азались пророческими! Мы затратим миллионы на строительство большого Акдалинского канала, и Балхаш повторит судьбу Кара-Богаза. Может ли кто-нибудь поручиться, что этого не произойдет? Никто не может! Так давайте же оставим, наконец, эту гиблую, бездумную практику – выигрывать в малом, а проигрывать в большом. Разве это социалистическое строительство? Это идиотизм, а не социализм! Я категорически против позиции партийных и хозяйственных органов в наращивании количества, против никчемной гигантомании, против погони за миллионами, – я против и как коммунист, и как гражданин! Уничтожить Балхаш, Арал – это все равно, что уничтожить народ. Необходимо спустить Капчагайское водохранилище и вернуть воду Балхашу! И не может быть иного решения этого вопроса!
– Товарищ Абильтаев! – Саткынов вскочил с места и стал гневно размахивать руками. – Вы еще ответите за свои клеветнические слова! – Потеряв самообладание, он перешел на «ты». – Ты что думаешь, исчезнет Балхаш – и вся жизнь остановится?! Вот такие пессимисты, как ты, диссиденты, одним словом, и есть враги социализма! Вы сеете в людях смуту, сеете между ними раздор!
Люди стали подниматься. Потянулись к выходу, не слушая брызжущего слюной руководителя республики. В зале стали выкрикивать: «Дайте слово простым людям!» Высокий мужчина крепкого телосложения, выбравшись из третьего ряда, быстрым шагом направился к трибуне. Это был известный в городе Балхаше металлург Нурахмет. Те, кто собирался покинуть зал, видя, что сейчас будет говорить сам Нурахмет-ага, задержались. Нурахмет, помедлив, собравшись с мыслями, обратился к президиуму:
– Уважаемые! Простые люди желают знать только одно: дадите вы возможность выжить Балхашу или будете душить его дальше до полной погибели? Я не против всяких идей, не против споров, бывает, что и мы, рабочие, ссоримся между собой из-за своего дела – это все нормально. Но если вас интересует наше мнение, то я скажу: мы хотим, чтобы восторжествовала истина. А истина для нас – это здоровая, нормальная жизнь Балхаша, его благополучие, его спокойствие. Балхаш – земля моих предков. Говорю это потому, что кровь моей пуповины смешана с водой Балхаша. Один из выступающих сказал сейчас: «У лжи короткий век». Наши предки оставили нам еще такие слова про ложь: «Кончается ложь – наступает унижение». Капчагайское озеро оказалось, в конце концов, унижением для Балхаша, для всех нас. Вот что постыдно. Радостно заявляли нам: создаем рукотворное озеро! Только выедешь за пределы Алма-Аты – и пожалуйста, купайся, загорай. А ведь под этим озером остались плодороднейшие земли! Под этим озером остались могилы наших отцов и дедов! Разве такое варварство может пройти для человеческой души бесследно?! Нет! Оскверненные нашим бездушием, могилы предков не дают мне покоя, и не надо толковать об атеизме. Понимаете ли вы вообще, о чем я говорю? Вряд ли вы понимаете – среди этих могил нет могил ваших родных. А если есть – то вдвойне должно быть вам стыдно! Ладно, допустим, что все это для вас пустые звуки: вышел, мол, на трибуну какой-то чудак и призывает стыдиться мертвых, ладно… Тогда ответьте на более понятный вопрос: что мы выиграли от того, что слили воду из Или в одну яму под Алма-Атой? В Балхаше нет сейчас ни сазана, ни Жереха ничего нет. Места нереста давным-давно пересохли. Исчезла ондатра. Овцы гибнут от болезней. Вместо воды в Балхаше сплошной рассол. Наш город Балхаш жив только благодаря ветру с озера. Не будь ветра – он давно бы сгорел от зноя. И он скоро сгорит, скоро – будьте уверены. Потому что вы не хотите спасти Балхаш! Вы уже погубили Арал – следующий на очереди Балхаш? Послушайте меня, я расскажу вам, что вы делаете. Жил в Синеморье мой фронтовой друг Ауезхан. Война пощадила его, не покалечила – а вот родное Синеморье доконало. Скончался, не проболев даже двадцати дней – рак желудка. Я недавно вернулся оттуда. Собственными глазами видел берега, оставленные водой. До сих пор у меня во рту вкус соли. Соль проникает в человека – от нее эти страшные болезни. Хотите ощутить ее вкус? Тогда поезжайте в Синеморье – там, на солончаковых берегах, и продолжите заседание. За одно посмотрите, как живут там люди. Они не живут, они дохнут как мухи!
