Пролог
— Здесь налево.
Водитель послушно повернул руль, и "праворукая" "Тойота-Карина", миновав железнодорожный переезд, въехала на территорию Черницкого кладбища.
— Давай, проедем дальше.
— Смотри, какая грязища. Запросто можем застрять.
— Сворачивай вон туда, — указала направление девушка. — Там посуше.
— Посуше, посуше… — проворчал ее спутник. — Не могли дорожки заасфальтировать! Буксуй здесь теперь…
— Х-ха, дорожки ему заасфальтировать! Здесь тебе не Запад!
— Ну и что хорошего-то. Все, дальше не проедем, — заявил молодой человек и заглушил двигатель. — Конечная остановка.
— В полном смысле слова, — улыбнулась девушка, застегивая пальто.
— Что? — не понял ее спутник.
— Кладбище — конечная остановка на жизненном пути любого человека.
— А-а…
Они вышли из машины, и девушка с наслаждением потянулась, вдыхая полной грудью чистейший и уже чуть морозный осенний воздух.
— Красотища-то какая! — раскинув руки, пропела она и повернулась на одной ноге вокруг своей оси. — Красотища!..
— Чего здесь красивого… — буркнул парень, окинув взглядом панораму.
— Да-а, нет в тебе чувства прекрасного! Ты только приглядись!
— К чему тут приглядываться-то, — скривился он. — Погост и погост.
— Погост!.. — передразнила девушка. — Это в твоей деревне "погост"…
— А в твоей?..
— И в моей, — не стала спорить она. — А здесь — кладбище. Чувствуешь магию слова — кладбищ-щ-ще… Красотищ-щ-ща…
— Опять ты со своими… — молодой человек запнулся, подыскивая нужный эпитет. — Ерунда все это. На постном масле.
— Сколько раз тебе говорила, чтобы ты не употреблял этих идиотских выражений.
— Каких?
— "На постном масле" и тому подобных. Это по меньшей мере…
— Помню, помню. "Трюизм", "моветон"… Какие там у тебя еще припасены словечки для меня?
— А, вспомнил: "Не комильфо".
— Ты обижаешься?
Подойдя к своему спутнику, девушка сняла перчатку и нежно провела кончиками пальцев по его лицу. Тот не ответил на ласку, дернул щекой.
— Не в этом дело.
— Я же любя. Мне хочется иметь культурного во всех отношениях…
— А мне на это плевать. Я перестраиваться не собираюсь. Какой есть, такой есть. Меня, по крайней мере, устраивает.
— И меня, — улыбнулась девушка.
— И вообще, какого черта мы сюда приперлись? Можешь объяснить?
— Конечно, объясню. Чуть позже. А теперь давай немного пройдемся.
— У тебя здесь что, кто-то похоронен?
— Нет, никого.
Девушка медленно направилась между могилок вглубь кладбища, с интересом рассматривая памятники и читая надгробные надписи. Молодой человек последовал за ней. Багряно-желто-коричнево-зеленый ковер из опавших листьев тихо шуршал у них под ногами. Кладбище в это время было пустынно, вдалеке виднелась лишь пара машин.
— Нашла место для экскурсии!
— А чем оно хуже любого другого? Тихо, красиво и… интересно.
— Что здесь интересного? Могилы и могилы.
— Не скажи, могила могиле рознь. Вот эта, смотри, завалена, памятник и оградка проржавели. Зато рядом, смотри, черный гранит, в ограде чугуна тонны на две, внутри все плиткой выложено, цветник какой оригинальный. А ведь парни почти ровесники: этому двадцать шесть лет, а этому двадцать четыре. И умерли в один месяц. А похоронены по-разному.
— Слушай, да ты просто извращенка какая-то. Я и не думал…
— Нет, это не я извращенка. Как раз не я. Ты говоришь — Запад. На Западе тоже разные кладбища. Где-то — фамильные склепы, участки на всю семью. А где-то — ровные ряды одинаковых надгробных плит, где только имя и даты рождения и смерти. Все унифицировано, никаких различий. Неважно, какой ты пост занимал и насколько был состоятелен при жизни, смерть всех уравняла. В таком подходе есть своя прелесть.
— Дорожки там асфальтируют на любых кладбищах. А у нас…
— Если бы только дорожки. Россия, специфика… Здесь есть более любопытные отличия, куда более любопытные.
— Какие же?
— Ну, об одном я уже сказала. Заброшенные, нищие могилки соседствуют со скульптурным великолепием. Вряд ли это еще где есть в мире. Везде, как правило, свои лежат со своими. И на Руси испокон веков так было. У Владимира Бенедиктова, поэта прошлого века, есть такие стихи:
… Один еще открыт нам путь — и нас уважат,
Я знаю, как придет святая череда,
"Не воспрещается, — нам у кладбища скажут, —
Пожалуйте сюда!"
На дрогах нас везут, широкую дорогу
Мы видим наконец и едем без труда.
Вот тут и ляжем мы, близ церкви, слава Богу!..
Но нет — и тут беда!
И мертвым нам кричат: "Куда вы? Тут ограда:
Здесь место мертвецам большим отведено,
Вам дальше есть места четвертого разряда,
А тут — воспрещено!
