– Договорились, кажется… Только с жильем плохо – к следующему лету обещает…
– Живи пока у меня, а я на время перееду пока к Балзие…
Сказал он это так уверенно, что Кахарман понял – дело решено.
– Она у меня учительница. Дуйсен – рыбак. Двое детей у них. Они переехали сюда, чтобы быть ближе ко мне. – Он открыл дверь перед Кахарманом. – Вообще это длинный разговор. Как-нибудь потом все расскажу…
Их встречала Балзия:
– Проходите, пожалуйста. Дуйсен сейчас на работе – так что за гостем придется поухаживать вам, братец…
Семен Архипович согласно кивнул. Они расположились за столом, перед ними было несколько бутылок на выбор.
– Кахарман, что будем пить?
– Может, не будем?
– Балзия обидится, – подмигнул он Кахарману. – Правда, сестренка?
Балзия зарделась:
– Вы, мужчины, сами себе хозяева. Если гость не желает – зачем его неволить?
– И то правда. А ты знаешь, кстати, что Кахарман собирается переехать сюда, на Зайсан? У них был деловой разговор с Жомартом. Эх, сюда бы нам еще пяток таких, как Кахарман! – Он открыл бутылку. – Коньяк днем пить не годится. Выпьем водки – по маленькой. – Он наполнил рюмки. – Рад, что познакомился с тобой, Кахарман!
Кахарман поднял было свою, но тут же поставил на место. Семен Архипович с удивлением посмотрел на него.
– Не обижайтесь, – пояснил Кахарман, – я выпью позже. Вчера я узнал о смерти достойного человека – ходжи Бексеита. На вашей земле – это первая могила человека, который оставил наш край. Схожу на кладбище – потом и выпью.
– Ты прав, – ответил Семен. И, заслышав чьи-то шаги, быстро убрал со стола спиртное и снова хитро подмигнул Кахарману.
Открылась дверь, и на пороге появилась женщина лет пятидесяти в белоснежном головном уборе. Балзия быстро встала, указывая женщине на почетное место. С женщиной был маленький мальчик, державшийся за подол ее длинного платья. Не садясь, она посмотрела на Кахармана.
– Здравствуй, дорогой Кахарман! Как живы-здоровы родители? Как Айтуган?
Кахарман узнал ее мгновенно. Это была вдова Откельды – Марзия. Время не пощадило ее былой красоты, но благородства в осанке и поведении ее не убавилось.
Кахарман встал ей навстречу, протягивая руки:
– Здоровы ли сами, Марзия-апа?
Она улыбнулась полными, еще красивыми губами, и они обнялись.
– Значит, помнят еще обо мне люди! Господи!
Она, прижимая Кахармана к груди мягко поцеловала его в лоб. На глазах блестели слезы. Кахарман под руку проводил ее к почетному месту за столом, помог ей сесть на мягкие одеяла.
– Я думаю о нашем море каждый день. Старость, наверно, дает знать о себе. Как ни привыкла, а не могу сказать, что прижилась здесь – мыслями витаю в родных местах…
Кахарман почтительно кивнул. Но она обратилась к Семену Архиповичу:
– Слышала, что ты ездил на могилу матери. Да будет ей земля пухом.
– Да сбудутся ваши слова, Марзия! – поблагодарил ее Семен Архипович. – В Усть-Каменогорске повстречал вашего земляка – и целевым назначением доставил его к вам.
– Благослови тебя Аллах! И хорошо, что так получилось. Люди говорят – народ славен лучшими своими сыновьями. Кахарман сделал для спасения нашего края все возможное… – Марзия тяжело вздохнула и после молчания спросила: – Как здоровье моей сестры и зятя? Все знают, что они остались. Насыр не мог поступить иначе – он так устроен. Благодарение Богу, что хоть раз в сто лет рождаются такие люди, как он! Покойный Отеке очень его уважал…
Кахарман слушал Марзию, думал о том, что как бы далеко ни разбросала судьба людей его края, а души их остались в Синеморье.
– Кахарман, – спросила Марзия, – как дальше сложится судбьа нашей земли? Что говорит правительство?
Кахарман теребил край скатерти – что он мог ответить женщине?
– Марзия-апа, поднять наш край – задача не из легких. Разве думали об этом те, кто лишил его жизни? До сих пор еще некому у нас об этом задуматься… Нам, простым смертным, остается только ждать. Такова ситуация на сегодняшний день – никого не хочу зря обнадеживать.
В разговор вмешался Семен Архипович, он сказал невесело:
– Мы сидим и ждем, а катастрофа близится…
– Что же будет?.. – сокрушенно обронила Марзия. – На глазах у людей осквернить, погубить такое сокровище, как наше море?!
Больше она не проронила ни слова. Только когда Кахарман сказал, что хотел бы побывать в доме покойного Бексеита, она вздохнула:
– Пойдем, я провожу тебя…
– Как Нурлан? – по дороге стал расспрашивать Кахарман Марзию. – Оправдал ли он ваши надежды?
– Нурлан рос слабым, хилым. Я подумала и не решилась отправить его на учебу в город. Да и сам не хотел меня оставлять одну. И денег у меня совсем не было, чтобы учить его, как ты знаешь, Отеке не скопил ничего. В общем, как переехали сюда – так и не разлучались. Закончил медицинские курсы в Усть-Каменогорске, работает здесь фельдшером.
