Кахарман в страхе отпрянул. Дрожащей рукой взял верблюда за уздечку они почти что побежали. Прочь отсюда… прочь…
Повернул к месту, где было особенно много ржавеющих корпусов рыбацких судов – бывшая флотилия славного Синеморья! Его первая юношеская любовь! Его первые радости! Еще издали заметил Кахарман, что возле них копошатся какие-то люди, облепив их словно муравьи. Ярко вспыхивала сварочная россыпь. Один из траулеров – «Казахстан» – был уже полностью разрезан на части. Кахарман подъехал поближе.
– Славная работка! Кто такие?
– Кооператив «Море», – охотно ответил один из ребят, поднимая на лоб маску.
– Зачем режете?
– Будем продавать за границу! – Парень был не без чувства юмор – Стране нужна валюта! Значит, будет у страны валюта. Никаких проблем!
– А будут они этот хлам покупать за валюту?
– Не наша забота, дядя! Пусть начальство думает…
– А кто у вас начальник?
– Самат Саматович! Может, знаете такого? – Парень, видимо изрядно заскучавший без разговоров, отвечал охотно.
– А, это тот обжора, который говорит по-русски, а жрет по-казахски.
– Он самый! Покупаю остроту! – Парень развеселился. – Куда перечислить валюту, ага?
– На счет умирающего моря… – ответил Кахарман.
И отсюда прочь… отсюда тоже прочь… прочь с земли вообще, Кахарман слышишь, прочь…
Тем временем Насыр, не зная, что сын его совсем рядом, толкал заваленную песком дверь. Тщетно – дверь не открывалась. Бериш прихватив лопату из чулана, выбрался в окно и стал отгребать песок от двери. Через полчаса Насыр вышел наружу, молча похлопал Бериша по взмокшему плечу. Редкие дома уцелели в Караое – все остальное было порушено, завалено песком. Стихал ветер, но пекло нещадно. Насыр переобулся в сапоги надел легкий чапан. Бериш все стоял и стоял во дворе, грустно оглядывая разрушенный аул.
– Ты тоже прикрой голову, видишь, как печет…
В самом деле, казалось, что Аллах, не до конца наказавший людей этой страшной бурей, решил их спалить теперь в пекле жары. Даже Насыр, всю жизнь здесь проживший, понял, что такого зноя он еще не видал никогда. «Земля такая же смертная, оказывается, как и человек, – подумал он. – Не сегодня завтра треснет, как иссохшая бочка…» Наверно, это было последним открытием, которое сделал Насыр за свою долгую жизнь.
– Дедушка, дракон летит! – испуганно вскрикнул Бериш. Насыр, заслонив глаза ладонью, посмотрел в небо. Там пролетела стая диких гусей.
– Может, и он, – согласился Насыр. – Эх, Даут, Даут. – Он сокрушенно покачал головой. – И с чего это тебе показались лишними наше море и наш Балхаш – два чистых глаза земли казахской? Море ты выпил глотками, а Балхаш сглотнешь, наверно, залпом… Пойдем сходим к Нурдаулету, Бериш… Только накинь что-нибудь на голову, говорю же тебе…
Пройдя по улице, они увидели въезжающего в аул на верблюде путника.
– Э, кого это занесло к нам? – очень удивился Насыр. – Глянь-ка, Бериш, кто это?
– Не разобрать отсюда кто, ата..
Он пошел вперед. Кахарман спешился, снял с лица повязку.
– Отец! – бросился к нему Бериш.
Кахарман обнял Бериша. Сердце у Кахармана екнуло сына он видит в последний раз. Потом повернулся к отцу.
Старик, плача, бормоча, ковылял вслед за Беришем. Теперь было слышно, что шепчут его прыгающие губы:
– Сынок… Кахарман… Дождался… Аллах услышал меня…
Он дрожащими руками потрогал лицо и плечи Кахармана, потом они обнялись и так стояли долго, не говоря ни слова…
Кахарман первым увидел милицейский «воронок» Машина медленно, но верно, приближалась к аулу. Кахарман понял все. Отвратительная дрожь занялась было в его теле, но вскоре прошла. «Поздно все… все поздно…» – снова подумал он и успокоился; только отметил: оперативно работает советская милиция.
Что ж, надо проститься, надо сказать последние слова, пока есть время. Сколько у него: минуты две? три?
– Сынок! Хочу тебе сказать об одном: не смей уставать! Не будет пути – иди по бездорожью! Из последних сил – но иди!
Бериш удивленно вскинул глаза, не понимая, с чего это отец заговорил таким голосом и так вдруг. Он даже сделал шаг назад:
– Пап… ты чего?
– Мы рабы с самого рождения, и такими наше поколение останется до конца. Но вы-то! Вы-то будьте людьми – слышишь, сынок!
«Воронок», остановился поодаль. Кахарман направился к нему. Насыр, ничего не понимая, заковылял вслед. Кахарман слышал шаги отца, но шел быстро, не оглядывался и даже хотел, чтобы отец отстал. Не мог он старому, уставшему от этой дикой жизни человеку, сказать простых слов: отец, наша мама умерла. Пусть это сделают Жарасбай с Айтуган; буря улеглась – они уже в пути. А у него уже нет сил…
Из машины выскочили капитан и два сержанта. И хоть Кахарман не сопротивлялся, они ловко заломили ему руки.
– На ловца и зверь бежит! – сплюнул капитан. – Вас приветствует железнодорожная милиция.
– Эй, что вы делаете? – закричал Насыр. Он подступил к капитану вплотную. – Сынок, ты не видишь: это же Кахарман! Ты что, Кахармана Насырова не знаешь?
