Мне тяжело давалось говорить «нет».
Кензи болезненно переносил отказы.
На том мы и сошлись.
Закрепив велосипед, я одергиваю пиджак и поправляю фиолетовую розу.
Парковку заполняют машины, и к полуночи тут будет не протолкнуться. В «Эдем» стекаются из двух близлежащих городов и одного мегаполиса. Для кого-то это не более чем развлечение на туристическом маршруте. Повод вырваться из семейной рутины, спрятаться на виду у всех и затеряться среди таких же потерянных.
Для другого – способ легкой наживы и уверенность в непременном успехе. Потирая ладони, точно обмывая будущий выигрыш, такой человек заходит в зал с автоматами как к себе домой. И верит в силу справедливости, ведь на прошлой неделе его неприятный сосед, с которым они не поделил пару ярдов земли, выиграл десять тысяч долларов, а разве он сам чем-то хуже?
Это не более чем ошибка выжившего. Наивная вера в свою исключительность и игнорирование того большинства, что вышло за золотые ворота «Эдема» с пустыми карманами.
Отец ждет меня на парковке для персонала за баром у мусорок, и я бреду туда, стараясь не смотреть по сторонам, но иногда поднимаю глаза, чтобы не споткнуться. Среди снующих сотрудников казино и туристов жителя Гровроуза выделяют «непременные атрибуты в виде раздутой от важности груди и взгляда бывалого». Так говорит отец, а я все думаю, какова взаимосвязь между раздуванием грудной клетки, уверенным взглядом и верой в свою исключительность. По мне, прямой корреляции не прослеживается. Просто многих я узнаю в лицо, да и только.
Некоторые глазеют на крутящееся яблоко с фигурой полураздетой леди на крыше казино и роняют челюсть из-за нескромно одетых девушек в перьях у бара. Никак не возьму в толк, почему мужчин привлекают неприкрытые молочные железы. По-моему, с ними неудобно: не побегаешь, не попрыгаешь.
Жителей Гленлосса определяю по заправленным в джинсы клетчатым рубашкам и загорелой от работы на солнце коже. «Фермеры», – посмеивался отец, сидя с друзьями за пивом у нас в гостиной, но я не понимал, что с этим словом не так.
Мама рассказывала, как еще пятнадцать лет назад наши деды так же вели хозяйство, устраивали совместные выездные конференции и обменивались опытом. Пока все не стало необратимым. Я задумался и ответил: «Возможно, папа тоже хотел носить клетчатую рубашку и не мог». Мама лишь сдержанно улыбнулась.
– Ты пришел. – Отец тушит окурок и поправляет галстук. – Спасибо, сын.
Его одежда помята, а на подбородке и щеках остались следы от неудачного бритья. Наверняка старался успеть уехать из дома до пробуждения мамы и поторопился.
– Мистер Дик на месте? – Я надеваю беруши, и мир вокруг сразу стихает.
– Официанты видели босса в башне.
Мистер Дик – владелец казино, а башня – это громко сказано. Всего-то кабинет на третьем – и последнем – этаже. Но я заметил, что люди склонны преувеличивать. Кензи как-то объяснил, что так придают вес маленьким вещам. Я все равно не понял: ведь название ничего не меняет, суть остается прежней.
– Деньги принес, пап?
Отец хлопает себя по карманам, озирается и протягивает мне пачку купюр:
– Последние.
– Понял. Езжай домой, мама волнуется.
– Лучше тут подожду, – упирается отец, а сам поглядывает на стоянку, где припаркована машина.
Возможно, ему на меня не плевать. Или нет. Я не уверен, что должен чувствовать. Но спрятать страх под силу не каждому. Рефлексы выдадут даже профессионального покериста, коим отец очевидно не является. Иначе мы бы тут не стояли, будто два вора на шухере. Это не мои слова. Кензи научил выражаться по-всякому. Раз на раз, да выскочит что-то в мыслях, но вслух? Скорее Бетельгейзе взорвется, чем такое случится.
– Тогда подожди в салоне, пап. Отоспись.
Отец нервно кивает.
– Я пошел, – киваю и я, но сам отчего-то стою на месте.
– Будь осторожен. – Он тянет руку к моей спине, но одергивает сам себя. – Столько лет прошло, а я все никак не привыкну.
– Ага.
Разговор выходит крайне неловким. Не хочу выдать неуместную реакцию, поэтому не нахожу лучшего решения, чем развернуться и молча уйти под приглушенный шум барной кухни, пререкания на парковке и аккомпанемент из раннего взросления. Меняться ролями с родителями я не планировал, но планы – величина непостоянная и зависят от непредвиденных обстоятельств.
Деньги аккуратно скреплены. На части купюр остались следы машинного масла. Нужда вынудила отца-инженера подрабатывать сначала менеджером в автомобильном салоне, а теперь и механиком. Если он не сдаст выручку за последние три смены до понедельника, его ждет увольнение и статья, а таким за решеткой особо несладко – системным винтикам, которые даже правила создают, лишь бы им следовать. В этом мы с отцом похожи.
