– Как ты довезешь все это? – удивлялся Хорст. – Не поднять ведь.
– Да разве я повезу? – тоже удивлялся Насыр. – Поезд все это повезет!
– А от станции до аула тоже поезд?
– Там встретят меня. Это только кажется, что много. А Корлан как начнет раздавать – так и не хватит на всех. Она у меня, сам помнишь, щедрая…
– Не забудь, моя Марфа тоже кое-что приготовила…
– Все поместится, не волнуйся.
Рынок облетела весть: сняли Кунаева, на его место назначили русского. Насыра эта новость поразила словно гром. Он остолбенел. Хорст ушел далеко вперед, но, хватившись, прибежал назад, подтащил какой-то ящик:
– На тебе лица нет! Присядь. И давай повернем домой. Остальное купим в магазинах – сам похожу.
Хорст, взяв сумки с покупками, помог Насыру добраться до гостиницы Насыр прилег. Новость его опустошила. Значит, прав был Кахарман! А он-то, старый дурак, развесил уши и все слушал да слушал его ласковые речи!
Ближе к вечеру на центральные улицы высыпала молодежь. Толпы ее шли к Дому правительства, скоро вся площадь была полна. Насыр заметил: большей частью это были казахи. В груди у него заныло от нехорошего предчувствия: не протестовать ли идут? Кому же может понравиться, что в Казахстане назначили первым русского?..
Он надел свое теплое пальто и вышел из гостиницы. Перед подъездом было многолюдно, шумно. Насыр пошел направо – в том направлении, в котором шла толпа. Некоторые бежали. Вскоре он был на площади. Его внесло в гущу людей, так что и не повернуться было. Подозрения его оправдались: молодежь выкрикивала лозунги, требуя назначить первым секретарем ЦК казаха. Стало холоднее – молодежь пританцовывала, чтобы не замерзнуть. Много было и просто любопытствующих вроде Насыра. Но и они время от времени вступали с кем-то в споры. Все сходились в одном: Казахстаном должен руководить казах. Молодежь прямо здесь же на каких-то тряпках писала, транспаранты и поднимала их высоко над головами.
«Нехорошо это, – думал Насыр. – К чему такая легкомысленная суета?» В самом деле, ему было непонятно, кто и как мог допустить такое. Хорошо, Насыр тоже думает, что на месте Кунаева должен быть казах, а не русский; но у джигитов горячая кровь, крутой нрав – чем же все это может закончиться? Разве не ясно? Рядом с Насыром громко заговорил мужчина невысокого роста, в очках:
– Во главе Советского Союза стоит русский? Русский. Ничего особенного нет в том, что каждый народ хочет поставить над собой человека своей же национальности! Это идет испокон веков. Нет в этом ничего предосудительного! – Он посмотрел на Насыра. – Прав я, ага? Мы говорим – «социализм», «социализм». А разве в правилах социализма выражать недоверие к тому или иному народу? Я понимаю это только так – не верят казахскому народу, и все тут!
Насыр подумал: «В самом деле, если бы руководил нашим несчастным краем знающий, коренной человек, а не этот полоумный чужак Алдияров, – наверно, было бы получше, а?»
Мужчина продолжал говорить:
– Почему эти люди пришли сюда? Они пришли, чтобы выразить свое возмущение. Им плюнули в лицо! Им сказали – вы быдло, вами надо управлять из центра, из Москвы. Разве нет у нас своих достойных сыновей на место Кунаева? Кто сейчас поверит, что этот русский будет печься об интересах казахов? Им будут руководить из центра. Я ничего не имею против русских, у меня много среди них друзей. Это замечательные люди, но хочу спросить вас: видано ли в природе, чтобы ворон воспитывал беркута или беркут ворона? Кунаев был подхалимом Брежнева – это точно, но можно ли теперь сказать с уверенностью, что этот русский объединит вокруг себя лучших – честных, порядочных – казахов; то есть самое ядро нации, собственно народ? Будет ли у нас будущее. Не грозит ли нам исчезновение?
– Ты прав, сынок! – поддержал его Насыр. – Умные, правильные ты говоришь слова. Я тоже уважаю русских, у меня тоже много среди них лучших моих друзей. Знаешь ли ты профессора Славикова или его сына Икора? Вместе с нами, с казахами, они борются за наше умирающее море. Но они бы тоже не одобрили, что поставили вместо Кунаева русского…
Между тем площадь окружалась: милицейскими машинами, солдатами, милиционерами. Рядом с милиционерами стояли дружинники с красными повязками, с железными прутьями в руках.
Кто-то сказал:
– Вон там раздают ребятам водку – ребятки расхватали уже целую машину…
– Оу, зачем же в такую минуту нужна водка? – поразился Насыр. – Совсем нехорошо: у джигитов и так горит кровь, а выпьют – ошалеют же!
Давешний мужчина проговорил сокрушенно:
– И водку, и сигареты раздают. Бедой это кончится… – Теперь он как будто бы винился в том, что за минуту до этого говорил так горячо. – Анашистов здесь много…
В разговор вклинился парень спортивного вида:
– Пусть ребятки согреются. В народе говорят: что-то стало холодать – не пора ли нам поддать? – И засмеялся.
– Чему радуешься? – угрюмо урезонил его мужчина в очках. – Перебьют их сейчас, пьяных, как цыплят!
У парня оказался свой довод:
– Правильно! А как иначе с ними справишься? Вот и повяжут всех пьяных. Это специально, если хочешь знать, задумано!
