— Ну, что делать будем? — тяжело спросил украинец золотозубого. — Охотники, да? Джигиты, да? Как расхлебывать все это?!
— Хозяину сказать..
— А ты легче способа покончить с жизнью не нашел? Кто придумал на подопечных охотиться? Кто этим занимался? Башки нам не сносить.
— Я никого не боюсь! — гордо распрямил плечи золотозубый.
— Значит, умрешь без страха.
— Зачем так говорить, да?
— Потому что так и есть, да, — передразнил его украинец. — Хозяину знать обо всем необязательно. Все равно этот гад в горах сгинул. Или сгинет.
— А если не сгинет?
— Не сгинет — кто ему поверит? А поверят — никто сюда не придет. Суверенная страна. Никакой клятый москаль сюда носа не сунет. Помоги нам Аллах…
— Аллах велик, — скривился украинец.
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
— Наша страна вступила в Европейский совет, — вещал благообразный бородач, напросившийся на прием. — И вместе с тем здесь, в этой стране, государство убивает людей. Как такое возможно?
— Я полностью согласен с вами, — кивнул Резников, разглядывая представителя международного благотворительного фонда «Голубь» — именно об этом фонде на вечеринке говорил вице-премьер. — Нельзя же тяжелой ситуацией с преступностью оправдывать подобные убийства, — продолжал вещать бородач. — Вот взять, например, Рауля Брызова. Средства массовой информации еще до приговора уже расстреляли его. Разве такое возможно в цивилизованном обществе? Пусть семь убийств. Пусть среди жертв — дети. Это нисколько не умаляет жестокости общества к своим гражданам.
— Несомненно, — соглашался Резников, удивляясь, насколько бойко вещает гость в стиле самого председателя Комитета по помилованиям. Добрым жестом надо бы начать новую кампанию по проявлению милосердия… Ну, с того же Брызова. Показать, что еще есть милосердие в обществе. Даже к таким заблудшим душам. Возможно…
— Я, кстати, поклонник вашего таланта.
Правда? — приободрился Резников.
— Да. Ваша книга об угнетении монголов… Сильно сделано!
— Татар, а не монголов.
— Ах, оговорился.
Впрочем, Резникову и так было ясно, что книгу об угнетении татар бородач не читал.
— Говорят, вы заканчиваете свое новое произведение. Я знаком с влиятельными западными издателями, которые всегда готовы напечатать ваши книги.
— Не они первые, — снисходительно кивнул Резников, внутренне подбираясь, как голодный пес, проходящий мимо ресторанной кухни. — Хотя, если предложения интересные, я готов обсудить.
— Восемь тысяч долларов задаток. Переведут на указанный вами счет. — А издательский договор? Условия?
— Договор потом. Подумайте. И насчет доброго жеста по отношению Брызову подумайте.
— Подумаю.
Все понятно. Что ж, не в первый раз. Спровадив посетителя, Резников открыл толстую папку с материалами, назначенными на рассмотрение в конце недели.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Утром Резников собирался на заседание комитета.
— Папка на работу идет, — Светочка, восемнадцатилетняя дочь писателя, расправила на его груди знаменитый свитер.
— Дела государственные… — улыбнулся он.
— Папка у нас умный, — Светочка поцеловала его в щеку.
— Если после института задержишься — позвони. Мать вон волнуется постоянно, если тебя долго нет.
— Обязательно, — Света поцеловала отца в другую щеку, он взял кожаную папку и отправился к лифту.
Поворачивая ключ зажигания, подумал, какая же все суета и тлен. Главное — семья. Света. Надо отправить ее учиться куда-нибудь в Англию. В этой проклятой стране жить стало опасно. Только еще бы деньжат немного подзаработать. Вон у вице-премьера Чекалина и жена, и дети давно в Англии и в Штатах. Правда, у него возможности иные.
Комиссия заседала в здании на Старой площади. В этом кабинете некогда хозяйствовал завотделом по связям с братскими коммунистическими движениями. Волна преобразований вымела его отсюда и швырнула в кресло министра по делам труда.
Члены комитета — недисциплинированная публика, которую обычно трудно было держать в каких-то рамках, на заседания являлись четко и вовремя. Видимо, причина крылась не только в желании поучаствовать в государственных делах и повершить судьбами…
Десять человек собрались в комнате отдыха. По установленной привычке начиналось все с небольшого чаевничанья. Когда отыскивался повод, то могли и смазать немного выпивкой. Поговорят, обсудят дела на политическом и литературном фронте (семеро из десяти имели отношение к печатному слову), а потом перейдут в зал заседаний. И там займутся работой.
Перед заседанием Резникову предстояло переговорить с несколькими людьми. Первым он отвел в сторону попа-правозащитника, отлученного от церкви за кражи. Одно время его еще привлекали по интересной статье — за мужеложство, и после этого он преисполнился ненависти к любому государству вообще. Внешне он весьма походил на Вельзевула — с острой бороденкой и злыми колючими глазами.
Поп-расстрига понимал все с полуслова. Пригладив бороду, он кивнул:
— Что ж, угодное Богу дело.
