дям очень нам близким. «Это следствие твоей усталости, – спрашивал себя Кахарман, – или причина? Впрочем, не все ли равно? Следствие это или причина – в первую очередь это факт. Что нам смерть близкого человека? Что вообще нам умирание, смерть как таковые? Словно все мы давным-давно превратились в маленьких дьяволов – совершенно равнодушно смотрим на то, как умирают наши ближние, как умирают моря, природа вокруг нас …»
Кахарман сидел в купе и тупо смотрел перед собой. Зло ухмыльнулся: «Все размышляешь, раб божий Кахарман. И не надоело тебе? Вот задумался ты сейчас о жизни и смерти. Конечно, это два разных понятия. Пока ты живешь – ты мыслишь. А вот ответь: что случится с твоими мыслями, когда не станет и тебя? Уйдут с тобой в сырую землю или полетят в небо вместе с душой? Нет, не ответить тебе, человечишко, на этот вечный вопрос. Не дано. Потому что не умеешь ты мыслить, а умеешь только разрушать, осквернять. Сказано: есть предел человеческому уму, а вот глупость его безбрежна… Так что сиди, молчи в тряпочку, мыслитель…» Конечно, теперь Кахарман не мог себе простить того, что не свозил мать в Чингистау. Он и без того-то, похоже, не оправдал надежд стариков. Но это он мог сделать, мог же! Скоро он стал думать об отце: как тот перенесет это известие? Жизнь они прожили в согласии и любви – и теперь он наверняка резко сдаст. Может случиться и худшее – это может оказаться для него последним ударом. Да и что делать с ним теперь, этого тоже не знал Кахарман. На Зайсан отец не поедет – это точно. Оставить его одного в этих солончаках на медленную смерть?
Поезд в Алма-Ату пришел ночью, Кахарман решил не выходить на перрон. Прислушивался к голосам за окном, смотрел на торопливо бегущих людей и подумал, что зря не дал телеграмму Болату: ох как нужны человеку в горе друзья и родственники! И Болат, и Хорст теперь обидятся – не известил.
Перрон стал отплывать. Кахарман прилег, закрыл глаза, и увидел, как сидит он на низенькой лавочке у дома отца и плачет и плачет.
Включил свет, сел и принялся мрачно листать газеты, которых накупил целый ворох перед отправкой.В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В БАКУ, В РЯДЕ ДРУГИХ НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ Азербайджана, а также некоторых районах Армении произошли трагические события, которые острой болью отозвались в сердцах советских людей. Пролилась кровь, имеются человеческие жертвы среди лиц армянской, азербайджанской и других национальностей. Выражаем глубокое соболезнование семьям погибших, искреннее сочувствие всем пострадавшим.
СОСТОЯЛАСЬ ВСТРЕЧА М. С. ГОРБАЧЕВА С ЧАУШЕСКУ. СТОРОНЫ изложили свои взгляды на актуальные проблемы социалистического строительства, развития коммунистического и рабочего движения.
НАРКОМАФИЯ ПРОСИТ О ПЕРЕМИРИИ. ОНА ПРИЗНАЛА СВОЕ ПОРАЖЕНИЕ в длящейся уже пять месяцев войне с правительством и выбросила «белый флаг», обратившись к властям Колумбии с просьбой о перемирии.
СТОТЫСЯЧНЫЙ МИТИНГ В ПОДДЕРЖКУ ПЛЕНУМА ЦК БОЛГАРИИ. Пленум исключил из партии Тодора Живкова и его сына Владимира, а также ближайшего сподвижника Живкова – Милко Балева.
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА В ЧЕХОСЛОВАКИИ после чрезвычайного пленума КПЧ, закончившегося в ночь с пятницы на субботу, остается сложной. Многих людей, в том числе коммунистов, не удовлетворил состав нового руководства партией.
С НАЧАЛА НЫНЕШНЕГО ГОДА ИЗ ГДР УЕХАЛИ НА ПОСТОЯННОЕ жительство в ФРГ и Западный Берлин около 85 тыс. человек. В отдельные дни количество эмигрантов достигает 3 тысяч человек.