– Чушь какая-то! Удивляюсь, как это удалось через такие кордоны пригнать машины с водкой.
Тут из небольшой группы ребят, стоявшей неподалеку, вышел совсем молоденький парнишка и резко бросил в адрес спортсмена:
– Эге, вот ты куда поворачиваешь… А ну брысь отсюда! – И замахнулся.
Но его приостановили приятели. Спортсмен быстро растворился в толпе.
На трибуну все время поднимались какие-то люди. Насыру не удавалось разглядеть их лица, хотя сейчас это не имело никакого значения. Насыр, как и многие из собравшихся здесь студентов, знал в лицо только одного Кунаева. Появился Назарбаев, стал говорить речь. В это самое время в толпе закричали:
– Братья казахи! Начались незаконные аресты наших лучших людей – слышите вы или нет?
Все хлынули туда, откуда раздавались эти крики. Насыра толкнул плечом какой-то парень с сигаретой в зубах. Насыр почувствовал сильный запах анаши.
Мужчина в очках растерянно заметил:
– Водка и анаша уже начинают действовать…
– Они же сами раздают и водку, и анашу, – зло засмеялся парень.
– А вы не пейте и не курите сейчас! – крикнула совсем юная девушка, почти что подросток.
– Кто же от дармового откажется? – возразили ей.
Теперь ораторов, которые стояли на трибуне, никто уже больше не слушал. Никто в их слова больше не верил. Даже когда на возвышении появилась всеми любимая певица Бибигуль и разрыдалась, пытаясь что-то сказать молодежи сквозь слезы, шум не стих.
Вновь прибывающие солдаты и милиционеры были защищены пластиковыми щитами и вооружены резиновыми дубинками. По виду они ничем не отличались от ольстерских полицейских, на которых Насыр насмотрелся в эти дни по телевизору. Он ужаснулся: «И у нас все это, оказывается, есть: и щиты, и дубинки!»
Все ожидали, когда выйдет на трибуну вновь назначенный руководитель. Сейчас это было ох как нужно, ибо ситуация была накалена до предела! Выставить против безоружных студентов вооруженных солдат и милиционеров, дружинников с металлическими прутьями, которые были готовы броситься на разгон толпы по первой же команде, – что могло быть сейчас нелепее?
Мегафоны все как один тявкали: «Расходитесь! Расходитесь!» Плотной стеной вооруженные солдаты стали надвигаться на студентов – студенты на них. Из водометов ударили сильные струи воды. Куртки, плащи легко одетой молодежи покрылись ледяной коркой – студенты тряслись от холода, но не расходились. Струя воды сильно ударила Насыру в спину. Старый рыбак упал – сначала на колени, потом лицом вниз. Какой-то парень пoмor ему подняться:
– Ага, идите домой. Чего доброго, еще убьют. – Молодой человек невесело, скорее устало улыбнулся. – Аксакалы нам понадобятся завтра – чтобы собрать наши трупы. – Он заглянул в лицо Насыра и обрадовался: – Оу, Насыр-ага, вы-то как здесь очутились? Неужто все до одного люди нашего несчастного края уже переехали сюда?
– Ты, чей? – стал вглядываться в него Насыр.
– Сарсенгали, с седьмого разъезда!
– Кажется, знаю. Спасибо, что помог. Только сам тоже не оставайся здесь. Добром это не кончится. Ты что, здесь, в столице, учишься?
– Нет, работаю на заводе…
Они пригнулись, увернувшись еще от одной мощнейшей струи.
– Где вы, ага, остановились?
– В гостинице. Вот она, рядом.
– Пойдемте, провожу…
Они стали выбираться из толпы, все время уворачиваясь от ледяных струй.
– Тебя как зовут, сынок?
– Махамбет. Ага, быстрее, – можете простыть, надо быстрее идти в тепло…
Они пошли быстрым шагом. Махамбет все время отряхивал Насыра от льда, которым покрывалось, его насквозь промокшее пальто.
– Не возвращайся на площадь, парень. Иди-ка лучше в свое общежитие…
– Чего мне бояться, ага. Я против правительства ничего, в общем-то, не имею.
– Это все у вас организовано или как?
– Нет, совершенно стихийно. Союз сердец, так сказать, совпадение. Порыв. Организовываются лишь воры да прочее хулиганье…
– Это вы против того, что на место Кунаева назначили русского?
– Лично мне все равно, кто будет: казах или русский. Лишь бы не преступник был, а человек. Казахстан уже до ручки довели. Про Синеморье не буду говорить – знаете сами. В таком же положении Иртыш и Балхаш. А сколько принесла людям горя джамбульская химия? А гурьевская нефть? Вы знаете, какая детская смертность в Джамбуле и Гурьеве? А чего стоит семипалатинский полигон? Такое ощущение, что казахов решили просто уничтожить. Люди на Синеморье мрут от скоротечного рака, скотина перестала давать потомство… Сколько же это можно терпеть? Сколько же можно издеваться над народом?
«Сарсенгали, – знаю я его, – тихий, незлобивый человек, – подумал Насыр. – А сын выдался вон какой: умный, горячий. И чего он уехал от нас?»
– Приезжай домой, Махамбет. Чего ты забыл в этой Алма-Ате?
– Какая у нас там работа на разъезде, ага? Не стал я у отца хлеб отбирать – подался в город за работой. Разбежался потихоньку наш край – кто куда…