Так закончил свое выступление Нурахмет. И весь зал, как по команде, поднялся и направился к выходу.
– Куда вы? – всполошился председатель горсовета. – Мы еще не закончили!
Но его никто не слышал. Мужчина, который подбадривал Болата, хлопнул шапкой по колену:
– Продолжайте заседать! Мы-то вам зачем? Ничего вы нам толкового не сказали! Благодарите, что мы не освистали вас! – выкрикнул он, и зал грохнул. Потом сосед обернулся к Кахарману и тронул его за плечо:
– Парень, ты задремал, что ли? Пойдем-ка отсюда, все расходятся – видишь?
– Спасибо, аксакал. Я все-таки дождусь конца: узнаю, до чего они договорятся… – И Кахарман натянуто улыбнулся.
Практически он один остался в зале. Раскрасневшийся председатель горсовета был растерян:
– Что же делать, товарищи? Сами видите, какой народ у нас недисциплинированный…
Президиум, продолжавший восседать в полном составе, тоже был в смятении. Некоторые разводили руками, некоторые сидели потупив глаза.
– Можете продолжать говорить! – зло выкрикнул из последнего ряда Кахарман. – Как видите, в зале еще есть дурак, готовый слушать вас…
Все изумленно посмотрели на него.
На другой день Кахарман с Игорем и Болатом отправились на западное побережье озера навестить бригаду Камбара. Игорь и Болат были рады представившемуся случаю – они давненько не видели синеморских рыбаков, было видно, что они соскучились по ним. О вчерашнем заседании не было сказано ни слова. Когда выехали за город, Болат обратился к Кахарману:
– Теперь тебе надо перебираться в Алма-Ату.
Кахарман понял, что они с Игорем и прежде говорили об этом, потому что Игорь тут же поддержал Болата.
– Есть резон. Тебе надо обосноваться в Алма-Ате. Нам было бы легче с тобой…
Кахарман рассмеялся:
– Я же, как Ихтиандр – не могу без воды. Тысячу раз отказывался от приглашений в Алма-Ату именно по этой причине. У меня уже сложившаяся психика – Алма-Ата мне кажется раскаленной каменной ловушкой, честное слово…
На самом деле ему было не так весело, как это могло показаться его друзьям. Подавленность не оставляла его. Только огромным усилием воли он еще держал себя в руках, полагая, что его депрессия не лучшим образом будет сказываться на тех людях, с которыми он общается. Однако Игорь еще в Москве заметил его душевный разлад. Провожая друга на самолет, он счел нужным сказать ему откровенно:
– Замечаю, Кахарман, твое отчаяние. Не буду говорить тебе банальных вещей: мужчине, мол, не к лицу падать духом. Ты это знаешь лучше меня. Но и ничего другого в утешение я тебе не могу сказать. Мне это чувство тоже знакомо. Но я всегда в эти минуты вспоминаю отца. Он всю жизнь боролся за то, за что сейчас боремся мы с тобой. Он тоже часто бывал в отчаянии, он дико уставал – но ведь надежда не покидала его. Он мало чего добился за свою жизнь, но если бы сломался – не добился бы и этой малости. Так что суди сам… – Игорь, подбадривая Кахармана, не стал ему говорить, что готовится новая экспедиция в Синеморье. Цель экспедиции – дать научно обоснованную картину состояния моря. «Фиксировать его исчезновение» – так однажды подумал Игорь. Руководителем этой экспедиции был назначен он.
