«Что она знает обо мне? – грызя кончик карандаша, думала Анита, глядя в текст речи и не видя ни строки. – Почему сказала, что может утопить, если захочет? Что она могла пронюхать, от кого узнать? Или это были просто пустые угрозы, чтобы посмотреть, как отреагирую? Но зачем ей это? Неужели я права и она снюхалась с кем-то из моих конкурентов? А что, запросто… Кику как граната без чеки – надо просто поймать момент и бросить в правильном направлении, а сейчас это значит – в меня. Но как понять, кто именно ее заинтересовал и чем? Деньгами? Вряд ли. Кику в них не нуждается настолько, чтобы… хотя… все ведь зависит от суммы. Кто откажется от денег, особенно если работа предстоит по душе? Ей ведь нравится изводить меня, так почему не совместить приятное с полезным?»
Голова стала напоминать раздувающийся воздушный шар – еще немного, пара порций воздуха, и его разорвет на цветные лоскутки. Анита отбросила листы с речью, взялась пальцами за виски и принялась массировать их по кругу – так учил муж, чтобы снять головную боль и сбросить напряжение.
«Мне надо быть осторожнее, – думала она, медленно совершая круговые движения пальцами. – Осторожнее, потому что теперь непонятно, кто кому друг, враг или союзник. Даже с Натаном не стоит быть до конца откровенной. Нет, он, конечно, мой человек, но даже такие предают. Вообще никому нельзя верить. А самое ужасное – я боюсь завтра ехать на завод».
В этом она призналась себе внезапно, хотя ощущение преследовало ее с того самого выездного заседания. Аните начало казаться, что всюду, где она теперь появится, станут возникать эти люди с плакатами, написанными кроваво-красной краской. Она будет видеть свою фамилию, читать эти «Долой» и «Убирайся»… а надо держать лицо и никак не реагировать. А как, ну как можно не реагировать?! И журналисты… эти пираньи с микрофонами и камерами, готовые накинуться скопом и в секунду обглодать ее до костей, если только она не сможет сохранить спокойствие. Сейчас каждое слово, каждый жест, каждое выражение лица будет рассматриваться как в лупу. И у нее нет права на ошибку, иначе выборы она проиграет.
Анита собрала с дорожки разлетевшиеся листки с текстом завтрашней речи и вернулась в дом, поймав себя на том, что настороженно прислушивается к звукам на половине Кику. «Как будто я не имею такое же право на этот дом, как и она! Как будто я здесь приживалка! Саша-Саша, зачем ты сделал это? Ну ведь ты же все понимал, ты знал, что она ненавидит меня, с первого дня, как я появилась в твоей жизни, эта дрянь меня терпеть не может! А твой уход только обострил в ней эту ненависть. Она же меня считает виноватой в том, что ты… как будто это я затянула ремень на твоей шее! Саша, но ведь это не так! Я не хотела, чтобы все так случилось, никто не может желать такой смерти человеку, с которым прожил много лет!»
Аниту вдруг охватило отчаяние, она словно оглянулась назад и увидела свою жизнь – и ту, что была у нее до встречи с Александром, и ту, что была с ним, и даже ту, что есть сейчас, когда его не стало. И ни в одной из этих трех жизней Анита не была счастлива. «Вот поэтому мне нужно уехать. Надо изменить все – и тогда, может, жизнь пойдет как-то иначе, пусть хоть ненадолго».
Кику ушла совсем неслышно – всегда так исчезала, только постельное белье еще долго хранило запах ее духов, сладковатый, цветочный. Надо же, сегодня даже постель заправила. На покрывале, правда, некрасивая складка, надо бы разгладить, а то весь день эта неаккуратность будет давать о себе знать. Любовь к порядку у него была маниакальной, воспитанной мамой с самого детства – вещи аккуратно сложить, вернувшись в квартиру, немедленно переодеться в домашнее, обувь помыть, грязное белье сложить в корзину. Утром, поднявшись, сразу заправить кровать – так, чтобы не было морщин и складок. В детстве это сильно раздражало, но, войдя со временем в привычку, стало даже нравиться – все вещи всегда на своем месте, можно брать не глядя, в квартире чистота, посуда вымыта и убрана в шкаф, никаких ложек и вилок на сушилке.
Когда приходила Кику, в квартире образовывался пусть маленький, но все-таки бардак, и это создавало дискомфорт на весь день. Но та не признавала правил, если только не установила их сама, а потому пришлось махнуть рукой и после ухода Кику быстро приводить все в порядок – так получалось намного экономичнее и по времени, и по эмоциям. Какой смысл злиться на сквозняк, правда? Легче закрыть форточку. Так и с Кику.
«Даже хорошо, что сегодня она ушла рано, в любой момент может позвонить Влад, а при ней я не смогу разговаривать – к чему лишние вопросы?»
Но Влад не звонил, и решение созрело само – нужно ехать к нему. Да, поехать на такси, а там уже сориентироваться.
Возле дома, где жил Влад, кружком стояли несколько женщин, а в центре расположился высокий полицейский. Сдвинув фуражку на затылок, он записывал что-то, то и дело отвлекаясь и явно задавая вопросы. Сердце нехорошо кольнуло – неужели?.. Но как узнать? Как объяснить свой интерес, чем? Привлекать к себе внимание не хотелось – начнутся расспросы, кто, что, зачем… Нет, это лишнее. Придется максимально приблизиться к беседующим и постараться уловить хоть какие-то крохи информации из обрывков разговора.
