– Разве мало отцовских денег?
Ромео горько смеется, и до меня начинает доходить. Возможно, я видел его жизнь через стекло «Эдема» – однобоко. Такой, как мне хотелось, для легализации моих чувств зависти и ненависти к этому мажору. Стоило догадаться, что жизнь его не сахар…
В прошлом месяце в ресторане, принадлежавшем его отцу, официанта уволили за расстегнутую верхнюю пуговицу на рубашке. Поэтому текучка там постоянная, хоть платят исправно. Владельца, папашу Ромео, я видел лишь на расстоянии, но всякий раз хотелось выпрямить спину. То ли под тяжестью холодного взгляда, то ли из-за золотых запонок и вдолбленной в меня привычки прислуживать людям с деньгами.
– Он мне и цента не дал. – Ромео выстукивает ритм по ступеньке, точно по клавишам, и я ловлю себя на мысли, что хотел бы услышать мелодию. – Все финансы контролируются. Покупки делает мать. Мои желания никогда не учитываются. «Поддакивай и будь благодарен» могло бы стать девизом нашей семьи. А твой отец?
Обычно никто не спрашивал о таком. Все в моем окружении знали, остальные предпочитали отстраняться. Не наплевать ли, откуда упало сгнившее яблоко?
– Ушел из семьи, – с трудом проговариваю я и понимаю: это впервые.
Ромео улыбается уголком губ:
– Сочувствую. Обнимемся или?..
– Сломаю тебе руку.
– Понял.
– И не обольщайся. Мы не друзья. – В подтверждение своих слов я невольно отодвигаюсь. – С рассветом все вернется на круги своя.
Мы замолкаем. Крысы пищат, раздирая добычу. Ветер гуляет между рядами машин, разнося мусор из баков. Под прессом тишины Ромео сдается первым:
– А зачем ты занимаешься, – он разводит руками, – этим? Криминалом.
– За тем же. Деньги.
– Копишь?
– Тебе какое дело? – поглядываю на него с подозрением, и он ржет.
– Да забей, можешь не говорить. Поддерживаю светскую беседу.
Я бурчу под нос и отвечаю, лишь бы не сидеть тут в тишине:
– Уехать хочу. И маму забрать.
Его брови ползут вверх.
– Вот и я тоже.
– Хочешь забрать мою маму? – поддеваю я с ухмылкой. – Я тебе зубы выбью.
Он смеется и протягивает мне руку:
– Спасибо за помощь. Кажется, мы раньше виделись… Вне школы.
– Возможно. – Я с сомнением пожимаю его ладонь с длинными пальцами. Настолько изящными, будто он ни разу не ломал ими кости.
Не то что мои – костяшки обмотаны пластырями, а суставы припухли.
Случай, когда мы столкнулись в его особняке во время моего посвящения, предпочитаю замять. Я отпускаю руку, и мажор прихлопывает на шее комара.
– Так, значит, ты Ромео…
– Формально. – Он отводит взгляд к горизонту. – Приемные родители решили меня перепрошить, и старое имя осталось в приюте. Но его у меня никто не отнимет. И не узнает.
– Странный ты. Я ведь в два счета выясню.
Ромео хитро улыбается, разглядывая падающую в небе звезду.
– Невозможно.
– Звучит как вызов, – я отпускаю смешок.
Неожиданно Ромео хватает меня за рукав куртки, оголяя мою татуировку со змеей:
– Загадал желание?
Я вырываюсь, одергивая рукав:
– Мне не пять, придурок.
Ромео фыркает, а желание само формируется в моей голове.
Хочу… стать свободным.
Загадываю и сразу чувствую себя глупо.
В это время Ромео достает из кармана фишку с символикой казино и прикладывает ее к небу – туда, где повисла полная луна, – и прищуривает один глаз.
– Знаешь, – говорит он, – лучше б я был фишкой в сотню баксов, а не в тысячу.
Меня словно пронзает молния, и я смотрю на Ромео широко распахнутыми глазами.
– Повтори.
– Говорю, что хотел бы быть средним. Может, это принесло бы мне счастье.
– Вот ты где, чувак! – Мы с Ромео подскакиваем от голоса Кибы. – Ищу тебя, ищу…
– Да тут, – подбираю я слова, – инцидент произошел. Пора домой. Задницу отморозил.
Мне стоит предложить Ромео поехать с нами, но язык не поворачивается. И имя его произнести тоже не могу. Незачем привязываться к тем, кто никогда не встанет на одну ступень с тобой. Волк и птица из разных плоскостей. Даже если смотрим в одну сторону, наши пути не пересекутся. Сегодня не более чем слом реальности. Баг системы, который при любом удобном случае жизнь сразу бы выправила. Да так, что мало не покажется.
– Бывай. – Я сжимаю биту и спускаюсь по ступенькам.
Снова накатывает гнилостный запах. Ромео ничего не говорит, и Киба идет за мной следом по парковке. Мы проходим зону для персонала и маневрируем между машинами класса люкс. Случайно поцарапаю – не расплачусь год. А деньги мне нужны. Не то чтобы кому-то здесь нет. Но мне – особенно.
Киба нагоняет меня:
– Это случайно не сын…
– Как прошел разговор с боссом?
– Ну-у-у… – принимает он мои правила игры. – Велел подстраховать тебя на деле.
Резко торможу, и Киба чуть не врезается мне в спину:
– Вау, чувак!
