Насыр холодно посмотрел на Кайыра:
– По-твоему, я стал муллой, чтобы богатеть? Это вы, молодые, так живете – думаете только о своем брюхе! Как запахло бедой, быстренько отсюда деру дали! Я не коршун и не ворон, чтоб чьей-то смерти ожидать!
Это было как ушат холодной воды – Кайыр мгновенно собрался, жалея о своей минутной оплошности: «Черт меня дернул за язык! Ляпнул не подумав…»
– Простите, Насыр-ага… – пробормотал он смущенно.
Но Насыра трудно было остановить – лицо его потемнело от гнева:
– Я не мулла! Это вы все муллы! А Насыр родился рыбаком и умрет рыбаком – заруби это себе на носу, парень!
От громких слов Насыра проснулся Арно. Он вопросительно посмотрел на Кайыра: что случилось? уже выгоняют?
– Спи, спи… – буркнул Кайыр. – Мы тут с Насыр-агой вспоминаем прошлое.
Насыру было неудобно, что он разбудил гостя, и он довольно-таки примирительно сказал:
– Не твоя в этом вина, время сейчас наступило такое.
Похоже, старик стал смягчаться. И Кайыр, проникаясь благодарностью к нему, сказал:
– Да, Насыр-ага. По большому счету мулла – это посланник Аллаха на земле. О себе я такого не могу сказать, слишком я заблудший человек, а вы… Это очень хорошо, что вы не пропускаете пятикратных намазов. Большая польза от этого – не нам, так хоть нашему потомству.
– Если бы, – вздохнул Насыр. – Ты растолкуй мне слова Пайгамбара – Пророка. На протяжении двух лет я молюсь денно и нощно, но не сумел выпросить у Аллаха спасения Синеморью. Только один раз услышал он меня – послал дождь. Двадцать пять дней подряд бушевал этот ливень. Много снегов растаяло на вершине Памира – две Дарьи вышли из берегов и понеслись к морю! Видел бы ты, какой это был праздник, как резвилась рыба в этой пресной, чистой воде, как ликовали рыбаки, как они воспрянули духом! И что же? Этот праздник обернулся новой трагедией. Вода сошла, и вся рыба осталась на берегах… Сдохла. Глаза бы мои не видели! Все лето в ущельях и по всему побережью стоял удушливый запах – сколько ее погибло, бедной, сколько погибло… – Последнюю фразу старик проговорил уже шепотом – его душили беспомощные слезы. – За что же он так наказывает нас, а, Кайыр!
– Как бы вы ни придерживались Корана, Насыр-ага, – сказал Кайыр после молчания, – вам не вымолить прощения у Аллаха. Лично для себя – может быть, но не для этого края, не для тех людей, которые его сгубили. Не знаю, кому это под силу. Может, отшельникам, пустынникам, монахам…
– Я не могу найти ответа вот на какой вопрос: когда, с какого времени человек перестал вслушиваться в природу? Почему он в свое время не распознал, что она серьезно больна, что эту болезнь ей принес сам человек? Да ведь он достоин проклятия после этого!
Арно поднял с подушки голову и попросил Кайыра перевести слова старика. Кайыр перевел. Арно включился в разговор:
– Я тоже не могу понять. Мы все себя считаем людьми цивилизованными: много читаем, много знаем, достигли технического прогресса, но в нас нет мудрости, нет в нас элементарного благоразумия – мы как были варварами, так и остались, вот ведь что ужасно!
– Ты прав, парень! Это то, чего не хватало людям во все времена.
– Нет, самое главное не это. Беда в том, что люди с трезвым ясным мышлением стране не нужны. Они, если хотите, противоречат развитому социализму!
– Бюрократическому социализму, – уточнил Кайыр.
