— У твоего друга явная склонность к образным выражениям. Непонятно только, что в этом интересного. Ну водочник, ну нажился, ну купил кафе… Стандартная судьбинушка нового русского среднего пошиба.
— А интересно вот что. Как ты знаешь, пару лет назад местные власти объявили священную войну спиртовикам и водочникам, работающим не на государство, а на свой карман. Об этом трубили все газеты и телеканалы.
— Меня это нисколько не касалось, так что я только краем уха…
— Войну, что удивительно, не только объявили, но и повели. Водочников вычисляли, отлавливали на дорогах их грузы, сажали их работников, громили их подпольные цеха и базы. Посадили несколько милиционеров и налоговиков, прикрывавших подпольных воротил, остальные решительно отказались от почетной и высокооплачиваемой должности "крыши", бросили подопечных на произвол судьбы, и вскоре те на собственной шкуре испытали состояние, обозначаемое идиоматическим выражением "как рыба об лед". Словом, власти победили.
— Рад за них, я являюсь сторонником государственной водочной монополии.
— Я тоже. Беда в том, что победа оказалась пирровой.
— Это как?
— Администрация думала, что стоит зажать подпольщиков, люди начнут покупать заводскую водку, и деньги широкой рекой потекут в бюджет.
— Логика налицо.
— Никакой логики. Благие пожелания, не более. Алтай был одним из нескольких регионов в России, где производство подпольной водки достигло огромных масштабов. И водку подпольщики производили весьма качественную, из хорошего питьевого спирта высшей очистки, с использованием угольных фильтров и с соблюдением технологии. Все крики о том, что "паленкой" травятся люди, относятся к мелкому кустарному производству, когда низкосортный технический спирт, зачастую попросту ядовитый, бодяжат водой из-под крана, разливают в грязные бэушные бутылки, в которых хранилось неизвестно что, и толкают через своих знакомых, работающих продавцами в "комках". Вот с этой мелкой кустарной нечистью бороться очень сложно, впрочем, она-то особой конкуренции государству не составляет. Другое дело — цивилизованные подпольщики. Произведенную продукцию они считали КамАЗами, а чаще вагонами. И вот эти КамАЗы и вагоны по большей части продавали за пределами края.
— По большей части?
— Не менее девяноста процентов. Их зажали, а оборот водки, произведенной на официальных предприятиях, особо-то и не возрос. Увеличился, конечно, немного, но и близко не подполз к тем показателям, на которые рассчитывали власти. И акцизы с налогами вовсе не потекли в бюджет, а зависли на ликероводочных заводах кредиторской задолженностью. Да плюс вексельное обращение, эта эрзац-валюта. Нет, судя по отчетам чиновников в прессе, все нормально, у теневого бизнеса отбит приличный кусок доходов. Но высокопоставленные администраторы аж зубами скрипят, и есть от чего: мало того, что приток "пьяных" денег оказался далек от желаемого, те средства, и очень немалые средства, которые тащили теневики на Алтай, реализуя "паленку" на Урале и в Новосибирске, в Кемерово и Новокузнецке, на Севере и на Дальнем Востоке, иссякли. А это ведь по сути были реальные инвестиции. Водочники занимались строительством, скупали все подряд, другими словами — давали работу и кормили кучу народа. Думаешь, наверху не понимают, что потерял край? Нет, братец, не такие уж они все там тупорогие.
— Но здесь уже дело не только в деньгах. Нельзя дать вору наживаться, даже если это каким-либо косвенным и неожиданным образом выгодно обществу. Тем более, что в нашем случае речь идет не об обществе в целом, а о его части на отдельно взятой территории.
— Здесь с тобой трудно спорить. Но вот что получается. Те рынки сбыта, что были под нашими теневиками вовсе не отошли к нашим официалам. Их тут же заняли теневики из других регионов. Ты же слышал о той экспансии, которую проводит маленькая Северная Осетия? Она заполонила пол-России своей низкопробной, но дешевой водярой. А Осетия во много раз меньше Алтая, и по территории, и по населению, но там двести ликероводочных заводов. Двести! Не считая кустарных разливочных. И их власть не только с ними не борется, но и всячески поощряет: еще бы, такие деньги льются в горную республику, где нет ни промышленности, ни общественной тяги к какому бы то ни было труду. Традиционный подход, так сказать.
— Но их сейчас тоже повсюду зажимают. Вон, перекрыли поток спирта из Турции и Грузии. Словосочетание "Верхний Ларе" уже стало чуть ли не нарицательным. Там пограничники конкретно отстреливают любой спиртовоз, пытающийся прорваться в Россию.
— Еще бы, заказ московской водочной мафии. Убирают конкурентов.
— Да брось ты, просто власти наконец взялись за отстаивание госмонополии.
— Ага, щас! И за осетинов можешь не беспокоиться: они еще много своего дерьма сюда скачивают, уж поверь мне.
— И к нам?
— А вот к нам как раз нет. У нас традиционно на девяносто пять, если не больше, процентов продавалась и продается своя водка. Заводская ли, паленая, но алтайская. Ты же знаешь, она завсегда самой лучшей в округе была. Вино суррогатное везут, коньяки левые, но водка и пиво..! Это святое и это вне конкуренции!
