— Не стоит, — согласился Глеб.
— Наши главные противники, мне кажется, вы принадлежите к их числу, слишком сильно в последнее время докучают нам. Даже начинают надоедать. Мы готовы пойти на большие расходы, чтобы решить эту проблему. На очень большие, Глб Александрович.
— Свинцом расплатитесь?
— Можно продумать вопросы гарантий… Соглашайтесь. Иначе… Можете сами додумать. Будет очень тяжело. Решайте.
— Уже решил…
Глеб не мог добраться до беспалого. И был не в состоянии вырваться отсюда. Его раскрыли. Докопались до истории с Муравьедом. Можно, конечно, попытаться затеять игру, но позиция явно проигрышная.
Глеб потянул воротник плотной рубашки и впился в него зубами. Почувствовал на языке горьковато-сладкий вкус.
— Просчитались, сволочи, — прошептал он и криво улыбнулся, заваливаясь на пол. «Ну вот и все», — мелькнуло в его голове. Его невидящие глаза уставились в потолок…
Чумной, сидящий у монитора, подался вперед. Амбал за его спиной прогромыхал глухим басом:
— У, бля, как в кино.
— Пасть завари, петушачий сын, — прорычал ему Чумной.
Все к черту! Опять ошибка! Надо было отобрать одежду, как во всех порядочных тюрьмах делают. У него в рубашку или ампула с ядом вшита, или материя тем же ядом пропитана. Это дело техники.
Чумной быстро прошел в комнату, где валялось распростертое тело Глеба. Рядом с ним уже суетился врач, который всегда был под рукой на всякий случай.
— Как? — спросил Чумной.
— Мертв. Очень сильнодействующий яд. Я возьму рубашку на экспертизу.
— Ушел, подлец, — прошептал Чумной.
И все, что знал, унес с собой. Унес возможность выйти на «патриотов», или на кого он там работал.
— Тварь. — Он пнул тело ногой.
— Куда его? — спросил громила за спиной Чумного.
— Дурак, он же ядом пропитан. Какой конвейер?.. Закопайте где-нибудь. Чтобы археологи через миллион лет нашли.
— Закопаем.
«Кетчисты» подхватили безжизненное тело и вынесли из комнаты.
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
— Развози тут всякое дерьмо, — недовольно проворчал бритоголовый «кетчист».
— Угу, подтвердил его приятель со сломанным носом.
— Не, ну как он яд зажевал. Ну типа как в шпионских фильмах… Чего ведь суки удумали.
— Жалко. Босс бы из него пыль выбил.
— Сбавь скорость, а то еще остановят, — сказал бритоголовый.
— Кто ж нас остановит? Мы же «скорая».
Действительно, «кетчисты» везли тело Глеба в машине «скорой помощи».
— Точно, — согласился бритоголовый. — «Скорая похоронная помощь». Скольких мы уже так отвезли по указанию нашего законника?
— А я считал?
— И правильно. Нечего их считать. Считай тут всякое дерьмо. — Бритоголовый зевнул и прикрыл глаза. Пролетающие за окном подмосковные пролески и поля его не интересовали.
Машина свернула на проселочную дорогу и углубилась в лес. Бритоголовый знал, куда надо ехать. В его обязанности входило в том числе знать места, где можно закопать ненужный труп. Трупы бывают нужные — те, которые подлежат утилизации, — в них превратилось немало людей, ставших добычей охотников в Москве и России, а бывают трупы ненужные. Ненужный труп можно утопить, растворить в кислоте, сжечь в печи.
Много чего можно. Но бритоголовый, не мудрствуя лукаво, предпочитал просто закапывать. Возни меньше Проще. И не было случая, чтобы труп нашелся, А если и найдется — что с того? Сколько их сегодня — ненужных трупов на Руси.
— Подавай, — сказал бритоголовый напарнику.:
— Осторожнее, не урони — «сломанный нос» выдвинул носилки. — Тьфу, не люблю трупаков.
— Они тебя, может, тоже не любят.
Выгрузили, бросили на землю.
— Ну чего, давай копать? — спросил бритоголовый.
— Давай.
Когда выкопали яму, бритоголовый махнул рукой.
— Хватит.
— Мелковато, — засомневался «сломанный нос»~г>
— Не боись, не вылезет.
Тело присыпали сухой землей, забросали ветками.
— Могила героя, — хмыкнул бритоголовый. — Салют будем давать? Все-таки боец невидимого фронта, не хрен собачий.
— Да иди ты со своими подколками, — буркнул «сломанный нос», — Поехали.
Покачиваясь на колдобинах, «скорая» поползла по проселочной дороге.
Над лесом завис тонкий серп луны. Где-то вдалеке выли бродячие собаки. Ухала далекая птица. Ночной лес полон неясных, безотчетных страхов. Ночь — время лесной нежити, днем загнанной солнечным светом по темным углам. Если бы кто-то оказался сейчас в этом месте, то поседел бы от ужаса. Наблюдателю показалось бы, что именно нежить рвется к лунному свету.
Набросанные на могилу ветки зашевелились, «Из-под них высунулась рука. Потом ветки вздыбились. В лунном свете неясно проступили очертания человеческой фигуры.