Я убираю пачку к остальным купюрам и тараторю под нос законы планетарного движения Кеплера, чтобы снизить уровень кортизола:
– Планеты вращаются вокруг Солнца по эллиптической орбите. Линия, соединяющая планету с Солнцем, образует равные площади через равные промежутки времени. Планета, которая относительно близка к Солнцу, имеет гораздо более короткий орбитальный период, чем дальние. Планеты вращаются вокруг Солнца по эллиптической орбите, – брожу я по кругу в своей голове и приближаюсь к входу в казино, оттягивая края пиджака. – Линия, соединяющая планету с Солнцем…
Когда удается справиться с сенсомоторными проявлениями волнения, я выдыхаю и разжимаю побелевшие пальцы. У главного входа меня встречают вращающиеся стеклянные двери в золотой раме. Я отвлекаюсь на мелодию из «Интерстеллара», и в меня врезается белобрысый парень моих лет, судорожно ищущий телефон.
– Да, пап? – отвечает он на гавканье в трубке, а мне шепчет одними губами: – Извините.
Мы учимся в одной школе. Его семья переехала к нам совсем недавно. Перед летними каникулами он записался на соревнования по физике в Гленлоссе, но в последний момент снял свою кандидатуру, подставив команду. Мне такое не нравится.
Я утыкаюсь взглядом в пол и быстро прохожу мимо парня.
Комплекс из отеля, спа и кинотеатра собран в единый стеклянный куб, а в центре «Эдема» бьется сердце – бар, который накачивает гостей, делая их податливее. От игровых залов, как артерии и вены, тянется сеть из запутанных коридоров.
На первом и третьем этажах – пищеварительная система из двух ресторанов, один из которых принадлежит местному бизнесмену. Само же казино, точно легкие, занимает большую часть здания, а ведет к его автоматам-альвеолам длинный, будто трахея, коридор.
Ходят слухи, что перед архитектором поставили две задачи: все пути должны вести к игровым залам; все выходы должны стать входом в игровые залы. Сотрудники «Эдема» периодически меняют опознавательные знаки, водя посетителей по лабиринту – путая, заставляя сомневаться в стабильности рассудка. Но это не более чем легенда. К сожалению, без сказок нет волшебства, а магическое мышление свойственно многим посетителям «Эдема».
План помещений изучен мной досконально. Каждый день после работы я садился на автобус и ехал по шоссе в сторону Гленлосса. Мы пересекались с папой на парковке у забегаловки, где – по экспертному мнению Кензи – подают отвратительные хот-доги.
Отец и сын ужинают вместе, и неважно, что за общим столом мы не сидели уже не упомнить сколько лет. Но, несмотря на его нелогичное предложение, я согласился. Выбирать не приходилось. Дома готовиться мы не могли. Родителей отталкивало друг от друга подобно одноименно заряженным телам. Они редко разговаривали или занимались чем-то вместе, а если пересекались в комнате, то один из них всегда выходил. Папа сказал, что маме не следует ничего знать, поскольку новость о финансовой яме доведет ее до слез. А расстраивать мать мне не хотелось.
На изучение правил покера ушло ровно два месяца. Больше тысячи игр было сыграно с отцом, и еще больше – с игроками онлайн. И все для того, чтобы привлечь внимание мистера Дика, но не настолько, чтобы вызвать подозрения у бдительной охраны, следящей по камерам за теми, кто возомнил себя умнее прочих.
У меня есть четкий план. И само его наличие одновременно успокаивает и тревожит при одной лишь мысли, что ситуация может выйти из-под контроля. Последовательность – мой козырь, но необходимость местами быть креативным и спонтанным вынуждает пасовать. И к последнему, как бы ни старался, подготовиться попросту невозможно. Планы имеют неприятное свойство менять агрегатное состояние и разочаровывать результатом.
Пройдя ресторан насквозь и миновав несколько капиллярных коридоров кровеносной сети, я нахожу уборную. Она выглядит будто мочевыделительная система и пахнет соответствующе. Даже запах хлорки не способен перебить запечатанное в воздухе зловоние. А еще на полу валяется использованное бумажное полотенце. Я брезгливо морщусь и затыкаю нос. В отражении зеркала – незнакомец, который так сильно не похож на меня настоящего, что хочется отвернуться. После езды на велосипеде под палящим солнцем весь отточенный образ тает на глазах.
Я привожу незнакомца в порядок: убираю редкие выбившиеся из прически пряди; разглаживаю руками пиджак; расправляю на лацкане лепестки розы. Ровно так, как выглядел в выпускном альбоме папа. Мама всегда улыбалась, разглядывая фотографии с ним, и говорила, какой же он красивый.
Кра-си-вый.
Не уверен, что у меня вышло повторить снимок, но я хотя бы постарался.
Видел бы меня сейчас Кензи – пришел бы в восторг. Он парень хоть и скромный, но поучаствовать в авантюре никогда не откажется. Смерть отца сильно сказалась на нем, но в тот период я не понимал, почему мой друг не хочет проехаться на великах до озера, чтобы поймать редкую бабочку, или поиграть в саду. Ведь люди умирают каждый день. Разве это не естественно?
Мама сказала, что Кензи нужно время, поэтому я приходил к крыльцу их дома и ждал. В дождь. Снег. Зной. А когда он вышел, его нужно было заново учить бегать, прыгать и крутить педали. Сам ничего не мог. Уверен, это из-за отсутствия витамина D. Других объяснений нет.