В школе о болезни долго никто не знал. Решение родителей. Проблемы семьи должны оставаться внутри, поэтому неудивительно, что меня до последнего считали – как сказал бы умник – радиоактивным элементом.
Учителя не мучили и спрашивали минимум, лишь бы помочь мне окончить школу. А были и другие. Те, кто в лицо говорили: «Ты мой предмет не закроешь, пока все не сдашь. Понял?» За глаза и похуже выдавали. Пророчили детскую колонию за вспыльчивость. А эмоции порой и впрямь брали надо мной верх и… всякое случалось.
Когда мое состояние скрывать стало невозможно, те вредные учителя сразу засуетились. Только извинений я от них не дождался. «Взрослыми» называли себя. Брехня! Неужели сложно было проявить понимание? Ведь каждый справляется с болезнью по-своему. И поступками многими я не горжусь, но наказание за сделанное и так отбываю.
Все эти неприятности по жизни взрастили во мне неуверенность в себе. Оттого я настолько безбашенный. Убежден, если в этой жизни не тормозить, никто твои шрамы разглядеть не успеет. Это из урока, который мне брат преподал, когда мы на полигоне для пейнтбола отстреливались краской. Правда, его слова звучали иначе. Что-то про «шевели задницей, раз не умеешь маскироваться». Но какая сейчас разница…
Я нажимаю на педали изо всех сил, надеясь добраться до дома Кеплера поскорее, и вспоминаю один паршивый эпизод. Мне тогда тренер после инцидента в раздевалке (о подробностях которого вам знать не обязательно) сказал следующее: «Брат твой – герой. Страну защищал. А ты? Посмотри на себя. До чего докатился».
Я и посмотрел в зеркало и ничего нового там не увидел. В расколотом отражении на меня глядел все тот же поломанный мальчишка, ни на что, кажется, не годный, кроме как разрушать.
Мысли мои возвращаются к Уиджи и новобранцу. Все пошло не по плану, и это страшно нервирует – незнание. Спортивная дисциплина и режим научили меня выдержке и терпению, да и болезнь, чего скрывать, тоже закалила. Иначе бы давно с катушек слетел. А неизвестность пугала всегда. То отъезд брата, то долбаная лейкемия. И жизнь стала как у диабетика на инсулине: от дозы до дозы. То писем ждал, то результатов анализов.
Паршивее чувства, чем ожидание, на ум не приходит. Сидишь у кабинета онколога и ждешь, когда доктор, точно судья, пригласит для оглашения вердикта. В коридоре трое: булькающий кулер да мы с матерью, едва не засыпающие, поскольку успеваем проскочить только на последний прием.
Страховка не покрывала всех затрат на медицинские счета и экспериментальное лечение, вот родители и пахали круглыми сутками. Забавно и весьма иронично выходит: пока один борется за жизнь, двое других ради него гробят свое здоровье. Наверное, это есть та самая безусловная любовь.
Так, Базз, соберись! И хватит витать в облаках, пока не ткнулся носом в асфальт со звуком «дзинь», будто блюдо для фантомов подано. Кстати, о них. Бывало, припрут – два или три, – а мы прошмыгнем в дыру и сбежим: языки через плечо, но самой смерти показываем средний палец.
Грейнджер однажды провел в аптеке ночь, но мы за него не сильно волновались. Металлическая роллета там изнутри опускается. Да и наверняка он это воспринял сродни поездке в Диснейленд – столько баночек с заумными названиями. Разворачивай инструкцию и дрочи на ту часть, где описано действие препарата.
У меня бы на его месте не выдержало сердце. Ненавижу и запах лекарств, от которого воротит, стоит ампуле треснуть, и звук вылетающей из блистера таблетки. И даже яркий флуоресцентный свет в аптеке напоминает о больнице. Но особенно я ненавижу сюрпризы, вылезающие у каждого больного свои. Язвы на слизистых или то, как слезает кожа с ладоней. Сонливость во всем этом хаосе кажется настоящим спасением.
«Бери стойку[14]», – мне и в нежизни снится в кошмарах. Порой лечение настолько изматывало, что я отрубался прямо на капельнице в кресле. Так что спящие люди, которые ожидают приема в отделении онкологии на диванах, – явление нередкое.
Читали «Бесконечную шутку»[15]? Увидел ее у Уиджи в трейлере и сразу понял – это про меня. Хотя постойте… Просто я ж… не буквально выражаясь, а как оно… Сообразно. Ой, образно, хотел сказать. А то вдруг в той книге главный герой – мажор, который занимается теннисом и бегает по корту в коротких шортах с такими же мажорами. Я не из этих.
Приближаясь к дому Кеплера, притормаживаю и смотрю в оба. На асфальте еще не просохли лужи после дождя, а пурпурная мгла застилает улицы и, кажется, заглядывает прямо в окна. Тихо… Слышу тяжелое дыхание Кензи позади себя. В зеркале заднего вида периодически отражается свет от его налобного фонарика, и когда его луч пересекается с моим, то я вздрагиваю, поскольку понимаю: в этот момент мы оба думаем об одном и том же.
Если не слышен шум, то, возможно, спасать уже некого.
Вот вы спросите: а чего мы на машинах не гоняем? Хорошо, наверное, сбивать фантомов направо и налево. А я отвечу: «Еще как!» Только почему-то жителям не нравится, когда их тачки угоняют и носятся в них по городу. Сам не знаю, чего они такие душные.