– Он мне не доверяет? – хмурюсь я.
– Брось! – Киба вскидывает руки. – Ты его любимчик. Видать, переживает.
– Видать. – Внешне я спокоен, хотя внутри волны бьются о скалы. – Разузнаю утром адрес. Будем дежурить по очереди. Надо выяснить время, когда никого нет дома.
Мимо проходит элегантно одетая пожилая пара – и мы замолкаем. Киба напевает знакомую мелодию, но я настолько вымотан сегодняшней ночью, что не в состоянии угадать.
– Знакомая песня.
Он неумело насвистывает.
– «Песочный человек»[32], а чего спрашиваешь?
– Да так. Вертится в башке.
Киба оглядывается:
– Насчет дела. Ты в норме? Сам не свой.
Я шкрябаю битой об асфальт, пряча глаза.
– Обычно такой работенкой занимаются люди Чико. Не пойму, зачем босс поручил это мне. Думаешь, я в чем-то провинился?
Есть такая поганая черта у мистера Дика – изводить, пока сам не поймешь, где облажался.
– Уверен, ты не налажал.
– Тогда что? – поднимаю я взгляд.
– Ладно. – Киба пододвигается ближе ко мне, понижая голос. – Чико отходит от дел. У него мама заболела, и он пришел к боссу просить о переводе в Мексику к Розе. За выслугу лет. Получил разрешение.
– Почему я не в курсе?
Не так давно дядя Чико чуть не присел за преднамеренное убийство: завалил несговорчивого копа, но вышло отмазаться. Киба рос без отца, поэтому сблизился с Чико плотнее, чем бы мне хотелось. До вступления в «Райских змеев» его дядя промышлял всяким. Поднялся до работы решалой при боксерском клубе, называя это «семейным бизнесом». Слухи о его мутных делах летали по городу, точно стая стервятников. После многолетней войны между клубом и казино он присоединился к «змеям» на условиях подчинения, но мистер Дик позволил ему сохранить подобие самостоятельности.
– Заходил бы почаще в гости на шакалаку[33], знал бы все сплетни от бабушки.
Я хмыкаю, вспоминая пожилую женщину и ее чуткий не по годам нюх на любые перемены в городе. Не выходя за стены дома из-за болезненных суставов, она умудряется знать куда больше, чем любой из «змеев». Мы шутим всей улицей, что бабушка и Глазастая Молли – пронырливая официантка из нашей любимой закусочной – родились на этом свете не просто так, а чтобы утереть нос ФБР.
– Значит, босс присматривает меня на его должность?
Киба отстраняется и отвечает вопросом на вопрос:
– Думаешь?
Я кошусь на него, и он отводит взгляд к небу. Мне хочется спросить, не его ли приметил мистер Дик на лакомое место в боксерский клуб, но вместо этого говорю:
– Парни Чико – отбитые торчки.
– Уверен, они о нас такого же мнения, чувак.
Мои губы трогает улыбка.
– Пожалуй, ты прав.
– Я всегда прав, – вздергивает он подбородок.
– Вовсе нет.
– А вот и да.
– Нет.
– Да!
Так мы спорим до самой машины. Забираемся в салон, врубаем музыку и уезжаем под тяжелый рок прочь от казино. А я все поглядываю на меркнущие огни мегаполиса в зеркале заднего вида. Отдаление часто начинается с малого, а когда становится ощутимым, то менять ситуацию, вероятно, уже слишком поздно.
Череда аккуратных домов сливается в смазанное пятно. Закатное солнце будто перескакивает с крыши на крышу, пока я гоню на велосипеде по улице вниз. Жара идет на убыль, и ветер раздувает мою спортивную куртку. В наушниках чистые вокальные партии сплетаются с мрачными альт-рок мотивами. Они навевают мне воспоминания о ранних металкорных альбомах, сменившихся в угоду массовому слушателю на более легкие.
Пойти против недовольной сменой жанров аудитории – прыжок веры. Хотелось бы и мне иметь столько же смелости, чтобы вырваться из рамок, в которые сам себя – порой кажется – и вогнал. «Да, сэр», – прочно засело в башке и давно пустило корни. Я провонял этим городом, как отцовская куртка – табаком. А ведь мама до сих пор не отдала ее в химчистку, тем самым признавая собственное поражение. Отпускать мы оба так не научились.
Начать новую жизнь там, где никто не знает моего прошлого, – давняя мечта. Налепить любое имя, влезть в чужую одежду и даже придумать себе акцент. Стать таким, каким всегда хотел, – свободным. Однако чем глубже я зарываюсь в мысли о переезде, тем отчетливее вижу свою несостоятельность. Бегство от себя – бег на одном месте. Если к альбому любимая группа сделает пометку «Новое звучание», оставив его прежним, ничего не поменяется. Ведь налепленная наспех этикетка в любой момент может оторваться, обнажив неприглядную реальность. Вопрос времени и мастерства в искусстве притворяться кем-то другим.
Когда перед летними каникулами я снова поднял вопрос о продаже дома, мама улыбнулась одной из тех улыбок, которая говорит громче слов, и сказала:
– Мне нравится этот город, волчонок. Настолько, что готова мириться даже с вредной миссис Муди и очередным скандалом из-за ее драгоценных роз. Знаешь почему?
Я покачал головой, и мама подвела меня к окну. Затем отодвинула занавеску и постучала по стеклу указательным пальцем: