— Надо же… "Голубой", а туда же…
— О, дружище! Я и не подозревал, что ты махровый гомофоб!
— Да нет… Зачем… Пусть себе… Мне нет никакого дела… Это его проблемы…
— Вон ты, оказывается, какой! А Мамочка еще считала тебя культурным человеком! А культурные люди, по самой своей сути, должны толерантно относиться к подобного рода проявлениям. Где твоя снисходительность, мон шер!
— Конечно… Я понимаю… Это на генном уровне и все такое… Природа, куда деваться…
— Вот именно!
— Ты прав… И все же…
— И все же?
— Если ты педик, сиди и не высовывайся! Тем более, если ты… Ну… По вызову… И нечего… К порядочным людям… На работу… Компрометировать…
— Славно ты пригвоздил всю эту гей-братию, добрый человек!
— Ты только не подумай… Я вовсе не призываю… Пусть раз так вышло…
— Ладно, гуманист, иди уж. Тебя больные ждут не дождутся.
— Пока.
Выпуская Доктора из дверей. Хлебосолов увидел, что по лестнице подымается Петр.
— Погоди, не закрывай, — окликнул его инвалид, с трудом штурмуя лестничный марш на своем протезе. — Последний рывок!
— Что, лифт не работает? — спросил его Доктор, безуспешно нажимая на кнопку вызова. — Х-м, и действительно…
— Сломалась, железяка хренова! А иначе с чего бы я сюда пехом перся! Я что, Алексей Маресьев, чтоб ему повылазило!
— Кому? — усмехнулся Хлебосолов. — Герою Советского Союза?
— Дурень! Лифту, конечно!
Бывший сапер уже одолел свою вершину и теперь отдыхал, навалившись на перила.
— Странно… — произнес Доктор. — А когда я подымался, он был исправен.
— Закон подлости… — вздохнув, произнес инвалид. — Вечная история.
— Это смотря по отношению к кому! — поднял указательный палец Хлебосолов.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что по отношению к тебе — закон подлости, по отношению к Доктору — закон везения и удачи. А ты говоришь — вечная история.
— Ну у него-то две ноги! И наверняка обе здоровые!
— Извините, пожалуйста! — сыронизировал хирург, разучившийся за долгие годы ампутационной практики сюсюкать и заигрывать с больными. — Я не виноват!
— Само собой, — не раздумывая согласился Петр. — И я не виноват. Жизнь так устроена. Но и она не виновата. Никто не виноват.
— Ладно, устроили тут философский диспут на лестничной площадке! — прервал диалог Хлебосолов. — Давайте расходиться. Ты туда, а ты сюда.
Он провел Петра на кухню, усадил на табурет, сам примостился у излюбленного подоконника, достал сигареты, протянул гостю, закурил сам.
— На улице — холодина собачья! — с наслаждением выпуская дым через ноздри, произнес Петр. — Настоящая зима!
— Замерз? Хочешь чего-нибудь горячего? Чайку, кофейку?
— Да нет, спасибо.
— Водки нет. Извини, конечно, но здесь не держим. Мамочка…
— Да ну, какая водка! Я за рулем. Не суетись, все нормально.
— А Михаил здесь?
— Да нет.
— Он ведь тоже тут охранником, как и ты?
Кирилл удивился, что Алка не объяснила своему другу, кем в действительности был Мишаня. Значит, была не болтливой.
— Вроде того, — уклончиво ответил он. — Он тебе нужен для чего-то?
— Нет, я так…
— Ты по какому-то делу пришел или просто потрепаться?
— Просто… Потрепаться…
— В нашем салоне новое поступление, — хмыкнул Хлебосолов. — Две смазливые дебютантки. Может, хочешь… взглянуть?
— Нет! — почти испуганно отреагировал Петр. — Во всяком случае, не сейчас. Может быть, потом. Позже… Когда-нибудь…
— Угу, — кивнул Кирилл. — Тебя можно понять… — Он больше не знал, что сказать.
— Ничего, — как-то грустно ухмыльнулся Петр. — Жизнь продолжается.
— Золотые слова, — сказал Хлебосолов и вспомнил, что недавно уже говорил эту фразу. Причем, как ему сейчас показалось, в обоих случаях, он произнес ее не к месту.
— Слышал, у вас еще одна девочка пропала. А, Кирилл?..
— Господи, ты-то откуда это услышал!
— Земля слухом полнится. Это уже третья. Пока третья…
— Да может, она жива. Ты ведь ее не знаешь, а она такая…
— Ну почему же не знаю… Знаю.
— Откуда?
— Я с ней… Я ее… В общем, заказывал. Давно, пока с Алкой не познакомился.
— Понятно…
— И брось со мной как с недоделанным говорить. Я ведь в физическом плане инвалид, а не в психическом, не в интеллектуальном. Это у меня ноги нет, а голова есть, голова на месте. И я прекрасно понимаю, что ты считаешь так же, как и я…
— Что считаю? — без малейшего интереса, как бы по инерции, спросил Кирилл.
— Что Юлька — звено все той же цепи. Или единица все того же ряда, как тебе будет угодно. Есть, что возразить на это?
— Допустим, я допускаю такой вариант. Как тебе нравится тавтология "допустим-допускаю". Симпатично, не правда ли?
— Я не филолог, и если честно, мне глубоко плевать на это.
— Я филолог, но мне тоже плевать. Что дальше? Продолжай.
— Да я все о том же: надо искать убийцу. Или убийц. Вот и все.