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ПРОКУРОР ГДР ВОЗБУДИЛ УГОЛОВНОЕ ДЕЛО ПРОТИВ бывших членов руководства СЕПГ Э. Хонеккера, Мильке, Штофа, Клайбера, Аксена, Кроликовского. Они обвиняются в коррупции и злоупотреблении служебным положением, что причинило большой ущерб народному хозяйству страны и способствовало их личному обогащению.
ТОДОР ЖИВКОВ ВЗЯТ ПОД СТРАЖУ, ГЛАВНЫЙ ПРОКУРОР НРБ НАЧАЛ предварительное следствие по делу Живкова, обвиняемого в разжигании национальной вражды, в незаконном присвоении общественного имущества в особо крупных размерах.
ВНУЧКА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО ПРЕЗИДЕНТА США Д. ЭЙЗЕНХАУЭРА Сьюзен объявила о своем решении выйти замуж за советского ученого, народного депутата СССР Р. Сагдеева. Гражданская свадьба состоится в Москве, а затем пройдет короткая церемония в американском посольстве.
НА ПОЛИГОНЕ В ШТАТЕ НЕВАДА ПРОИЗВЕДЕН ЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ МОЩНОСТЬЮ 120–150 килотонн. Это первое ядерное испытание в текущем году и семисотое за 39 лет существования Невадского полигона.
АРЕСТЫ НА ПОЛИГОНЕ. ПОЛИЦИЯ АРЕСТОВАЛА В НОЧЬ С ВОСКРЕСЕНЬЯ на понедельник шестерых участников акции протеста против продолжающихся американских ядерных испытаний. Группа из шести активистов проникла на полигон в штате Невада 29 января в попытке помешать проведению первого ядерного взрыва США в новом году. Арестованным активистам грозит тюремное заключение сроком до шести месяцев.
Джамбул проехали на рассвете. Кахарман устало дремал – откинувшись к стенке купе. Тогда он разделся и лег. Встал в полдень, побрился и отправился пообедать в вагон-ресторан. Посетителей не было, лишь в углу сидела молоденькая девушка за стаканом минеральной воды, да высокий худой парень в кругу скучающих официантов травил анекдоты. В этом парне он узнал Кайыра. Тот тоже мгновенно признал Кахармана, сделал девушкам жест:
– Мои дорогие, поторопитесь накрыть стол! Это мой брат! – Было видно, что Кайыр искренне рад Кахарману. Впрочем, причину его оживления Кахарман определил сразу – глаза его блестели, припахивало анашой.
– Откуда едете? – спросил Кайыр, ожидая, когда Кахарман сядет за стол первым.
– Сам откуда и куда?
– Сел в Джамбуле, еду в белокаменную. Давненько мы не виделись, Кахарман-ага. Последний раз встречались в Усть-Каменогорске.
– Точно. Между прочим, благодаря тебе тогда я удачно добрался до Зайсана да и остался там… А где ж твои богатые дружки?
– А, эти дураки? Посадили их всех. Не хватило у папаш денег откупиться… Крутое настало время. Все притаились сейчас… Осторожно в лапу берут…
– И все-таки берут? – Кахарман дождался, пока отойдет официантка. – Проспал я Джамбул…
– Привычка взять остается. Пока жива эта привычка – живы и мы.
– Кто это «мы»?
– Деловые люди. Тоня! – окликнул он официантку. – Надеюсь, ты поняла, что мы с братом хотим посидеть по-человечески?
– Разумеется! – Девушка улыбнулась.
– Каха, что пьем? Белое? Красное? Коньяк?
– А что дадут? Теперь же строго в ресторанах…
– Нам дадут все!
– Возьми на свой вкус. Я в последнее время воздерживаюсь.
– Лечитесь? – не понял Кайыр.
– Разве я алкоголик, чтобы лечиться?
