— Понятно дело, в десяти миллионах ты и так не слишком заметен, да и не нужен никому особо.
— Дело не в том. Культура. Цивилизация. Европа. Столица.
— Разврат одним словом.
— При чем тут разврат! Если мужчины с женщинами кувыркаются самым наглым образом, это не разврат, а если люди особые, не такие, как все стадо, более тонкой организации, сразу разврат? Господь нас создал такими и с этим ничего не поделаешь! Да и надо ли что-то делать?
— Так можно все оправдать, — улыбнулся Мишаня.
— А кто нуждается в оправдании?! Ну ответь, кто? Петр Ильич Чайковский? Ну назови мне хоть одного композитора, который по своей одаренности приблизился бы к нему. Хоть одного из русских композиторов. Ну, можешь назвать такого?
— Не, — мотнул головой Мишаня.
— То-то. А Бетховен? Здесь уж и в мире, пожалуй, никто с ним близко не стоял. А писатели? Марсель Пруст и Герман Мелвилл, Кристофер Марло и Андре Жид, Артюр Рембо и его любовник Поль Верлен, Оскар Уайльд и Генри Джеймс, и многие, многие другие. О-о, какие имена! Какие личности! Какие судьбы!..
Мишаня, имевший за плечами лишь пэтэушное образование, слушал друга, открыв рот. Витяша уже далеко не в первый раз перечислял великих геев, но Мишаня упивался самим звучанием ничего не говорящих ему имен, безоговорочно веря своему образованному другу, что это люди действительно великие, осчастливившие человечество своим талантом и известные всему миру.
— А художники! — продолжал свою лекцию Витяша. — Не будем тревожить весь этот сонм великих имен? — Мишаня, уловив в речи друга вопросительные интонации, зачарованно кивнул. — Хорошо, не будем! Достаточно упомянуть только два имени: Леонардо да Винчи и Микеланджело Буонарроти…
— А, это который в фильме "Сватовство гусара" картину нарисовал! Знаю!
Витяша поморщился и укоризненно произнес:
— Мишаня! Ну как так можно!
— Да я ничего, — сконфузился тот. — Просто кино вспомнил.
— А философы! — махнув рукой, продолжал Витяша. — Сократ, Гораций, Вергилий, Катулл…
— И Катулл? — желая повеселить приятеля, покачал головой Мишаня. — Кто бы мог подумать! Нет, про Катулла я определенно не знал!
— Как и про всех остальных! — оценив шутку друга, рассмеялся Витяша. — Но не только люди науки, искусства были гомосексуалистами. Александр Македонский, Фридрих Великий, Юлий Цезарь!.. Да мало ли кто! Скажем, выдающийся английский разведчик Лоуренс Аравийский. В Англии, если верить Олдингтону, с ее системой закрытых воспитательных учреждений, чуть ли не каждый второй мужчина является носителем нетрадиционной сексуальной ориентации, просто большинство это тщательно скрывает. И, как видишь, Англия — не самая захудалая страна в мире.
— А Германия? Франция?
— Да везде одно и то же! Можешь прибавить сюда и Россию.
— Ну да, наш шоу-бизнес…
— Шоу-бизнес, балет, кино и прочая, и прочая… везде. Не стоит даже перечислять всех этих Фреди Меркьюри, Элтонов Джонов, Рудольфов Нуриевых и Борисов Моисеевых, а то мы с ними до утра не расхлебаемся и все равно большую часть упустим.
— Точно. Ну их всех в жопу!
— Мишаня! Зачем так грубо! Это некультурно! Прошу тебя…
— Да ладно ты. Я человек простой, и нечего лепить из меня образцового педика.
— Я чувствую, что вон та коза уже окончательно набралась наглости и вот-вот подойдет к тебе знакомиться. Если она это сделает, я ей всю рожу расцарапаю!
Мишаня обернулся в ту сторону, куда смотрел его друг и увидел трансвестита в платиновом парике и женском платье с поразительно ярким макияжем на лице.
— Вон та что-ли?
— Именно!
Мишаня бросил на трансвестита суровый уничтожающий взгляд, и тот кокетливо потупился, хотя было незаметно, чтобы он очень уж сильно стушевался.
— Слишком много краски на портрете, как у ирокеза, — прокомментировал Мишаня. — Я таких не люблю.
— А вон те девахи вроде ничего, — кивнул Витяша в сторону одного из столиков, за которым сидели двое лощеных мужчин, лысоватый брюнет и шатен, оба лет тридцати пяти, похожие на банковских клерков. — С ними можно познакомиться.
— Еще не вечер. Посмотрим по ходу пьесы. Может, и познакомимся.
— Конечно. Так, надо бы еще что-нибудь заказать, как ты считаешь?
— Только не коктейль. Бурда какая-то, зря я тебя послушал..
— А мне нравится. Я бы еще такой выпил, с твоего позволения.
— А я возьму себе пивка. И водочки немножко. Грамм сто.
— Только не больше, а то знаю я тебя! Зальешь глаза и будешь никакой!
— Ладно, не дергайся. Пойду принесу.
— Зачем ходить? Позови официанта, вон он стоит, скучает.
— Нет, разомнусь немного. Закуску какую-нибудь заказать?
— Возьми фисташки. Ну, себе что хочешь к пиву. Рыбки там…
— А посущественней?
— Ты что не наелся? Мне ничего не надо, я достаточно сыт.
— Ну, тогда и мне не надо.
Мишаня встал из-за стола и пошел к стойке. Головы большинства посетителей дружно повернулись в его сторону.