– Чудак-человек! А разве он может быть иным? Это его природа, это его неизбежности: кратковременная диктатура пролетариата оборачивается пожизненной властью чиновников. Вы, Насыр-ага, наверное, думаете, что там, наверху, кто-то печется о вашем крае. Зачем же? Им проще сказать: на месте исчезнувшего моря мы разобьем сады, посеем пшеницу. Орденоносные ваши министры давно наплевали на ваш край, на ваш народ и на весь социализм. – Арно говорил громко и зло. – А те, кого волнует судьба народа, будущее общества, – те спиваются, прозябают в безделье. Если бы было мне, чем заняться в своей стране, стал бы я скитаться по пескам, как шакал, и собирать мак?!
– Нет, ты уж постарайся для больной матери, – не понял его Насыр. – А я-то думал, что только моим землякам приходится биться за правду. А это, оказывается, по всей стране! И сколько же таких, значит, людей?! Такое, стало быть, у нас начальство: смотрит на свой народ как на заклятого врага? Где, в каком еще царстве-государстве может быть подобное?
– Вы правы, – невесело согласился Арно. – Вот, к примеру, Петр. У человека золотые руки. Они умеют все. Беречь бы эти руки… Кайыр, как рассказ этот называется, напомни.
– «Левша», если я тебя правильно понимаю.
– О чем же этот рассказ, Кайыр? – заинтересовался Насыр.
– А вы не устали? Это длинный рассказ.
– Ты перескажи вкратце, – посоветовал Арно.
Кайыр коротко изложил печальную судьбу мастера из повести Лескова.
– Да, – вздохнул Насыр, – достойным людям нелегко жилось во все времена. И почему это так?
Вопрос этот скорее звучал риторически, хотя Насыр спросил искренне. Но разве впервые он задавал свой вопрос? Разве впервые размышлял об этом? И разве впервые ему, взбудораженному этими вопросами, на которые не было ответа, приходилось встречать бессонную ночь – как сейчас, когда он, еще немного поговорив с гостями, отправил их спать и отправился сам? Он долго ворочался в постели, погрузившись в свои привычные безрадостные размышления, прислушивался к вздохам Корлан, которую тоже частенько мучила бессонница, и завидовал крепкому сну гостей, которые уснули тотчас же.
Они спали до полудня и спали бы, наверно, еще дольше, если бы не Насыр. Выйдя во двор, он увидел в низине зеленый «бобик». Насыр быстро разбудил Кайыра:
– Кажется, милиция к нам. Давайте-ка быстро все в кладовку, подальше от греха!
Ребята прихватили свои рюкзаки и юркнули в сарай, оттуда в кладовку. Когда Насыр вышел из дому, машина была уже здесь.
Из нее вышел пожилой капитан и, поздоровавшись, спросил:
– Вы будете аксакал Насыр?
– Да, это я, – ответил Насыр, пожимая протянутую для приветствия руку.
– Нерадостные вести из Шумгена, аксакал. Просили передать, что Акбалак-жырау в тяжелом состоянии. Он ждет к себе вас и Мусу. Так что будьте готовы – за вами пришлют машину…
Горестно выслушал эту новость Насыр. Капитан между тем спросил:
– Аксакал, не проходили здесь какие-нибудь незнакомые люди?
– Только-только ведь развиднелось… Туман стоял. А вы сами-то, откуда будете? Что-то не похожи вы на нашу милицию, – уклонился от ответа Насыр.
– Мы – милиция железнодорожная. Ну, раз так – до свидания.
– Будьте здоровы, – попрощался Насыр, но вовремя вспомнил: – Сынок, а ведь Муса еще не вернулся! Так что если попадется вам на глаза охотник, – передайте ему про Акбалака. – Насыр улыбнулся: – Пора бы ему выбраться из волчьей норы, буря прошла…
Капитан удивился:
– Как же это он может жить в волчьей норе?
– Очень даже просто! Как только поругается со старухой – на лошадь и в волчью нору. Если встретится, передайте, что она все глаза выплакала, ожидая его…
Насыр отпер кладовую и позвал странных гостей обедать. После обеда они стали собираться в дорогу. В это самое время за окном остановилась грузовая машина.
