Остров Корым, который тогда дал прибежище молодым беглецам, был уютным, цветущим. Редко здесь встречавшие людей куланы, кийки, сайгаки удивленно и без робости рассматривали джигита и его девушку. И все-таки первую ночь они провели в лодке. Карашаш боялась ночевать на острове. Была безлунная, звездная ночь. Лодка мерно покачивалась на воде. Много нежности в эту ночь подарила Карашаш Акбалаку. Утомленные, они уснули обнявшись. Их крепкий, счастливый сон не нарушил даже легкий дождь: капли его, впрочем, скоро высохли на лицах влюбленных. Много нежности дарила Карашаш Акбалаку и в другие ночи: она умела любить страстно, каждое ее объятие было беззаветно, словно она видится с Акбала-ком в последний раз. Что ж, целых три месяца они были детьми природы, а Корым был ласковой колыбелью их любви. Они сплели лачугу из камышей, к этой лачуге повадился ходить детеныш лани. Видно было, что он отбился от матери; могло быть и другое: ее задрали волки. Однажды ночью поднялась песчаная буря и ягненок, дрожа от страха, вбежал в лачугу и замер у ног Карашаш. Вскоре стало ясно, от кого сейчас спасался несмышленыш: совсем рядом послышался волчий вой. Акбалак вышел из лачуги, долго приглядывался, наконец, выстрелил на звук – и попал. Волк отчаянно взвизгнул и затих.
Теперь ягненок неотступно ходил за Карашаш. Наступили минуты прощания с островом. Ягненок бегал по берегу и жалобно блеял. «Ака, – сказала Карашаш, – посмотри, как жалобно плачет наш несмышленыш». – «Ты и сама плачешь, душа моя…» – ответил Акбалак. У него тоже было неспокойно на сердце. Их будущее было тревожно и неизвестно, как и судьба этого детеныша. Тревожно и неизвестно, хотя джигиты Шумгена, разыскавшие-таки влюбленных на Корыме, уговорили их возвратиться: клялись, что не дадут их в обиду, клялись, что, и волосок не упадет с головы Карашаш. «Мы возьмем его с собой!» – решил Акбалак, утирая слезы Карашаш. «Подарим его охотнику Мусе», – обрадовалась Карашаш. Акбалак перелез через борт и пошел к берегу. Ягненок поплыл навстречу человеку, а в лодке прижался к ногам Карашаш. Возвратившись в Шум ген, они передали его Мусе. У Мусы обычно жило много всяких зверьков. Подлечив, поставив на ноги, он отпускал их на волю. Ягненок вскоре подрос, но так и остался жить во дворе охотника.
До острова они добрались ближе к ночи. Покинув лодку, Карашаш с интересом оглядывалась вокруг. Акбалак быстро собрал охапку сухого хвороста, разжег огонь, чтобы вскипятить чайник. Чайник был старый, закопченный, но в лодке каждого рыбака он есть, как первая необходимая утварь. Их лачуга была развалена, но хорошо сохранились плетеные подстилки. Одну из них Акбалак прихватил к костру, Карашаш опустилась на нее и прижалась к плечу мужа. Было тихо, слышался только треск полыхающего хвороста.
Утром Карашаш проснулась первой. Она тут же разбудила Акбалака: «Ака, вставай, нам надо в обратный путь!» – «Чудесно, что мы снова побывали здесь!»
Акбалак привлек к себе Карашаш и поцеловал.
После легкого завтрака они сели в лодку, Акбалак взял в руки весла. Они недалеко отплыли от острова, когда заметили, что небо меняется. Быстрые тучи бежали по нему и вскоре как бы сомкнулись в одну – пошел сильный дождь. С севера потянуло холодным, пронизывающим ветром. Добравшись до сетей, они с трудом загрузили тяжелый улов. Сеть теперь прочнее держалась на плаву, но тяжелее стало лодкой управлять.
Между тем волны готовы были перевернуть ее. Никогда Акбалак не боялся смерти. Слишком часто бывал он на волоске от гибели, и чувство страха давно притупилось в нем.
Северный ветер стал крепчать. Мачта затрещала и рухнула, Акбалак окончательно потерял власть над лодкой. Их понесло в открытое море. Но судьба перед тем еще раз решила проверить людей на страх. Их повернуло вдруг в сторону острой каменистой гряды, которая была справа. Лодка стремительно приближалась к камням.
«Ака, надо выбросить рыбу!» – крикнула Карашаш, и голос ее утонул в реве ветра и воды. Акбалак согласно кивнул ей, Карашаш стала выбрасывать рыбу за борт. Акбалак сделал еще одну попытку подчинить себе лодку. Его приободрило бесстрашие жены. Если они не спасутся – не будет у них ребенка. Он не успел больше о чем-либо подумать. Налетевшая огромная волна приподняла лодку и швырнула ее на камни. Акбалак и Карашаш оказались в воде: теперь им надо было ухватиться за большой обломок разбитой лодки – только это могло спасти их.
Насыр вернулся с моря одним из последних. Ему сказали, что Акбалак и Карашаш ушли в море вчерашним утром – до сих пор их нет. Насыр не раздумывая, тут же спустил лодку на воду. По неспокойным волнам к ночи добрался до острова Корым. Чуяло его сердце, что он найдет их здесь.
Его стало уносить в море примерно в том же месте, где потерял управление лодкой Акбалак. И хоть изможден был Насыр, но сумел собрать остатки сил: благополучно провел свою лодку между выступающими камнями. Он громко звал все это время: «Акбалак! Карашаш! Эй! Эй!» К утру, совсем осип, но и море постепенно успокоилось. И только тогда ему удалось отыскать Акбалака и Карашаш – они еле держались на воде.