Примерно такой же разговор состоялся у Резникова с известной поэтессой, отличавшейся необузданным и истеричным нравом. Выступая на одном из митингов в «защиту демократии», она в экстазе так рванула на себе блузку, что худые груди на забаву публике вывалились из выреза. Слова о доброй воле в связи со вступлением в Европейский совет сразу же вогнали ее в такое состояние, что она была готова проголосовать хоть за союз с самим чертом.
Со скульптором было еще проще. Как-то раз по пьяни он откровенно заявил Резникову: «Одно дело делаем. Помогать друг другу надо. Я хапну, ты мне поможешь решение протащить; Ты хапнещь — я тебе помогу». И действительно помогал.
С адвокатом и с писателем, отсидевшим двадцать пять лет в ГУЛАГе, было проще. Они еще ни разу не проголосовали против прошения о помиловании.
Резников посчитал голоса, кажется, дело почти сделано. Началось заседание комитета.
— Сегодня на повестке дня двести восемьдесят девять прошений о помиловании, — начал он.
Обычно число дел переваливало за три сотни. Миловали в основном всех. Разбираться как положено, не было ни времени, ни желания, да и мыслей таких ни у кого не возникало. Год назад руководитель президентской, охранки решил положить этому конец и приставил к комитету нескольких чиновников из аппарата Президента, которые предварительно отсеивали наиболее одиозных просителей. Эх, где он теперь, глава охранки? Где сама охранка? Где они — те надсмотрщики? Сгинули, будто их и не было, в пучине дворцовых интриг. А Резников и его товарищи вот они. На месте…
— Прошение особо опасного рецидивиста. Отсидел половину срока. Я — за, — представлял материалы Резников. — Восемь — за. Двое — воздержались. Принято… Костылев Дмитрий Иванович, четыре убийства…
— Магнитогорский «Джек Потрошитель»? — послышался вопрос.
— Ах эти журналисты, — усмехнулся Резников. — Сразу клеймо прилепят. Студент, молодой. Все впереди, Чистосердечное раскаяние… Принято… Родионский Виктор Игоревич, осужден за вымогательство. Без всяких оснований его называли одним из королей преступного Екатеринбурга. Женат, двое детей, отбыл треть срока… Принято… Брызов Рауль Николаевич, обвиняется в семи убийствах. Образование — высшее, кандидат биологических наук, возраст — сорок пять лет. Чистосердечное раскаяние… Думаю, можно помиловать.
— Но… — встрял народный артист, который отличался несвойственной членам комиссии строгостью к людям. — Говорят, он кровь пил.
— Большевики семьдесят лет кровь пили! — визгливо прокричала поэтесса.
— Нельзя же… — настаивал народный артист.
— Голосование…
Бумага с ходатайством о помиловании пришла на подпись Президенту, когда тот находился на очередном отдыхе — уже четвертом за год. Больной человек, с рассеянным вниманием, полагавшийся больше на советников, обычно не глядя подписывал документы. И на этот раз его подпись украсила бумагу, по которой даровалась жизнь, наверное, самому опасному убийце, когда-либо ходившему по российской земле…
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
В круглом зале с колоннами, с большим, красного дерева, столом, с неудобными, резными с золотом, стульями происходило нечто среднее между партийным собранием, производственным совещанием и воровским сходняком. Зал в «Летнем дворце», как прозвали это имение хозяева, был блокирован всевозможными противошпионскими средствами, и можно было быть уверенным, что ни одно слово отсюда не вылетит.
Их было трое — генерал-майор госбезопасности в отставке Роман Анатольевич Кунцевич, вице-премьер Правительства России Анатолий Васильевич Чекалин и один из самых крутых воровских авторитетов страны Юрий Викторович Кокнарев по кличке Чумной.
— У нас какие-то странности творятся в «загоне-три», — сказал Чекалин.
— Чего там азеры учудили? — прохрипел Чумной.
— Происходит сверхнормативная убыль материала., Притом материала качественного. Мы терпим убытки.
— Ладно, разберемся, — кивнул Кунцевич. — Анатолий Васильевич, как на вашем направлении?
Чекалин привычно доложил об экономическом положении «Синдиката», о вкладывании капиталов, о новых поступлениях, а также о положении на Олимпе политики.
Доходы на Европейском рынке; главным образом в Швейцарии, падают, — констатировал он. — Мы столкнулись с сильным противодействием азиатов. А в США — с латиноамериканскими криминальными структурами.
— В Европе они завалили троих моих парней и пятерых наемников. Так не годится, — пролаял Чумной. — Пора их на рога ставить. Козлы заморские!
Кунцевич поморщился. На совещаниях не принято употреблять жаргонные выражения.
— Брызов сможет изменить ситуацию? — спросил он.
— Он все может, — кивнул Чумной. — Но я бы с ним не связывался. Мы не удержим его в руках. Это все равно что держать в голых ладонях кипящую сталь.
— Сколько можно об одном и том же. Решение принято, — отрезал Кунцевич.