– «Фельдшером»… – вмешался в разговор Семен Архипович. – Что же ты такого низкого мнения о нем? Он – целитель, а это нечто другое. Веришь ли, – он с восторгом посмотрел на Кахармана, – сломал я себе в прошлом году ключицу, Нурлан мгновенно вправил перелом ее!
– Это дар от отца. Тьфу-тьфу, как бы не сглазить… Вот мы и пришли – это дом Бексеита. Дома сейчас только вдова. Бедная, не удалось ей найти в детях отраду. Старшего сына убили в какой-то драке, а младший не вылазит из тюрьмы… – Марзия перешла на шепот. – Развращают большие деньги, правду люди говорят. Тяжело было Бексеиту – кто мог исполнить его последнюю волю при таких-то детях? Старушка? А воля его была такая – просил похоронить на родине. Пройдоха Кайыр вроде бы взялся за это, но вернулся из города ни с чем. Якобы не мог найти цинкового гроба… И что за времена такие проклятые настали! Умрешь, а похоронить тебя в родной земле никак нельзя…
Кахарман усомнился в том, что проныра Кайыр не смог купить в городе цинкового гроба. Конечно, он прикарманил выделенные деньги, стал бы он так просто сидеть у постели умирающего ходжи – выждал свое. «Змея, пригретая на груди! Шакал!» – ругнулся про себя Кахарман. Он почувствовал неумолимое отвращение к Кайыру, хотя посмотреть трезво: что ему, казалось бы, с того, что один мулла обдирает другого?
И тем не менее возмущение в нем стало расти, он вслух произнес:
– Мы же люди, люди!
Степан Архипович обернулся на звук его голоса.
– Ты сказал что-то, Кахарман?
Кахарман махнул рукой: так, мол, мелочь, пустяки…
Женщинам запрещалось ходить на кладбище. Семен Архипович и Кахарман отправились вдвоем. Здесь, у могилы земляка, похороненного на чужбине, Кахарман вновь задумался. Если море вскоре умрет, какой смысл везти мертвецов к нему? Они не услышат плеска его волн, пески кругом будут мертвы, и лежать им в безлюдье, в запущении – не означает ли это надругаться над их памятью? Он припомнил эти кладбища – разваливающиеся, словно бы невесть откуда взявшиеся посреди солончаков…
По телу его прошла мелкая дрожь. Вообще он стал замечать за собой в последнее время – волнение действовало на него не лучшим образом. В минуты волнения его начинала преследовать эта мелкая, противная дрожь, которую он, человек сильный и сдержанный – до сих пор, по крайней мере, считавший себя таковым, – не мог преодолеть никак. Может быть, сказывается алкоголь – пьет он много, запоями, ему уже сорок, самое время когда организм начинает слабеть, появляются болезни? Но с другой стороны (так он обычно себя успокаивал, вернее сказать, оправдывал свое пристрастие), если бы не этот самый алкоголь, позволявший ему снимать напряжение, – как знать, может быть, он давно бы сошел с ума. Какие нужны нервы, чтобы спокойно переносить эту дикую жизнь – она становится жестокой, она отпугивает чудовищной своей неразрешенностью: все живое на земле вместе с человеком живет сейчас в клетке этих неразрешимых противоречий: копошится, озлобляется, теряет рассудок…
Вот и сейчас – он стоит у могилы земляка и ни одной утешительной мысли не приходит на ум. Умер Бексеит, умрет Кахарман, умрет много его земляков на чужбине – и потомки их не будут знать, что такое Синеморье. К тому времени от него останется на карте белое соляное пятно. Ветер с севера на восток понесет эту белую гибельную пыль и спалит красоту Алтайских лесов…
Кахарман оглядел мраморную доску, встроенную в кирпичную стенку. На ней были даты рождения и смерти Бексеита-ходжи. О чем могут поведать здешним людям эти цифры? А если бы эта могила была в цветущем родном краю? Всяк проходящий сказал бы: «Здесь покоится ходжа Бексеит. Добрый был человек, хорошо читал молитвы Бексеит, знал старую письменность – не было грамотнее человека в наших краях, чем Бексеит». Кладбище – это место высоких человеческих раздумий. Живой человек, вступивший в его тихое, покойное царство, как бы разговаривает с умершими – вспоминает их лица, встречи с ними, добрые дела или ссоры, многое прощает, о многом просит прощения – становится добрее, чище душой… Вот почему всяк умерший должен быть похоронен в родном краю – с его смертью не кончается жизнь; пусть незримо, но ощутимо он продолжает, жить в людской памяти, продолжают жить в людской памяти его дела, подвигая к ним тех, кто чтит его могилу…
Семен Архипович тронул Кахармана за плечо, и Кахарман очнулся от дум.
– Кахарман, пойдем-ка домой, дорогой… Что-то голова у меня раскалывается. Опять взрывают бомбы в Семипалатинске – я лучше всякого сейсмографа могу это сказать. Если адская боль в голове – значит, опять в Семипалатинске проводятся взрывы.
Кахарман глянул на бледного, враз поникшего Семена Архиповича и испугался. Ему показалось, что тот валится с ног. В самом деле, не успей его Кахарман прихватить – в то же мгновение, как только ему подумалось об этом, тот рухнул бы. У него на руках Семен Архипович проговорил еле слышным голосом:
– Беги… Найди машину… Больно…
Кахарман осторожно положил его на землю, сунул под голову вчетверо сложенный свой пиджак и побежал к аулу. Когда он вернулся с машиной, то увидел: глаза Семена Архиповича были закрыты, а сам он бредил. Вдвоем с шофером они перенесли его в машину.