— Так давай выпьем по этому поводу.
— Ага.
Авдей плеснул водки в стаканы, сразу выпил свою порцию и вновь заметался по комнате. Кирилл выцедил обжигающую жидкость в несколько маленьких глотков, занюхал кусочком хлеба и им же зажевал.
— Так вот, моральный аспект, который ты затронул, — продолжил свою мысль Доломанов. — Если бы власти заявили: мол, главная наша задача — разорить теневиков, не дать негодяям наживаться на нестабильной ситуации и отсутствии должного контроля; пусть регион потеряет материально, зато справедливость восторжествует — вот тогда бы я их уважал безмерно и за такую власть глотку бы любому перегрыз. Но они ведь, чиновники эти, на теме госмонополии построили все свои программы, предвыборные и отчетные, уверяя нас всех, что "пьяные" деньги озолотят Алтай.
— Цель-то была вполне благая, согласись, Авдюша.
— И что толку? Реальные денежные притоки-то уменьшились. Как тут не вспомнить Черномырдина с его "Хотели как лучше…" Опять жидко обосрались.
— Почему опять?
— А, одноклассничек-то мне порассказывал. Мы-то с тобой всего не видим, а он с интересом наблюдает. Администрация-то введет фиксированные цены на полиэтиленовые мешочки, ну те, в которые на рынках и в магазинах товар фасуют…
— Зачем?
— Хороший вопрос. Вроде как для защиты малоимущих слоев населения.
— А на деле?
— А на деле малоимущие со своими мешочками на рынок ходят, постиранными и высушенными. А остальным плевать на эти копейки. Конечно, никто это тупое распоряжение и не думал выполнять, но если бы торгашей заставили, это привело бы к безусловному понижению товарооборота, пусть и небольшому. Кому выгодно? Никому. Аналогичная история со стеклотарой.
— Что еще за история?
— Тоже ввели фиксированный предел стоимости бэушной бутылки. Экономический эффект: спекулянты из соседних областей сняли неплохой куш за наш счет, за счет тупости наших отцов-руководителей, а мы опять в клоаке. Идиотизм свой они отменили втихоря, денежек-то утекло немало. И такие их ляпы на каждом шагу, а страдает, между прочим, население. А как они руководят сельским хозяйством! О, это отдельная большая тема! Вот где неподнятая целина-то!
— Только не начинай ее поднимать! Не желаю я больше все это дерьмо слушать. Что бы ты там ни говорил и как бы ни был прав, в моем романе будут жить прекрасные и верные женщины и порядочные и сильные мужчины. И там не будет ни спиртовиков-теневиков, ни проституток, ни чиновников, ни прочей… так сказать…
— Тогда это будет сказка… — печально и неожиданно трезво посмотрел на друга Авдей. — Ну, дай Бог… Хотя я не очень представляю…
— Тащи еще пива!
— А разве есть?
— Я в холодильник поставил. И воду под пельмени ставь.
— А водку?
— И водку давай, здесь на разок разлить осталось. А потом почитаешь мне свои стихи, а то совсем тоску нагнал…
Глава 5
— Некоторые из них работают под своими именами, если они достаточно благозвучны. Например, Карина, армянка. Но большинство берут псевдонимы. Алла, Виола, Диана, Ия, Жанна, Нана… Одни для понта, другие шифруются. Некоторые где-то работают, для других проституция единственный бизнес. Одни сразу тратят все, что зарабатывают, на шмотки, развлечения. Другие откладывают каждую копеечку, надеются в будущем завести дом, семью.
— И заводят?
— Случается.
— Хорошо, что есть такие… Бережливые…
— Да, нам это на руку, — согласилась девушка и вздохнула.
— Чего ты? — скосил на нее взгляд молодой человек.
— Сейчас бы сигаретку… — мечтательно протянула она.
— Мы же договорились!
— Да я ничего. Ты же знаешь. С тех пор, как ты мне запретил, я ни одной не выкурила. Это я так, в память о прошлом.
— Что за удовольствие травить себя дымом! Столько болячек от этой дряни!
— Тебе хорошо, ты спортсмен, ты и не начинал. А бросать, знаешь, как тяжело!
— Ничего, справишься.
— Само собой, — вновь вздохнула девушка. — Раз ты так решил. А я тебя всегда слушаю.
— И правильно делаешь. Это для твоего же блага. — "Если он еще скажет, что целовать курящую женщину, все равно, что облизывать пепельницу…" — подумала было она, но додумать, что тогда будет, не успела, потому что он все же произнес: — Целовать курящую женщину все равно, что облизывать пепельницу.
— Я же тебя просила обходиться без трюизмов, милый.
— А я тебе говорил, что не собираюсь подстраиваться под твои взгляды…
Они сидели в машине во дворе одного из микрорайонов на окраине города, состоящего из множества неотличимых друг от друга панельных девятиэтажек. Девушка специально настояла, чтобы приехать чуть пораньше, для того, чтобы настроиться на предстоящее "дело". Они не боялись, что их "Тойота" привлечет чье-то внимание, потому что стояли не во дворе нужного им дома и даже не в соседнем, а через один, где у тротуаров припарковалось еще несколько автомобилей.