Мы оставляем велики в ярдах тридцати от забора. Выжидаем. Я приглядываюсь к дому и понимаю, что он похож на мой. Более дряхлый – явно давно не ремонтировался, – но даже расположение окон такое же. Чердака, судя по всему, нет. И туман собирается в округе, будто ограждая от нас участок. Видимость ухудшается.
– Эй, – я тереблю Кензи за рукав. – Знаешь сериал «Бесстыжие»?
– Пару сезонов смотрел. Когда девушка Липа залетела, моя мама велела найти более полезное занятие. Я включал втайне, но потом Фрэнка увезли в больницу, и мне стало тяжело продолжать, – тараторит он. – А там и отец Йена…
– Притормози! Помнишь их дом?
Кензи поднимает глаза к небу:
– Помню диван…
– И это всё? – Он по-дурацки улыбается, и я хватаюсь за голову. – Так. Понял. Слушай внимательно. Планировка схожа. – Я выглядываю из-за кустов и тяну с собой за шиворот Кензи. – Гляди. Обойдем дом и сразу на второй этаж по внешней лестнице.
– Вижу, – кивает Кензи. – А если не выйдет?
– Попробуем через первый. От двери на заднем дворе попадем сразу на кухню, а если ломанемся с главного входа, то уткнемся в крохотную прихожую. Справа от нее – проход в гостиную.
Кензи оживляется:
– Где стоит зеленый диван!
– Какой еще диван, дурень?
– Ты же сказал, как в «Бесстыжих»! – оттопыривает он нижнюю губу, разобидевшись.
Я легонько щелкаю ему по лбу:
– Планировка хоть сходна, а не один в один.
– Понял.
– Так, слушай дальше. Гостиная. Слева – одна из двух внутренних лестниц, а рядом с ближайшей – туалет. Если пройти прямо, то дальше находятся кухня и выход во двор. Второй подъем будет с кухни тоже слева. Запомнил?
– Базз, ты меня извини, но я ничего из сказанного тобой в стрессе применить не смогу.
– Дурень! – Я хватаю его за толстовку и встряхиваю. – Случится что-то, ты там один останешься. Повтори планировку первого этажа. Ну!
Он закатывает глаза.
– Прихожая, от нее направо – гостиная. Где-то там лестница…
– Налево, – подсказываю ему я.
– Слева лестница. Потом кухня и еще один подъем наверх.
Я хлопаю его по плечу, и Кензи лыбится, довольный собой.
– Дальше второй этаж. Четыре комнаты и ванная, а между ними – коридор. Но главное – это выход на внешнюю лестницу, с которой, в случае чего, сможем спуститься во двор. Сперва проверим ее. У меня в доме она ведет в гостевую спальню, над кухней. Не знаю, чья там комната у Кеплера, но ориентируемся на нее.
Таймер показывает минуту до начала спасательной операции, и сердце в груди срывается с катушек. Укрытия искать смысла нет, поэтому мы выглядываем из-за хилых зеленых насаждений, будто из халтурного укрепления.
У фантомов две формы – паршивая и совсем уж звездец. Ладно, давайте посерьезнее. Мы их зовем «активированными» и нет. Если перед нами человекоподобный вид – это неактивированный фантом. Их бывает две вариации – лавандер и прыгун. Внешне различаются наличием рожек на лбу, а приколы у каждого свои. Суть сходна.
Выглядят оба точь-в-точь как люди, только фиолетовые от макушки до пяток. Существуют так, словно им некуда спешить – жертва и сама придет к ним в пасть. Возможно, поэтому не бегают, хотя в замкнутых пространствах это преимущество выручает нас не сильно.
Обе формы реагируют на шум и замечают наши малейшие передвижения. Лучшая тактика – двигаться в плотном тумане или найти укрытие. Зато свет им безразличен, поэтому сияющая корона Ромео нас не выдает. Ха-ха! Ладно, отвлекся.
Активированных раздражает и одновременно притягивает ультразвук. И страшна активация тем, что такие фантомы, в отличие от лавандеров и прыгунов, чувствуют скорбь живых, а мальчишек они находят то ли по запаху безнадеги, то ли по колебаниям их сжатого очка. Спасибо, хоть не за сотню ярдов, а так… максимум двадцать пять, но мы всегда для уверенности берем запас в тридцать. А еще они могут нас сожрать. Сам не видел, но и желанием лицезреть не горю.
В общем, понимаете, почему активацию лучше не допускать? От неактивированных можно спрятаться, затаиться и не высовываться. Активированные же схватят за жопу, едва почуяв мертвого мальчишку, стоит ему попасть в зону досягаемости твари.
И это я пока о пурпурных псах не рассказал, но погодите! Не все сразу.
Все эти теории утомляют. Понимаю. Грейнджер в них хорош. Я же предпочитаю действовать по ситуации, но почему-то остальные зовут мою тактику «самоубийственной».
– Три, два, один… – шепчет Кензи, сидя рядом на корточках.
Собаки в районе стадиона поднимают вой, и он разносится над крышами, как сигнал. Значит, Ромео и Грейнджер рядом и подключили свистки. Результат не заставляет себя ждать. Раздается глухой удар, затем еще несколько. Похоже,