Ужин подходил к концу. Акбалак велел постелить Насыру в задней комнате. Здесь было чисто и прохладно. Насыр лег, с удовольствием вытянул усталые ноги, но уснуть ему так и не пришлось. У него не шла из головы поездка к Бекназару.
Тяжело переживал смерть любимого внука Бекназар. Небритое, щетинистое лицо осунулось – казалось, он резко постарел. После похорон все поехали к Бекназару в дом: после поминального обеда стали расходиться.
Насыр и Бекназар, оставшись одни. Бекназар был молчалив; лишь изредка вздрагивал, когда слышал доходившие из дальних комнат громкие рыдания невестки.
«Из внуков Айдара я любил больше всего, – вздохнул Бекназар и упрямо повторил: – Больше всех».
«В недобрый час привело меня к вам», – тихо промолвил Насыр.
«Да нет, Насыр-ага, – ответил Бекназар. – Не дано человеку предугадать помыслы Аллаха… Однако, Насыр-ага, не праздное любопытство позвало тебя к нам, не так ли? Догадываюсь: хочешь посмотреть своими глазами на те преграды, которые перекрыли Дарью. Также тебе интересно выслушать мнение людей, не так ли?»
Насыр согласно кивнул.
«Помнишь ли время, когда окунали новорожденных в Сырдарью? В этом был смысл: всем хотелось, чтобы жизнь их потом была широкой и свободной, как эта река… Прошло то время…» Бекназар смолк, упустив мысль. Думы о смерти мальчика не оставляли его.
«Ничто на свете не может противостоять времени, ты прав, Бекназар. Но человеку разве не на то дан разум, чтобы понять, что действуя в благих намерениях он губит природу!»
«Еще вчера утром мы сидели с ним вот на этом месте и играли в шашки…» Ком застрял у Бекназара в горле, и он снова смолк.
«Сколько лет ему было?»
«Этой осенью должен был пойти в школу. Я ему задолго до этого покупал учебники, учил его читать… Недавно ездили с ним в Нукус. Зашли в универмаг, он выбрал себе портфель…
Утром ушел с ребятами к реке. В полдень они привезли его на раме велосипеда. Он был без сознания… Та дрянь, которой обрабатывают хлопок и рис, попала в реку. Никто этого не знал. Выше, в Узбекистане, химзавод выбросил в реку неочищенные отходы. Внутри у мальчика все горело – мы ему непрерывно давали пить холодной воды… Через три часа умер. Ничего не мог поделать местный наш врач. Да и врачи в тот день были нарасхват – в каждом доме отравленные дети. Многое я в жизни видел, но такого видеть еще не приходилось…»
Нет, Бекназар до сих пор не мог прийти в себя. Поэтому так трудно шел с ним разговор.
«Да, Бекназар, много ты повидал на своем веку смертей. А помнишь, как в тридцатые голодные годы я спас тебя от верной гибели?»
«Голодные годы, Насыр-ага, это другое… Но сейчас-то за что страдают наши дети? Разве только каракалпакские аулы постигла эта беда? Уверен – и ниже, и выше по Дарье есть травятся люди! Почему так происходит, Насыр-ага? Мы что враги самим себе и нашим детям?»
«Что тебе ответить? Чем лучше вроде бы мы живем – тем хуже! Больше добываем нефти – больше разливаем. Больше строим заводов – больше отходов. Больше добываем риса и хлопка – больше и больше кормим поля этой химией. Тогда спрашивается: а зачем, собственно, нам это надо – больше? К чему эта гонка? И все включены в эту гонку – никто не думает о ближнем, никто не думает о завтрашнем дне: давай план! давай план! План, и все: а там хоть сам расшибись, хоть природу всю угробь! хоть ближних! Варвары мы все, Бекназар, просто варвары!
За что боролись – на то и напоролись. Все чаще я слышу эти слова. Много труда пришлось вложить нашим отцам ради того, чтобы мы сыто жили, чтобы в изобилии всего было у нас. На это и напоролись… А я даже так думаю, Бекназар: а зачем человеку изобилие? Если он сытый – разве можно воспитать его душу? Голод, холод, разруха вложили в души наших отцов не злобу, не отчаянье, не ненависть к ближнему – а наоборот: доброту, сердечность, жалостливость. Если ты не ухватишь куска – другой ухватит за тебя!
Что говорили наши отцы? Не бери чужого. Поделись с путником последним куском хлеба – может быть, ты его видишь в последний раз. Чти отца: без него дом – это дом без благословения. Чти мать: без нее дом – дом без тепла. Много было у них мудрых заповедей… Умерли наши отцы, Бекназар; вымираем и мы… А после нас уже некому будет говорить эти заповеди: нарождается племя варваров, Бекназар!»
Из дома вышел молодой парень и пригласил их к вечернему чаю. Насыр отказался было, ему не хотелось прерывать серьезный разговор, но Бекназар настоял и повел его в дом.
Ранним утром они пошли на хлопковое поле. Бекназар стал рассказывать:
«Нехитрая у меня жизнь. Я, как ты знаешь, поливальщик. Государство мне платит деньги за то, что я пускаю воду вот на это самое поле. Чем больше воды я выпущу – тем выше мой заработок. Возможно, от избытка воды хлопок погниет или от избытка воды в песках образуется болото. Поливальщику нет до этого никакого дела. Чем больше воды выльешь – тем больше денег вольется в твой карман. Понимаешь, как это устроено?»