– Никак Бериш приехал на каникулы! – всплеснула руками Корлан. – Два дня глаз я терла – оказалось, к радости! – Она нетерпеливо выглядывала в окно. Насыр тоже высунулся:
– Не зря твой глаз дергался, ей-богу! Приехал ягненок наш, ненаглядный наш Бериш приехал!
Странно было и смешно видеть Насыра таким растроганным – словно старушка, он мелко стал семенить по дому, бормоча: «Ягненок наш приехал, вот обрадовал, вот обрадовал…» Потом он торопливо предложил гостям:
– Поговорите с шофером, пусть подбросит вас до станции. Бериш вошел и прижал к своей груди стариков.
– Приехал, приехал… – плакала Корлан и заглядывала в лицо повзрослевшего внука. Насыр ходил кругами вокруг Бериша, не находя себе места.
Шофер согласился подвезти приезжих, но прежде им следовало выгрузить из грузовика уголь. Кайыр, Арно и Петр дружно взялись за лопаты – и вскоре кузов был пуст. Когда гости зашли попрощаться с радушными стариками, Кайыр отвел Насыра в сторону и протянул ему деньги.
– Убери эти бумажки, – рассердился Насыр. – Не оскорбляй меня!
Кайыр понял, что совершил еще одну глупость. Раздосадованный вышел он из дому, за ним последовали Арно и Петр.
Рано утром Насыр отправился в Шумген.
Акбалака он нашел возлежащим на высоких подушках. Глаза старца были закрыты. Муса уже был здесь. Алмагуль подошла к постели отца, опустилась на колени и взяла его руку в свои.
– Отец, к вам приехали…
Веки Акбалака дрогнули, но сил открыть глаза у него не было. Насыр с Мусой вышли из дому и сели на лавочку. Алмагуль и Тобагабыл вышли тоже.
– Кому еще дали знать? – спросил их Насыр.
– Телеграммы послали всем, кому он велел. – Тобагабыл достал из кармана лист бумаги. – Вот список оповещенных…
– Мужчин в Шумгене много? – поинтересовался Муса.
– Они все в разъезде, – ответила Алмагуль. – Кто на Балхаше, кто в Тургае…
– Как у тебя с провизией?
– Табагабыл отправил в город машину.
– К вечеру должны вернуться, добавил Тобагабыл.
– Вчера отец подозвал меня и попросил, чтобы я вызвала вас, Насыр-ага. С того самого времени он не открывает глаз.
Насыр протянул список Мусе:
– Он помнит всех, кто был ему близок и дорог. Не забыл даже Матвея из Москвы. Но говорят, что сейчас Славиков тоже серьезно болен. Так что не стоит его беспокоить напрастно. А Игорю надо обязательно сообщить. Рация в исправности?
– Сегодня же все передам, – ответил Тобагабыл.
– И надо послать в Караой машину за старухами: обязательно надо подумать, как будем размешать приезжающих, – пусть соседи готовятся к приему гостей. А мы пока побудем с Акбалаком.
Они вошли с Мусой в дом. Муса, глядя в лицо Акбалака, глядя на скулы его, обтянутые кожей, которые сейчас казались огромными и страшними, погрузился в раздумья. Да и как было не подпасть под их власть старому, много пожившему человеку, на глазах у которого изчез, разъехался по чужим краям его народ, а все побережье покрылось мертвой белой пылью; на глазах у которого умерло море, а теперь умирал Акбалак – одряхлевший, измученный и обезображенный болезнью, некогда красивый и сильный человек, слывший гордостью этого края? Куда было ему деться – как и Насыру – от беспощадных, горьких дум, преследовавших их каждый день. Разве что действительно спрятаться в волчьей норе – закрыть глаза, заткнуть уши, забиться в самый темный угол…