Человек долго стоял на коленях. Потом он с трудом поднялся, прошел два метра, ухватился за дерево. Поднял глаза вверх. Посмотрел на сыр луны. И засмеялся…
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
Технологический процесс по ти-тропазину, был чрезвычайно неустойчивым. Его производство пока являлось скорее искусством, чем налаженным промышленным циклом. Все зависело от чутья оператора. Кутепов чутье имел.
— Девяносто процентов… Сто… Реакция завершена, — он расслабленно расплылся в кресле.
Менгель дал команду компьютеру. Через минуту на дисплей посыпались цифры.
— Успешно. Поздравляю, коллега. Вашими стараниями действительно удалось слегка стабилизировать процесс.
— В этом есть какая-то мистика, — вздохнул Кутепов, потирая кончиками пальцев виски. У него с утра нестерпимо болела голова, к перемене погоды, наверное. — Ти-тропазин впитывает в себя жизни молодых, полных сил людей. Чтобы вытаскивать из могилы источенных излишествами или вымотанных преумножением своих состояний денежных мешков во всех концах земного шара.
— Почему только излишествами? Ти-тропазин лечит много болезней.
— Мистическое равновесие. Жизнь за жизнь. Отвратительно!
— Все естественно, коллега. Законы выживания. В природе выживает сильнейший.
— А в социуме — те, у кого больше денег.
— Не только. Деньги. Власть. Положение. Вот они — свидетельства жизнеспособности индивидуума. Как раньше когти, зубы, мускулы. Человечество развивается. Со временем, может, критерием станет научный ум.
— Вряд ли. Сильнейшие, как вы их называете, вечно будут высасывать результаты нашего труда, как мы высасываем кровь из этих несчастных, — вздохнул Кутепов.
— А вот это мы еще посмотрим, — недобро усмехнулся Менгель. — Пустые разговоры… Кстати, сегодня у нас «Шато-Лафит» тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Изумительный букет.
Менгель нажал кнопку и, когда в динамике послышался голос Кувалды, приказал:
— Готовьте следующий объект.
— Это мы быстренько, — донесся удовлетворенный голос.
— Любите вы это дело, Егор Вадимович, — усмехнулся Менгель.
— Так кто же не любит. Просто признаться себе боятся. А так все любят.
— Прав он, Кутепов, все любят власть над жизнью и смертью. Все.
— Просто вы хотите видеть всех такими же, как вы сами, — с вызовом произнес Кутепов.
— Опять вы за старое, коллега. Опять чем-то недовольны. Снова ропщете. А почему?
— Живу в тюрьме. Занимаюсь богопротивными делами. И вы еще спрашиваете, почему я ропщу?
— В тюрьме? Едите на серебре. Прекрасный повар. Отличное вино. Совершенное оборудование. Нет недостатка в материалах. И главное — мы можем все. Многим ли позволено работать с таким материалом? Никому. Только нам. Ваша жизнь — просто мечта исследователя.
— Вам говорили, что вы дьявол?
— Какой дьявол? О чем вы?.. Может, Фауст. А скорее — просто ученый, движимый страстью отодвинуть границу незнания.
— Да уж…
— Вообще, по-моему, утверждение, что Бог есть добро, просто абсурдно. Какое дело Богу до добра? Бог — это знание. Мудрость… Да, Бог — это страсть к знанию. То, что он есть добро, — просто выдумки слабых духом ничтожеств, вымаливающих у окружающих и у природы пощады. Удел слабых — страх… Боязнь темноты. Боязнь высоты. Ужас перед тайной.
— А вы верите, что существует тот свет?
— Не знаю. Пока это меня не касается. И проверить это утверждение у меня нет никаких возможностей, поэтому смешно тратить силы на подобные размышления.
— А я трачу. Мне кажется, он все-таки есть. И я задумываюсь порой, какая награда ждет меня там за то, что мы творим здесь.
— Все терзаетесь глупыми мыслями, — улыбнулся Менгель. — И черпаете силы в ненависти ко мне и к нашим спонсорам. Если бы не я, вы бы сегодня торговали джинсами в Лужниках или гербалайфом. Это в лучшем случае. В худшем — просто бы голодали. Наука гибнет, мы в России никому не нужны. Я вас знаю, — вы бы умерли, лиши вас возможности заниматься исследованиями.
— Меня мучает в последнее время бессонница. Все-таки мы работаем с живыми людьми.
— Нет, Кутепов, это не люди. Это материал.
— Люди… В отличие от нас…
— Вам определенно нужно успокаивать нервы… Передохните. Вы должны быть готовы к новой серии.
— Хорошо…
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
— Ну, очухался? — спросил Артемьев, входя в комнату, отведенную в убежище-три Глебу.
— С трудом, — произнес Глеб. — Все-таки из преисподней вернулся.
— Как у тебя это получилось?
— А, — отмахнулся Глеб. — У тебя все равно не получится.
Глеб применил один из наиболее сложных фокусов, которым его учил Лесовик. Он действительно отведал специального яда. Но, попав в определенный ритм, можно достичь того, что яд не убьет, а лишь приглушит все функции организма. Человек зависает между жизнью и смертью. Но все осознает. И усилием воли может вернуться обратно. По всем же медицинским методам определения смерти он мертв.
— Твое счастье, что они не додумались сделать контрольный выстрел, не спровадили тебя в крематорий, — сказал Артемьев.
— Я бы не дал им такой возможности.
— Все-таки ты счастливчик.