Ладно, что я мог сделать? Тоже по вариантам:
1. Дождаться утра. Посмотреть следы на асфальте при свете. Сделаю обязательно.
2. Аналогично «1», только расширить круг поиска.
3. Гм… ничего. Может, через Глеба в Ярославле что — то выяснить? К брату я в любом случае планировал прорываться, но, конечно, не раньше, чем со своей зомбячьей сущностью разберусь.
4. Аналогично «3».
5. Мысль есть, нужно обдумать еще.
6. Каким-то образом связаться с Катей. Только каким? Она теперь где угодно может быть. Даже если бы телефоны работали, я ее номера не знал.
7,8. Аналогично «3». В общем, пока только на Ярославль надежда.
9. Ну, понятно.
От досады за пункты 3,4,7,8 я еще раз попробовал брата набрать. И снова услышал присказку про «Абонент — не абонент». Помянул Йог-Сотота сквозь зубы.
Побродив еще по темноте, я все же решил ждать утра, а пока… спать лечь? Как-то не хотелось. А мне это нужно вообще? Гм…
Пока шел обратно к машине, снова захотел есть. Вспомнив про протеин, я достал упаковку из рюкзака, принялся ее нюхать… и тут же выкинул с раздражением. Мне и прежде его вкус не нравился, а тут и вовсе воротить стало. Я принялся есть яблоко и пить Кока-Колу. Кстати, пятый способ практического применения: замачивать в ней мясо перед жаркой. Оно от этого становится мягким и быстрее готовится. Хотя, о мясе мне теперь лучше не думать… Последний раз я его ел у Игоря дома. А теперь, может, и самого Игоря нет…
Взгрустнулось. Дальше я шел уже не слишком весело… до тех пор, пока меня не осенило. Я мог прямо сейчас проверить вариант насчет Кати с Сергеем. Забраться к Кате в квартиру и найти номер телефона: записная книжка, резервная база в ноутбуке, оставленный дома мобильник кого-то из родственников… До брата в Ярославль я не дозвонился, но вдруг, с Катей повезет. А если уж буду залезать к ней в квартиру, то и насчет Игоря с дядей Кириллом узнаю. Кто-то из них мог спастись.
В «Luxury» я, заведя мотор, я сразу поставил телефон на зарядку. Почему я это раньше это не сделал? Да уж, часто я себя об этом спрашиваю. Может, умнее становлюсь в процессе жизнедеятельности?
В проулке около дома Игоря я остановился спустя несколько минут. Снова экипировался. Коктейль с пистолетом по карманам, в руке шокер, рюкзак за спиной, а вот запасной тесак я доставать не стал. Пока получалось, что обычные зомби мне неопасны, а против улучшенных тесак не помощник. Пусть лучше рука свободная будет.
Прежде чем заходить в подъезд, обошел дом и подобрал все еще лежавшую там веревку. Убрал ее в рюкзак. Он еле закрылся — надо бы потом повместительнее раздобыть. Перед подъездом снова повязал на лицо полотенце, причем уксуса не жалел. В зомбячем виде он не так раздражал.
Дверь в подъезд оказалась предсказуемо открыта — замок-то электрозависимый. Судя по количеству зомби во дворе, натыканных безмолвными статуями в самых неожиданных местах, слишком много на лестничной клетке их быть не должно. Мутантам там тоже делать нечего — чересчур активные, чтобы просто ждать. Обычные люди, если такие оставались в доме, посреди ночи выходить не станут. Поднимался я, тем не менее, заглядывая за каждый угол, просчитывая опасности. Жаль, что я не православный, а то прочитал бы молитву — и можно было бы не беспокоиться, что из-за угла нападут.
На стук ни в одной из трех квартир: Игоря, дяди Кирилла, Кати, никто не ответил. Ладно… Я поднялся до пятого этажа.
— Паха! — вырвалось у меня. Я понимал, что может означать неподвижно стоящая в темном подъезде фигура, но не сдержался.
Он повернулся на голос. Потом снова замер. В груди у него зияла чудовищная рана. Лицо оплыло, посинело, глаза залило кровью.
Сморщившись, я отвел фонарик от его лица. Я соврал бы, сказав, что произошедшее поразило меня. Грустно? Да, но не более. Любая разумная жизнь бесценна, но частью лично моей жизни Паха не был, хоть они и помогли мне с Игорем, когда я в этом нуждался. То есть, я конечно сильно расстроился, но… черт, не знаю как объяснить. В общем, он уже был мертв. Сделать я для него ничего не мог.
Задумался я о другом. Стоило ли мне, в качестве, так сказать, жеста прощания, упокоить его? Уистлер, оказавшись укушенным, просил Блэйда оставить пистолет, чтобы убить себя до того, как обратится. В «От заката до рассвета» малолетний кореец поклялся богом, что убьет своего отца, когда тот обратится. И даже сумел сделать это. Почти в любой книге или фильме о зомби между героями случается диалог, в котором один просит другого прикончить его, если тот обратится. Иногда они обещают сделать это друг для друга.
Только в этот момент я понял, что здесь было о чем подумать… Взять, к примеру, вампиров. С ними, наверное, все ясно. Они, так или иначе, сохраняли разум, так что стать вампиром определенно лучше, чем умереть. Если бы мне совсем не понравилось им быть, я бы убил себя после. Так что тут особо не о чем рассуждать.