— Сколько уже времени прошло после смерти Аллы? Напомни-ка.
— Я понимаю, на что ты намекаешь, — кивнул Петр. — Хорошо понимаю.
— Неужели? И на что же?
— Что за все это время я, живущий одной-единственной идеей, ни на йоту не приблизился к разгадке… Вернее, к установлению… Неважно. В общем, ни хрена не достиг.
— Вот видишь.
— Но я же вам сразу сказал, что один просто-напросто не потяну.
— Это как начинающий шахматист. Знает, что не одолеет гроссмейстера, и зовет пацанов из двора: ребя, пошли, мол, навалимся всем миром! Как засядем за двадцать досок, да как зададим ему жару! Уж толпой-то мы решим любую проблему!
— Болтовня это все. И софистика. Тебе никогда не говорили, что ты болтун?
— Отчего же. Говорили. И не раз. И что это меняет в нашем деле?
— Ее убивали хладнокровно и жестоко, — вместо ответа произнес Петр. — Представляешь, какой ужас, какие муки она испытала? Попробуй задержать дыхание, насколько возможно, а потом, когда уже нет сил терпеть, продержись еще несколько секунд и скажи себе в эти секунды, что у тебя впереди нет того спасительного глотка воздуха, который в действительности есть. Вот у Аллы этого глотка не было. А мозг работал, она все осознавала. Ну, попробуй ради интереса, задержи дыхание…
— Англичане говорят: "Для того, чтобы понять, что яйцо тухлое, необязательно его съесть". Давай, не будем на мне проводить никакие эксперименты, ладно?
— Да, ты прав, — отставной офицер говорил ровным, спокойным тоном, и в этом спокойствии уже сквозило что-то необычное, ненормальное даже. — А я вот пробовал…
— Что?
— Задержать дыхание. Долго, почти до потери сознания…
— Ну и как, понравилось? — глядя на инвалида почти с презрением, спросил Хлебосолов.
— Чудовищные ощущения… — Петр уловил взгляд собеседника и слабо улыбнулся. — Да нет, я не сдвинулся по фазе, не напрягайся. Просто разок как-то…
— У тебя есть что-нибудь конкретное, или одни сопли?
— Так ты согласен… Поворошить осиное гнездо? Я правильно понял?
— Если ты мне скажешь, что я конкретно должен делать, я сделаю это, а сам я представления не имею, у кого что спрашивать, за кем следить, что искать и из кого информацию выбивать. И учти, мстить я ни за кого не собираюсь.
— Этого от тебя и не требуется. Главное, помоги мне найти. Остальное — моя забота.
— Ну и с чего начинать? Давай, излагай свои соображения.
— Перво-наперво от тебя нужно, чтобы ты узнал две вещи…
— Я весь внимание.
— Значит, первое: где Алка крутила свои деньги. Давала в долг под проценты, вкладывала в какой-нибудь бизнес на паях, и тому подобное. И то же самое про Ирину и Юлю.
— Хорошо, я порасспрашиваю девочек, может, кто что и знает.
— Ага, порасспрашивай. А то я пытался, бесполезно, — махнул рукой инвалид. — Они мне сочувствуют и всерьез не воспринимают.
— Заметано.
— Далее. Нужно выяснить, у кого из жриц любви есть приятель с автомобилем…
— Я понимаю, что это необходимо, но как реально все это установить? "Услада" ведь не монастырь, и девочки не монахини. У каждой из них есть постоянный бой-френд, а то и два, а то и три, в том числе и с машинами.
— Знаешь, как работают золотых дел старатели? Набирают полное сито грунта, тяжелого, однородного, где нет даже намека на присутствие чего-то ценного, ни малейшего блика, потом промывают в воде, песчаная порода уходит, а крупинки золота — вот они, блескучие, на дне сита. Ну что ты смеешься!
— Я тебе про шахматистов, ты мне про золотоискателей!
— Ты мне аллегорию, и я тебе — аллегорию. Для равновесия.
— Кормим друг друга сказочками про белого бычка…
— Ну их в сторону. В общем так. Узнаешь то, о чем я прошу, появится ниточка. Потянем за нее и размотаем весь клубок.
— Ладно, попробуем.
— А если что по технической части надо… Ну, там, электронику какую, подслушку, видео… Так ты не сомневайся, все достану. Мне такие вещи приносят на починку, ты себе даже представить не можешь. Я уж не говорю на тему взорвать. В этом-то деле я кое-что маракую, сам знаешь.
— Вот давай только обойдемся без взрывов, — скривился Хлебосолов.
— Это я так, к слову. Кто знает, чем все обернется. Жизнь штука непредсказуемая.
— Хватит нагонять жути!
— Ну ладно, поковыляю на работу, — заявил бывший сапер, выбираясь из-за стола.
— Работаешь?
— Куда деваться, на пенсию-то не проживешь. Да и отвлекает.
— Это точно. Через пару дней свяжемся?
— Я сам на тебя выйду. Если что-то разузнаю. Позвоню или заеду.
— Лады. Буду ждать.
Петр ушел, а Кирилл, заварив себе крепчайшего чая, встал с чашкой обжигающего пальцы напитка у окна и, глядя во двор, принялся прикидывать с чего начать выполнение его поручения, в результативность которого не особо-то верил.
Он не знал, что уже произошла очередная трагедия, оборвалась еще одна жизнь, и что известие об этом, станет той последней каплей, которая переполнит чашу его нежелания вмешиваться в происходящее.