Сержант с узким, красивым лицом, которого Кахарман знавал и раньше, принялся вязать ему руки. Он тихо сочувственно спросил, делая узел послабее:
– Так не больно, Кахарман-ага?
Кахарман оглядел белый бесконечный солончак вокруг и ответил:
– Что может быть больнее этого? – Улыбнулся и, глядя на капитана, добавил: – Только все это ни к чему нам, ребята… У нас у каждого были и свои дела… Свои!.. А нам, товарищ капитан, надо было сберечь человеческие души. Не сберегли… И прибрал их к своим рукам сатана…
– Товарищ капитан, может, развяжем ему руки?
– Спереди завяжи. Парень он, кажется, послушный…
– Спасибо, капитан. Инструкция – не закон, закон – не Бог…
Между сержантами и капитаном метался Насыр:
– Сынок, что же вы делаете? Или не видите – это же Кахарман! – Все повторял и повторял он.
– Гражданин капитан, разрешите переодеться в родном доме? – Кахарман повернулся к Насыру: – Отец, успокойтесь, я сейчас все объясню… Сам объясню… Потерпите минуточку.
– Капитан кивнул сержанту, тот пошел вслед за Кахарманом.
– Где мать? Мать здорова? – вдруг спросил Насыр.
– И это скажу! – крикнул Кахарман, скрываясь за дверью. Сержант вошел следом вместе с Беришем.
В доме было душно. На низеньком столике у окна лежал ветхий отцовский Коран. Да, теперь это стало любимым местом Насыра. Большую часть дня, с того времени как ушел на пенсию, он проводил здесь, за столом, низко склонившись над великой Книгой, – подолгу размышлял. Сколько же лет пролетело над старым родительским домиком с того дня, как он, Кахарман, родился на свет? Вот печь, на которой он частенько спал между отцом и матерью. Вот комната, в которой родился его старший Омаш. А вот в этом углу стояла колыбелька Бериша. С того дня, когда Омаш умер, отравившись водой Сырдарьи, началось большое бедствие его моря, его родного края…
А вот тут обычно расстилали сырмаки. На них любил лежать Славиков и слушать песни Акбалака.На всей земле, омытой кровью,
Чтоб правда вечною была…
Эх, Акбалак-ата! В том-то оно и дело, в том-то и дело. Кровь будет вечно, а вот с правдой придется погодить…
Прощайте… прощайте все… Вдруг он понял, ч т о он сейчас сделает.
– Извини, забыл, как тебя зовут… – Кахарман обернулся к сержанту.
– Виктор, – приветливо ответил тот.
– Хорошее имя, – улыбнулся Кахарман. – Победитель. Вот что, Виктор: принеси мой хурджун… – Кахарман устало опустился на стул.
– Руки развязать, Кахарман-ага?
– Сначала спроси разрешения у капитана… А ты, – Кахарман кивнул сыну, – отнеси дедушке Коран…
– Зачем дедушке сейчас Коран? – не понял Бериш. И грустно ему улыбнулся Кахарман, светло:
– Так надо, сынок…
Сержант и Бериш вышли из дому. Он знал, что ему делать. Он метнулся в сени, схватил бидон с бензином и лихорадочно стал выплескивать из него по углам. Остатки он вылил на себя. Потом бросился к окну, к спичечной коробке. Она оказалась пустой. Он похолодел. Бросился к буфету, нашел там другой коробок с единственной спичинкой и, улыбаясь, прошептал:
– Помогите мне, духи предков – вы ведь поклонялись огню! Не подведите меня в последнем деле! Инструкция – не закон, закон – не Бог!
Капитан стал принюхиваться, потом настороженно пробормотал:
– Откуда это бензином потянуло?..
И в тот же миг оттолкнув от себя Насыра, побежал к дому. Дернул дверь, но волной пламени, полыхнувшей оттуда, его отбросило назад. Капитан попятился и, зацепившись за что-то, упал. В это самое мгновение огонь рванулся из окон – и тут же дом занялся весь.
– Отец! – закричал Бериш. – Отец!
Он упал на песок, он катался по песку, крича: «Отец! Отец!» – и песок обжигал ему руки, обжигал лицо… Песок…Non bene pro toto libertas venditur auro [1]
Зверь и к старости выглядит красивым.
Почему же так изуродована глина, из которой вылеплен человек?
Антуан де Сент-Экзюпери.
Старенький «воронок», вихляя по заметенной песком дороге, катил в сторону Шумгена. В машине все молчали, лица едущих были обернуты платками. Бериша душили слезы, перед глазами все стоял горящий дом, лицо отца…
В ту минуту, когда Насыр понял, что сын заживо сгорел в родном доме, он упал на песок и не мог подняться – он был раздавлен тяжестью случившегося, которое вдруг обрело материальную силу и рухнуло на Насыра. Бериш с милиционерами подняли его, но ничего Насыр не слышал из того, что говорили ему, словно оглох; ничего не видел, что делали вокруг него, что делали с ним – подняли, повели, отряхивали, – словно ослеп. У него было одно желание. Увидеть сейчас Корлан, сказать ей о смерти сына, утишить боль в ее сердце – погладить ее по согбенной спине, заглянуть ей в последний раз в глаза, а там и в могилу можно лечь. Он еще не знал, что любимой его Корлан уже нет в живых.
Он сидел, прямо глядя перед собой. За окном тянулись белые холмы – однообразные, бесконечные, тоскливые в этом своем однообразии. Что ж, теперь на месте моря, однажды сотворенного вместе с мирозданием, лежат теперь длинные километры белой пыли, плотной завесой поднимающейся в воздух от малейшего дуновения ветерка. В раскаленной машине было душно, всех подташнивало от вони бензина, от горячего дыхания обшарпанного железа, от пыли, которая набивалась в щели. Поистине это был адов путь.