Конечно, Кахарман с пониманием слушал Игоря. Но разве в одночасье мог возродиться Кахарман – ведь отчаяние копилось годами, его он приобрел в долгом скитании из одного вельможного кабинета в другой. С каким бы чиновником он ни встречался, везде ему под занавес были готовы пустые обещания, отговорки, шаткие заверения. Были, конечно, слабые проблески радости. В Москве он добился того, что Министерство морского флота дало разрешение на открытие ремонтных мастерских по тем местам побережья, где исчезла рыба, в тех рыболовецких колхозах, откуда оставшиеся без дела рыбаки потянулись в чужие края. Это было большим подспорьем для них. Две недели ему пришлось ожидать, когда его примет министр Буслаев. Насыр, приехавший с Кахарманом, возмущался, негодовал, чувствовал себя униженным и каждый день собирался уехать домой. «Кошке забава, а мышке – слезы» – все повторял он. – Удивляюсь я этому сухопутному морскому министру, толщине столичного бетона удивляюсь, высоте домов из этого самого бетона: хоть из пушек пали – не услышат; хоть умри – с высоты не увидят, охо-хо… Ты знаешь, Кахарман, ничего я не буду рассказывать землякам о своей поездке в столицу «семи морей» – очень тяжелый у меня на душе остался осадок. Так, видно, и помру с таким представлением о «белокаменной». Насыр тяжко вздохнул, все, продолжая собираться домой. Кахарман не стал его держать – тошно было старику здесь. Молча распрощался старик на Казанском вокзале с сыном и Игорем Славиковым.
…Буслаев принял Кахармана в десять часов вечера. Встретил министр Кахармана довольно-таки приветливо. Первое, что он спросил, – о Насыре:
– Слышал, что вы приехали с отцом. Где же он, этот старейший, заслуженный рыбак?
Кахарман объяснил, что отец не мог так долго оставаться в Москве и вернулся в аул.
– Значит, старый рыбак уехал, рассердившись на меня?
Кахарману показалось, что министр был действительно огорчен этим обстоятельством.
– Это так, в самом деле?..
Кахармана несколько озадачило, что такой занятой человек, как министр, спрашивает его не о сути дела, а об его отце.
– Не скрою, он отправился домой обиженным… Но думаю, что это не существенно в данном случае; я хочу вам рассказать о бедственном положении нашего края, нашего моря и наших людей…
Кахарману показалось, что министр неплохой человек, коли он так живо интересуется душевным состоянием одного – совершенно незнакомого ему – человека.
– Зря обидели старика, – задумчиво проговорил министр, после чего указал жестом на кипы бумаг и папок, что были свалены на его столе. – Заняты сейчас разработкой очередного пятилетнего плана. Я прочел ваши заметки, Кахарман Насырович. Поверьте, я не знал, что Синеморье находится в таком плачевном состоянии. И я, и товарищи в министерстве считают ваши заметки крайне нужными, крайне своевременными. Сегодня я звонил в Госплан, в Министерство здравоохранения, в Министерство водного хозяйства, в Академию наук – ввел всех в проблему, изложенную в ваших записях. Вроде бы все согласны со мной, что положение бедственное, все согласны с тем, что надо срочно что-то предпринимать, но ох как трудно привести в движение нашу бюрократическую машину. Придется ждать. Звонил я и Кунаеву. Рашидов вчера сам звонил. Я знаю их мнения, но согласиться я с ними не могу. Получается, по их мнению, что нам надо ждать воду с Севера. Но если ждать – мы совершенно точно погубим Синеморье! Заслуги Кунаева оцениваются по хлебу, который вырастит республика; заслуги Рашидова – по хлопку. Что отсюда следует? Каждый тянет одеяло на себя… Ну хорошо. Изложите, пожалуйста, вкратце еще раз суть этих проблем. Кахарман в двенадцать минут скрупулезно изложил обстоятельства дела. Буслаев слушал директора рыбокомбината из Синеморья не перебивая.