Выбрав минуту, Корлан шепнула Болату:
– Боязно мне отпускать его. Только что переболел, не причинил бы вам хлопот в дороге…
– Кстати, покажу его в Алма-Ате хорошим врачам, – успокоил ее Болат. – Как смотрите, Насыр-ага, на то, чтобы побывать в хорошей клинике?
– Уж ты не задерживай его в Алма-Ате, – не на шутку испугалась Корлан. – Как я тут одна-то буду? Да и Новый год на носу…
– Показаться, может, и покажусь врачам, а вот пилюли ихние пить не стану. Мне письмо было недавно от брата Бекназара – обещал привезти Сакболата, тамошнего лекаря, светлая голова, говорят про него, золотые руки. Так что подожду. А травам я верю. Всю жизнь лечился ими – иначе бы давно подох или ходил бы сейчас по Караою на пару с Кызбалой. – Он усмехнулся. – Все я в жизни испытал, а вот сумасшедшим Насыром быть еще не приходилось… – Он глянул на Корлан с нежностью: – Не бойся, не задержусь, понимаю, нелегко будет тебе одной возиться со скотиной…
– Да и мы живы еще, – улыбнулся Муса. – Поди, не бросим тебя одну… Не волнуйся, Насыр, за дом: начал дело – доведи его до конца!– На том тебе спасибо, Муса. А за сивой уж присмотри особо, жалко мне ее, ох как жалко…
– Присмотрю, – успокоил его Муса. – Я гнедому этому скоро чего-нибудь устрою, ей-богу. Совсем обнаглел…
Однако назавтра тронуться в путь им не удалось. Ночью ветер усилился, а к утру превратился в самую настоящую бурю. Опять аул погрузился в грязно-серый мрак. В ожидании погоды они просидели четыре дня в Караое, практически запертые в доме Насыра. За разговорами, для которых у них было предостаточно времени, Игорь и Болат признались в том, что наблюдаются все признаки, которые, как правило, сопутствуют умирающему морю. Обстоятельно объяснили они Насыру и задачи лаборатории, как бы ни было то горько слушать ему. Они сочли, что скрывать от Насыра что-либо теперь не имеет никакого смысла. И хоть Насыр не в первый раз слышал про эту лабораторию, лицо его потемнело и выглядел он жалким.
– Значит, так… – пробормотал Насыр, сам не зная, что он хотел сказать. – Значит, так…
Он зажмурился, сильно тряхнул головой – кровь отхлынула с лица, а левый глаз перестал дергаться в нервном тике. Ему надо было успокоиться, ему надо было мужественно выслушать и принять эту истину.
– Так… так… – снова пробормотал Насыр и смахнул слезы, которыми невольно подернулись его глаза. Да, заметно сдал он после болезни, поослаб духом. Да, с возрастом люди становятся слезливее; часто ему про это говорили старики, тот же Акбалак, теперь он убеждается в этом сам.
Буря бушевала четыре дня – в Караое питьевая вода была на исходе. Есен запряг своего верблюжонка и тронулся к дальнему колодцу, потом стал развозить фляги с водой по домам.
– Один ты у нас мужчина, – ободрил его Насыр, когда Есен появился на пороге с флягой. – Не забывай об этом…
– Мать всегда напомнит, если забуду, – Есен вытер со лба белую пыль. – Гонит, из дому почем зря: мужчина, мужчина. Думаю еще одну сделать ездку, на всякий случай, не утихает.
– Один возишь? – спросил Болат.
– Больше некому. Рыбаков наших как-то неловко трогать: пусть отсыпаются, по полгоду каждый не был в семье, соскучились по женам… – улыбнулся он. – А мне, холостому, скучать не приходится…
– Мы тоже холостые, – Игорь поддержал его шутку. – Ну что, Болат, поможем? Хорошая у нас бригада холостяков получится…
Болат оживился. Есен почесал затылок:
– Как-то неудобно, вы все-таки гости. Сидите уж. А вот вечером прошу ко мне. Пусть Корлан-апа отдохнет. Надоело, наверно, стряпать да готовить на четверых…
– Да какие мы гости? – запротестовал Игорь. – Мы свои.
– Ну тогда пошли, – согласился Есен. – Втроем оно веселее…
Однако ночью буря стихла, а к утру ее как и совсем не было. Насыр проснулся от непривычной тишины. Корлан уже встала. Он тоже оделся, вышел во двор. Всходило солнце. Небо, будто вырвавшись из тяжелого плена облаков, взлетело высоко и легко дышало там, синее-пресинее. Весь Караой почти, что до печных труб был заметен снегом и песком. Хорошее настроение вмиг покинуло Насыра. «Это предупреждение», – мрачно подумал он. Море умрет. Очень быстро – буквально через пару лет! – эти низкие домики останутся навсегда погребенными под песком. Уже и сейчас не помогают камышовые заграждения вокруг домов – песок легко перешагивает и все больше и больше обволакивает собою домишки…
Отойдя за дом, Насыр справил нужду, совершил омовение и приблизился к Корлан, которая сидела на завалинке прикрыв глаза, укутавшись теплой шалью. Насыр сел рядом, Корлан открыла глаза:
– Кахарман снился… Нехорошо мне как-то, тяжело на сердце. Другая бы радовалась таким снам, а мне все нерадостно…
– Нелегко ему на чужбине, конечно. Гордый он у нас, самолюбивый, не привык кланяться…
– Насыр, может, бросить все да отправиться к сыну, а?
– Что ты такое несешь, старуха?