– …так это… всю ночь и вчера, и позавчера…
– …кто бы мог подумать…
– …а я когда еще говорила – там неладное что-то!
– Погодите, ну что вы, как в курятнике, гражданочки? – взмолился полицейский. – Что значит – «я еще когда говорила»? Что же ко мне не пришли, раз подозревали?
– Так а я что? – смутилась бойкая невысокая женщина в спортивном костюме и яркой повязке на коротко стриженных волосах. – Ну как обычно – думала, дело семейное, разберутся… кто же знает, что там за дверью-то происходит? Как вмешаешься?
– Ну так и нечего тогда сейчас на полицию кивать! Я один, а домов у меня – сами знаете. Тут за алкашами да сидельцами бывшими уследить бы, наркоманы вон опять появились, а вы хотите, чтобы я еще с семейными драками разбирался.
– Так какая же это драка-то? Это уже форменное убийство!
При этих словах сердце забилось еще сильнее, ноги стали ватными – неужели?.. Ох, черт, только этого не хватало!
– Ну никто ж не умер, чего зря говорить? – возразил полицейский.
«Фууух… значит, пока просто драка. Хоть и с поножовщиной. Нет, с этим надо что-то решать, иначе дело кончится плохо. Я не хочу нести ответственность, не хочу! Но сперва нужно выяснить, что с Владом».
Найти больницу труда не составило – городок небольшой, она здесь единственная, адрес быстро нашелся в интернете, и это оказалось совсем недалеко от дома, где жил Влад. Проблема оказалась в другом – в справочном сказали, что Владислав Лушников среди пациентов не значится, а вот Милана Лушникова лежит в отделении хирургии с колотой раной живота.
– Что? Погодите, это, наверное, какая-то ошибка… посмотрите, пожалуйста, внимательно – это должен быть мужчина, Владислав Игоревич Лушников, тридцати пяти лет.
– Что вы мне голову морочите?! – взорвалась дежурная администратор. – Сказано же вам – Милана Лушникова, хирургия, пятая палата! Что значит вообще – «должен быть мужчина»? Кого привезли, тот и лежит!
– Извините… извините, пожалуйста, видимо, перепутали… еще раз извините… – Нужно было ретироваться отсюда как можно быстрее, пока администратор не вызвала полицию.
Сердце по-прежнему гулко билось в груди, стало тяжело дышать, пришлось завернуть за угол и присесть там на корточки, прислонившись к стене. «Как же так? Почему Милана, где Влад? Он что, соврал мне? Неужели это он ударил ее ножом, а мне рассказал иначе? Но зачем? Нет, этого не может быть, Влад не такой человек… он ни за что не поднял бы на нее руку, ни за что. И тем более – с ножом. Тут что-то не так, что-то не сходится. И, раз уж Милана здесь, то где тогда Влад? Выходит, что в полиции? Что же мне делать? Как ему помочь?»
Вопросов было куда больше, чем ответов на них, а самое главное – не было возможности эти ответы получить, нужно срочно отсюда уезжать, пока его странное поведение и бледное лицо не начали привлекать внимание жителей небольшого городка, где наверняка все друг друга знают.
Такси подъехало быстро, и буквально в ту же секунду зазвонил мобильный. «Если это Кику, не отвечу». Но это оказалась не она, а Влад.
– Влад! Что случилось, ты где?!
– Тихо, успокойся. Я в порядке, меня отпустили.
– Отпустили?! Откуда отпустили?! Почему твоя жена в больнице?
– Откуда ты… господи, ты что же – здесь?!
– Да… а что мне было делать? Я же не могу оставить тебя в таком состоянии…
– Я же просил этого не делать! – простонал Влад. – Ну мне теперь совсем крышка, разговоры пойдут…
– Какие разговоры? У меня документов не спрашивали, даже, кажется, никто не заметил… только в больнице… мне там сказали, что твоя жена в хирургии с ножевым ранением, что вообще происходит?! Объясни по-человечески, раз уж я здесь!
– Уезжай! Слышишь – уезжай домой, не усложняй мне жизнь! – рявкнул вдруг Влад тоном, которого прежде у него никогда не было.
– И уеду! Уеду! А ты, когда твоя идиотка-садистка очередной раз измолотит тебя и проткнет ножом, мне не звони, понял?!
От обиды сдавило горло – человек просит о помощи, а потом вот так отвергает ее, резко, в грубой форме. А помощь ему просто необходима, и уже, похоже, не только психологическая, но и юридическая, раз жена оказалась на больничной койке с криминальной травмой.
«Да и черт с ним, чего я цепляюсь? Пусть сам выкарабкивается, раз не умеет принимать протянутую руку. Интересный случай? Ну еще бы – не каждый день встретишь мужчину, которого терроризирует, унижает и избивает жена. Но, может, ему в этом на самом деле комфортно? Тогда бы он не просил о помощи. Зачем вообще было с ним связываться, так все хорошо шло – и вот вам… победило профессиональное любопытство! Помочь, судя по всему, не получилось, и он теперь сядет. Только время потрачено… Ладно, ничего, сейчас дома приму ванну, выпью и посплю, а завтра, глядишь, что-то придумается».