Он уже сделал заказ и ждал, пока бармен приготовит напитки, когда входная дверь распахнулась и в "Менестрель" ввалилась довольно шумная компания.
Их было четверо. Наглых и уже поддатых. Несмотря на настойчивые увещевания гардеробщика, они отказались раздеться и были теперь все в почти одинаковых кожаных куртках, а один еще и в перчатках, хотя погода стояла довольно теплая.
— Ну-ка, нацеди нам пивка! — обращаясь к бармену, развязным тоном бросил один из вошедших. — Да побыстрее, трубы горят!
Один из парней, могучего телосложения и самый пьяный, сел на высокий стул за стойку бара, положив на нее внушительные кулаки и уставился угрюмым взглядом в зеркальную витрину. Остальные остались стоять. Тот, что в перчатках, внимательно осмотрел присутствующих и, что-то поняв, хмыкнул.
— Мужики, куда это вы меня притащили?
— А что? — глянул на него через плечо тот, что сделал заказ.
— Да вы гляньте, здесь одни педики собрались! Гадом буду!
Двое последовали его примеру и принялись рассматривать публику. Третий продолжал мрачно разглядывать себя в зеркале.
— А и точно, — подал голос один из парней. — Слышь, зема, — обернулся он к бармену, — здесь чо, в натуре одни гомики?
Бармен как-то неопределенно дернул головой, как будто у него внезапно прострелило шею. В зале, где еще пять минут назад царили приязнь и умиротворение, повисла гнетущая атмосфера. Посетители прятали глаза, старательно пытаясь не встретиться взглядами с "гостями заведения".
— Нет, ну надо же, откуда они только все повылезали!
— Гля, вон те как бабы вырядились! Серый, ты чо, специально меня сюда приволок?
— Не, откуда я знал… С виду кабак и кабак. Ты же сам сказал: давай зайдем…
— Да я-то не местный.
— А я чо, по кабакам хожу, что ли!
— Ладно, плевать — вмешался третий, — хлебнем пивка и попылим дальше. Эй, халдей, ну скоро ты там? Давай, шевели булками!
— Что-что, а это они умеют! — сострил тот, что в перчатках.
Его друзья рассмеялись. Когда их смех затих, вдруг захохотал четвертый, неожиданно громко и как-то зловеще.
— Держись, братан, — хлопнул его по спине один из приятелей. — А то мы тебе больше не нальем. Как ты? Все нормально?
— Я еще всех вас понесу… — тщательно выговаривая слова, как это свойственно пьяным, ответил тот. — Сынки…
— Ну и нормально. Щас, пивка хлопнем и пойдем дальше.
Мишаня принялся собирать свои кружки и стаканы. Одни из парней ухватил взглядом татуировку на его запястье.
— Браток, а ты-то что здесь делаешь? — спросил он.
— Да вот, решил посидеть. С пивком, — спокойно ответил Мишаня.
— Да здесь же одни петухи собрались!
— Ну и что, они не кусаются.
Мишаня собрался идти за свой столик, но парень придержал его.
— Ты в натуре в десанте служил, или так наколол?
— Такие вещи так не колят. Отдельная бригада ВДВ, разведрота.
— Ты что, из этих? — нехорошо прищурился тот, что в перчатках.
— Ребята, отдыхайте, я же вас не трогаю. Давайте по хорошему…
— Ах ты козел! Войска позоришь!
Один из парней толкнул Мишаню, так что он пролил пиво. Мишаня поставил кружки и стаканы на стойку и отряхнул мокрые руки.
— Да какие войска, — ровным голосом произнес он и, глядя в зеркало за спиной бармена, оценил обстановку. Парни здоровые, под стать ему, и настроены весьма агрессивно. Четвертый, хоть и сидит безучастно, но может оказаться наиболее опасным, это чувствовалось. Посетители уткнулись в свои чашки и рассчитывать на кого-то из них бесполезно, один Витяша открыто наблюдает за происходящим, но в таком деле толку от него нуль. Ага, вон охранник наконец-то нарисовался. Держится в стороне, но взгляд пристальный и вид решительный… — Сегодня же не второе августа. Будет день десантуры, тогда и попоем песни.
— У нас с тобой разные песни, коз-зел! — процедил сквозь зубы один из парней.
— Ну и ладно, — повернулся к ним лицом Мишаня. — А теперь бы я хотел сесть за свой столик и допить то, что осталось от моего пива. Вы не против? — спросил он, и когда тот, что в перчатках, изобразил на лице величайшее презрение, явно намереваясь бросить в его адрес что-то уничижительное, мягким тоном добавил: — Пидоры…
— Ш-што ты сказал?!..
Они были просто ошеломлены такой наглостью. Но ошеломление это длилось недолго, ровно столько, сколько понадобилось Мишане, чтобы, поймав взгляд охранника, кивнуть ему на здоровяка, сидящего за стойкой: мол, это твой.
А потом он начал их месить. Не бить, не лупить — именно месить.
Они падали от его ударов, пинков и бросков, вскакивали и вновь кидались на него, вставали в стойки и пытались применить боевые приемы, которым когда-то обучались и которые не раз применяли на практике. Но все было тщетно. Он их месил.
Лицо здоровяка, сидящего за стойкой, с первых же ударов приняло осмысленное и жесткое выражение. Он повернулся на стуле и уже хотел вступить в бой, когда подскочивший сзади охранник ударил его небольшой карманной дубинкой по затылку. Видимо, он прекрасно знал, куда и как ударить, потому что здоровяк, не издав ни звука, словно куль осел под стойку и затих.