С зомби, получалось, сложнее. В первую очередь, красочный пример в виде меня. Непонятно, успел ли я умереть и потом ожил, или я вовсе не умирал. Но при этом во мне сочетались признаки зомби и человеческий разум. А значит, и про других зомби нельзя было ничего сказать определенно. Вдруг их еще можно излечить? Рик Граймс всадил бы мне пулю в лоб за одно предположение, но он не истина в последней инстанции. Зомби умирает тогда, когда оказывается поврежден мозг. Но и человек умирает от этого же. Не от остановки сердца. Когда сердце останавливается, кровь перестает разносить кислород по организму, из-за чего мозг и умирает. Задыхается. Достаточно нескольких минут без кислорода, чтобы в мозге произошли необратимые изменения.
И ведь зомби начинает шевелиться почти сразу после смерти человека. Спустя минуту-полторы максимум. Что это означает? То, что вирусу нужен живой мозг? Или то, что смерть не наступает? Если бы архивно-идеальная память осталась неповрежденной, значит, и человека можно было бы вернуть к жизни полностью. Без амнезии, без потери даже части личности!
Стоп…
Что, если все эти мертвецы постоянно находятся в том «отключенном» состоянии, в которое я попадаю изредка?
Я вдруг понял, что у меня появилась еще одна тема для исследований, и бессмертие, пожалуй, очень мне пригодится, чтобы довести эти исследования до конца. Тут же я принял несколько важных решений:
1. Я не стану упокоевать Паху.
2. Я вообще не стану больше убивать зомби, если смогу без этого обойтись.
3. Если ради спасения одного полноценно живого человека мне придется упокоить сотню зомби, конечно, я это сделаю. А вот если речь будет о тысяче мертвецов или десяти тысячах, то придется думать. Понятно, идеально равновесных ситуаций не бывает, но все равно.
4. Если мне еще придется ставить какие-нибудь эксперименты на мертвецах, я буду выбирать для этого наименее жизнеспособных: с вырванными по позвоночник кадыками, откушенными по пупок ногами или теми, кто с моральной точки зрения при жизни был не огонь: убийцы, насильники, депутаты Государственной Думы…
Я вспомнил, как я «тренировался» на мертвеце в «Доме Охотника», и мне стало стыдно. Я ведь тогда даже не подумал, что это бывший человек. Что, возможно, есть какой-то шанс вернуть его к жизни. Да, у него были серьезные травмы, но мозга, судя по всему, они не касались.
Блин… Нет, нужно будет очень тщательно выбирать тех, на ком ставить эксперименты. Очень тщательно.
Поднимаясь на крышу, я даже немного надеялся, что найду там дядю Кирилла или Игоря, но нет — не нашел. Ушло несколько минут, чтобы сообразить, куда привязывать веревку. После, собравшись с духом, начал спуск. Во второй раз это оказалась уже не так страшно. Даже если сорвусь — главное, на голову не упасть, а остальное, по идее, должно регенерировать. Хотя специально проверять, вырастет ли у меня в случае чего новая рука, я, конечно, не собирался. Во-первых, это все пока было не точно, во-вторых, боль-то никуда не исчезла. Осязание ведь не пропало. Или отсутствие боли выглядело бы по-другому? К примеру, я мог бы не осязать ничего сильнее определенного предела или отключать осязание по желанию. Было бы удобно…
— Катя!
Балкон оказался застеклен и закрыт. Я звал в форточку… точнее, в щель между откинутым пластиковым окном и рамой. За стеклом висели плотные шторы, закрывая обзор, но зато, немного попыхтев, через «форточку» я дотянулся до ручки второй рамы. Я потихоньку на нее надавил… и услышал щелчок.
Звук открываемого окна.
Только не рядом с собой, а несколькими метрами ниже. Посмотрев туда, я увидел голову какого-то мужика. Он выглядывал из застекленного балкона третьего этажа.
— Здравствуйте! — произнес я вниз негромко, но и не слишком тихо. — Не беспокойтесь, я не…
«Не беспокойтесь, я не зомби», — хотел сказать я. Только договорить не успел, потому что голова мужчины исчезла так же внезапно, как появилась, а вместо нее из окна выглянуло… ружье. Обычно в таких моментах следует немая пауза, но в моем случае…
Выстрел!
Всполох огня осветил ночь, картечь выбила камни из бетонной стены сбоку от меня. Я повис на страховочной петле, съехав на метр вниз. Страх новых выстрелов оказался отличным допингом — спустя всего секунду я уже лежал на полу комнаты и изо всех сил пытался схватить ртом воздух. Окно я, кажется, сломал, но это маня мало волновало.
Чувство боли было тут как тут! Рука будто горела. Сжимая зубы, я поднял трясущуюся ладонь к глазам и увидел… луну. Отверстие было достаточно большим, чтобы увидеть ее полностью — два сантиметра в диаметре. Я схватился… не за саму рану, за запястье, с силой его сжимая, стараясь перетерпеть первый приступ боли…Твою же… Могла она, от того, что я стал зомби, не уменьшиться, а наоборот усилиться? Я стиснул запястье насколько смог, а потом… спустя, черт знает сколько, времени сумел отпустить. Заболело еще сильнее. Да… так всегда бывает… Когда тянешь шпагат, когда стоишь в чжан чжуан, заходишь в ледяную воду. Тебе больно. Ты напрягаешься, и боль ослабевает. Стоит расслабиться — она тут же усиливается. Но если выждать. Суметь выждать несколько секунд. Сосредоточиться на боли, суметь принять ее, а не убегать. Тогда… в какой — то момент… она перестает… быть… твоим… врагом… и становится частью… тебя.