— Так что, либо традиция, либо унификация. Раньше у нас этого как-то придерживались: на Власихинском кладбище, скажем, для блатных свои места, "близ церкви" или в "Афганской аллее", для прочего люда — свои, "четвертого разряда". А на более новых, что здесь, что на Михайловском, сам видишь.
— Ну ты точно сдвинулась по фазе: все кладбищенские дела знаешь!
— И еще, — игнорируя замечание приятеля, продолжала девушка. — Как тебе это нравится? — она подбежала к одной из могил.
— Ну и что такого? — непонимающе пожал плечами парень.
— Как что такого?! Разве это не умилительно?
Прямоугольник надгробной плиты, на которую указывала девушка, был аккуратно обернут черной полиэтиленовой пленкой и перевязан веревкой.
— Люди хотят, чтобы памятник зимой не пострадал от непогоды.
— Вот именно! О-о, такого уж точно больше нигде не увидишь! — девушка окончательно развеселилась. — Прекрасный способ сохранения недвижимости!
— Ну и что?
— Да ты только вдумайся: способ сохранения недвижимости? Могильная плита — недвижимость. Ха-ха-ха!..
— Ну и что?! — в голосе молодого человека явно звучали нотки упрямства и раздражения. — В чем юмор-то?
— Для кого существуют кладбища? — перестала смеяться девушка.
— В смысле?
— Ну… Для живых или для мертвых?
— Для мертвых. Но и для живых тоже. Чтобы было куда прийти, навестить…
— Ага, навестить… но пусть. Спрошу иначе: для чего существуют памятники?
— Ясно для чего, для памяти. Они так и называются.
— Хорошо. Моряков хоронят в море. Индийцы кладут своих покойников на плоты и сплавляют по реке. Где-то мертвых сжигают, где-то привязывают на верхушки деревьев. Люди покидают свои страны и не могут навестить могилы близких. И так далее. Что же в подобных случаях — умершие предаются мгновенному забвению?
— Нет, конечно. Но лучше, когда есть, куда прийти. Ритуал и все такое.
— Пойдем дальше. Если у одного усопшего скромная плита из мраморной крошки, а у другого роскошное надгробие из цельной мраморной глыбы, о чем это говорит? Что второй был более достойной личностью, он более любим родными, скорбь по нему более глубокая..? Так?
— Не обязательно, — подумав, качнул головой молодой человек.
— Вот именно. Для отправления ритуала, для памяти достаточно какого-нибудь чисто символического знака. Мне, например, импонирует такой вариант, — указала она рукой на одну из могил. — Скромно, аккуратно и весьма пристойно. А вот эти все… произведения искусства больше смахивают на демонстрацию.
— Демонстрацию чего?
— А всего. Собственной состоятельности, некой фамильной гордости, а главное — любви к усопшему. Смотрите, люди добрые, такие вот мы, Пупырышкины, и у нас не хуже, чем у всех, что и удостоверяем. Как жилось их родственнику, от чего он умер — от передозировки наркотиков, от удара ножом в пьяной драке или наложил на себя руки, доведенный до края этой самой семьей, — неважно. Важно, что могила у него "не хуже, чем у людей". Вот и пакуют памятники на зиму, чтобы летом, в период более активного посещения кладбищ, представить всем свидетельство, что Пупырышкины… ну и так далее. Понятно, когда люди вкладывают деньги в недвижимость, которой, во-первых, могут пользоваться сами, а во-вторых, которую при надобности можно продать. Но кладбищенские ваяния к этой категории не относятся! Вот и получается, что это не я извращенка! Что, не так?
— Конечно, не так! Просто у одних есть деньги, у других нет. И если бы они у них были, они бы тоже не поскупились на солидные памятники своим родственникам. А твоя философия — ерунда на постном масле!
Девушка какое-то время молчала. Она вошла в одну из оградок и рукой в перчатке стряхнула опавшие листья с камня.
— Может быть, ты и прав, — произнесла она наконец. — Может быть…
— Ты придаешь большое значение многим вещам, видишь в них какой-то свой смысл. А люди не задумываются ни над каким особым смыслом, делают что-то, потому что так принято, вот и все.
— Ты прав в другом: даже чтобы похоронить по-человечески, нужны деньги. Без них никуда. Они нужны нам здесь и сегодня. Потом нам будет безразлично под чем лежать — под синим жестяным обелиском со звездой или под благородным мраморным камнем.
Молодой человек молчал, глядя куда-то в сторону. В позе его сквозило напряжение. Поднялся порыв ветра, и девушка, поежившись, подняла воротник пальто.
— Есть еще одна прелюбопытнейшая тема: — эпитафии, — произнесла она. — Но учитывая твое настроение, полагаю перенести ее на следующий раз. Здесь попадаются такие перлы! — улыбка оживила ее лицо.
— Да, в другой раз, — согласился ее спутник. — Ну что, поехали?
— Конечно, милый. Только по пути завернем еще в одно место.
— Куда это?
— Я покажу. Не волнуйся, это буквально на минуточку.
Девушка энергично похлопала руками, отряхивая перчатки, и направилась к машине. Водитель завел двигатель, развернул "Тойоту" и направил ее к выезду, старательно объезжая лужи.
— Подожди, не разгоняйся, — тронула его за локоть девушка. — Сверни-ка сюда. Сверни, сверни, это ненадолго, как я и обещала.