину. Голова была тяжелая. Трое суток спать по два-три часа — тяжело даже для его могучего организма. Через сорок минут он оставил «Форд» в подземном гараже нового жилого дома на окраине города, в котором располагалась КК-11 (конспиративная квартира одиннадцать). Повалился на диван, стянул ботинки и положил ноги на подлокотник. Хотя бы пару часов отдыха. Расслабиться полностью. И отвлечься от мыслей о Глебе… Эх, Глеб, нелегко тебе придется. Но ты выдюжишь. Ты же счастливчик…
Отдохнуть не дали. Затренькал блок экстренной связи, переваривая полученный пакет информации. Артемьев вывел ее на дисплей. Сообщение от Кузнеца — руководителя восьмой пятерки, непосредственно курируемой Одиссеем. «Фиолетовый угол» — особая срочность.
— Ну-ка, что там.
Агент Гаусс переправлен в убежище четыре. Ничего себе! Когда это он успел завалиться? Новость дрянная. Источник в фирме «Лира», работающей под протекторатом противника, утрачен.
Но что такое по-настоящему дрянная новость, Артемьев понял, дочитав донесение.
— Ну, Гaycc.
Он уселся у блока связи и набрал код срочного выхода на Зевса.
— Одиссей на связи. Вы где?
— В машине у моего дома. Со двора выезжаем.
— Срочно отход! Вас спалили! Возможен контакт с противником!
— Понял.
— Я подошлю дежурную группу страховки.
— Понял, — отозвался Зевс. Он умел реагировать на неожиданности. Объяснения потребует потом. Сейчас надо делать, а не говорить.
Агент Гаусс… Свела же судьба с таким идиотом. Утаить, что его прокатывали на детекторе лжи! Все ясно — его выявили и использовали для дезинформации. Точнее, информация была истинная — банда Султана действительно просачивалась в Раздольск. Начались скрытные контртеррористические мероприятия — два часа назад расстреляна машина с боевиками и накрыто два склада. И такую информацию сдали лишь для того, чтобы выявить, кто будет ее докладывать. А докладывал ее генерал Бородин… Почему же они сдали Султана? Может, и не друг вовсе, а конкурент, с которым заодно решили разделаться?
Артемьев вышел на связь с дежурной боевой группой. Их было две — в разных концах Москвы. Одна — в непосредственной близости от жилища генерала.
— Актив «Б», — приказал он. — Третья линия.
Тем, кто принял сообщение, все было ясно. Третья линия — подстраховка первого лица. О плане знал только командир группы. И он выполнит то, что должен. Вот только может не успеть. Эх, хоть бы «Синдикат» решил потратить время на разведку и подготовку. Но Артемьеву почему-то казалось, что противник сразу перейдет к активным действиям. Сам Артемьев поступил бы именно так. Враги мыслили схоже.
— Не успеют, — с досадой вздохнул Артемьев.
И оказался прав…
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
— Итак, — произнес импозантный седой атлет лет сорока пяти на вид, сильно смахивающий на особиста на пенсии. На левой руке у него не было четырех пальцев, он прятал ее в кармане пиджака, изредка нервным движением проводя ей по волосам. — Пожалуйста, с самого начала. С расстановкой. Подробненько.
Глеб пришел к выводу, что подобные места почти ничем не отличаются друг от друга. Такие комнаты с привинченной к полу мебелью можно найти и в местах предварительного заключения, и на базе «Легиона», и вот в «Синдикате». Просторное помещение с кафельной плиткой на полу и синим кафелем на стенах посредине было перегорожено стеклянной стенкой, похоже, из бронированного стекла. Так что до допрашивающего не доберешься никак. Да у Глеба и не было такого желания. Не для того он здесь, чтобы бить кому-то лицо.