– Да-да, – сочувственно улыбнулся Кайыр, – тогда в Усть-Каменогорске я подумал: не иначе как он лечится…
– Если б ты пожил с мое, – резко оборвал его Кахарман, – и пережил, что выпало на мою долю, – он повысил голос, – ты бы сейчас…
– Простите, Каха… – тихо проговорил Кайыр. – Я же в шутку…
– Не до шуток мне. Мать у меня умерла. Везу ее тело.
Кайыр сник. Потом проговорил:
– Упокой, Аллах, ее душу… Я сейчас прочту молитву за упокой ее души. – И он быстро убрал со стола бутылку.
Они пообедали, встали; Кайыр отправился вместе с Кахарманом. В Кахармане шевельнулось теплое чувство к «деловому человеку» за его молитву. И хотя ему хотелось остаться одному, но он не стал отказывать бывшему мулле в сочувствии.
– Вот и наши родные пески начинаются, – заметил Кайыр, когда они расположились в купе.
– Это теперь не пески – солончак. Прости, родная земля, непутевых детей своих – казахов. Сгубили они тебя… – Кахарман вздохнул, не поворачивая головы от окна. – Ты обнищала, мы скитаемся кто где… Не проклинай ты их, чего уж теперь…
Горячий ветер за окном нес белую пыль. Ее завеса после Джамбула становилась все плотнее и плотнее. Кайыр тоже стал смотреть в окно:
– Раньше ветры Карабаса дули раз в десять лет – теперь каждый год. Помню, в прошлом году мы застряли здесь на целую неделю из-за этого самого Карабаса. Пока стояли, умерло три человека – давление, сердце.
– Что тебя гонит в Москву?
– Везу анашу…
– Сейчас за это строго, кажется…
– Знаю. Надеюсь, вы меня не продадите ментам?
– Никогда этим не занимался, а теперь и подавно: лень. Не все ли равно, кто погубит нашу землю – такие проходимцы, как ты, или правительство? И вы, и они – преступники! Одного боюсь. Когда придется вас призвать к ответу, вокруг не останется порядочных, нормальных людей…
– Пусть этим занимаются инопланетяне.
– Больше некого просить. – Он заскрежетал зубами. – Смерть моего моря, смерть моей земли я не прощу никому! – Он ткнул пальцем в окно. – Когда, в какие века такое было – метет по земле соль!
«Точно, ему до нашего бизнеса нет дела, – подумал Кайыр успокаиваясь. – Его другое мучает…»
Мельком исподлобья глянул на Кахармана. Тот, откинувшись к стенке, сидел, прикрыв глаза. Кайыр достал бутылку, прихваченную из вагона-ресторана, налил полстакана и выпил.
«Говорит, что застряли в песках… на целую неделю… – думал Кахарман. – Хоть бы пронесло.»
Кайыр кивнул на газеты:
– Что пишут? Все врут?
«Он прав», – подумал Кахарман.
– Газеты не то чтобы врут а все как-то осторожничают. Или впадают в другую крайность – захлестываются в нагромождениях пустых фраз. Это продолжается уже пять лет – слова, слова, а перестройка, в сущности, стоит на месте. Люди растеряны, никто не знает, с чего начинать, куда двигаться. По-прежнему лица хмурые, а глаза злые, затравленные. А если встречаются улыбки, то – о Боже! – они такие бездумные, что лучше бы их вовсе не видеть! Страшно представить, что мы не выберемся из болота нашей жизни никогда. Мы победили фашизм, летаем в космос – теперь нам нечего есть, не во что одеться, обуться. Ну да ничего! Зато завтра первыми высадимся на Марсе. Мелькнут там наши голые ж…ы, хмельные рожи – то-то все ахнут… Вот, мол, советский народец! Всем миром навалится на Марс! Как всегда, в едином строю: и русский, и украинец, и казах, и еврей, и чукча из анекдота. И не ведает еще мир, что, кроме экологической катастрофы, экономического краха, политического кризиса, нас ожидают национальные раздоры! Разве избежать их нам, при нашей медлительности, при нашем-то ханжестве, при нашем, наконец, всеобщем оцепенении?! И что за народ мы такой разнесчастный?..