– Не могу я больше. Как ни увижу его во сне – все над ним какой-то клочок черной тучи, прямо как отметина. Я теперь боюсь этого клочка – сразу же и просыпаюсь, не могу больше уснуть…
Насыр помолчал и ответил невесело:
– Нет, никуда я не уеду. Здесь мне умирать, это я давно решил…
Корлан снова прикрыла глаза и безучастно замолчала, будто бы и не слышала слов Насыра. Снова перед взором матери предстал Кахарман, и снова сердце ее сжалось, как только она подумала о безрадостной его доле. Насыр посидел еще, потом отправился в дом: ставить чайник. К тому времени проснулись и молодые ученые. Болат удивленно выглянул в окно:
– Кажется, все кончилось…
– Можно выезжать, – Насыр снова повеселел.
– За нами должны прислать машину. – Игорь тоже посмотрел в окно. – Если все в порядке – она скоро подъедет…
– За машину нечего волноваться, – сказал Насыр. – Как бы железную дорогу не занесло. Заносы в такую бурю у нас тут часто случаются…
– Подождем машину. Приедут – и все станет ясно. Насыр прошел в заднюю комнату и расстелил коврик для молитвы. «Милостивый Аллах! – подумал он, приступая к разговору с Богом. – Сохрани нас в дальней дороге, благослови то хорошее дело, которое мы затеяли. А мне не дай раньше времени умереть от болезни – не дай ей одолеть меня…» Когда сели завтракать, к дому Насыра подкатила «Волга» Это был председатель облисполкома Жарасбай вместе с Мусой.
– Здравствуйте, отец и мать! – Жарасбай поочередно обнял стариков, каждому тепло заглядывая в глаза. – Как вы тут? А я вот очень соскучился… – Он давно обращался к Корлан и Насыру как к родным отцу и матери; все детские годы Кахарман и Жарасбай провели вместе.
Старая Корлан протянула к Жарасбаю обе руки и поцеловала его в лоб.
– Ненаглядные мои, дай вам Бог здоровья. – Она поздоровалась и с Мусой. – Рад, небось, сыну. Он у тебя единственный, как и у нас Кахарман…
Жарасбай сел между стариками, Насыр положил ему руку на плечо:
– Мы ничего. А ты как? Как семейство? Наверно, и не видишь их, все дела?
– Дел, как всегда, невпроворот. Вот выехали, было по аулам, да из-за бури просидели в Шумгене. – Он принял из рук Корлан пиалу с горячим чаем.
– Хоть бурей вас к нам принесло, – довольно-таки строго сказал Насыр. – Совсем сюда не кажет носа начальство…
Но строгость эта была скорее напускной – Насыр гордился тем, что мальчишка, которого он когда-то спас в песках от смерти, стал теперь большим человеком в области.
– Отец, понимаю и принимаю вашу обиду. Но на этот раз я специально выехал в Караой – чтобы повидаться и посоветоваться. Сейчас собираем народ в колхозное правление – там и поговорим обо всем, обсудим наши невеселые дела. – Он посмотрел на Игоря и Болата: – Вас тоже приглашаю, дорогие друзья…
Но собрание состоялось не в правлении колхоза – здание было завалено снегом и песком по самые окна. Собрание решено было провести на почте. Туда все и отправились. Жарасбай начал с короткого выступления:
– Уважаемые земляки! Жизнь в нашей стране резко меняется – наступило время перестройки и гласности. Не хочу сказать, что перестройка победит в один день – нам предстоит годами разгребать то, что было наворочено застоем за несколько десятилетий…
– А про наше море не забудет перестройка? – спросили рыбаки, перебивая Жарасбая.
– Скажи прямо, – подал голос Камбар. – Когда прекратится издевательство над больным морем? Вылечит ли его перестройка?
– Все живое мрет вокруг, – поддержали бригадира рыбаки, – и люди, и скот. Пока вы там будете перестраиваться, мы здесь все подохнем!
Жарасбай примолк – все, что говорили сейчас рыбаки, было сущей правдой; он знал положение дел не хуже, чем они.
– Угомонитесь! – пришел на помощь Жарасбаю Насыр. – Дайте человеку высказаться до конца!
– О том, какая трагедия случилась здесь у нас, – знает весь мир. Ничего пока утешительного я вам сказать не могу, усугубляющаяся катастрофа практически уже не контролируется областным руководством – решения здесь должны приниматься на правительственном уровне, причем на уровне Союза… – Жарасбай помедлил; видно было, что ему тоже нелегко признаваться в своей беспомощности. Потом тихо сказал: – Давайте поговорим о Караое. Не буду повторять: ситуация у вас здесь плачевная – и мы, и вы, все это знают. Бюро обкома партии в связи с этим приняло вот, какое, решение: оставить Караой и переселиться в Шумген. Думаю, вы понимаете, чем продиктовано это решение, нам трудно обеспечить вас электроэнергией, связью; трудно доставлять к вам топливо. Колхоза в Караое практически нет. Людей здесь не наберется даже на одно колхозное отделение…
Люди снова зашумели, мало, кто был согласен переселяться в Шумген.
– А если море удастся спасти – снова здесь строить колхоз, так, что ли?
– Тогда и посмотрим, – ответил Жарасбай.
Ответ Жарасбая людей раздражил.
– Только и знаете – «посмотрим, посмотрим»… А думать когда?
– Всю жизнь отговариваемся: посмотрим, посмотрим… Так и море довели до ручки: все смотрели да смотрели…
С места поднялась Корлан, рыбаки смолкли, приготовившись ее слушать.