– Смотри, за домом миссис Муди живет пожилая пара. В День благодарения они разносят всем соседям пироги и теплые пожелания. Напротив нас поселилась семья, которая ждет ребенка. На прошлых выходных их отец пригласил нас на барбекю, но ты был очень занят делами казино, поэтому я пошла одна. Было весело.
Мама положила ладонь на мое плечо.
– Еще через пару участков живет пожилой джентльмен, с которым мы периодически играем в шахматы и пьем подаренный ему покойной женой чай, совершенно отвратительный. Но я ни разу не отказывалась. Он рассказывает о своей яркой жизни. Мы хихикаем, сплетничаем о соседях и обсуждаем политику. Представляешь, он голосовал за демократов!
– Мам, – я задернул занавеску, – этот дом разваливается, как и все вокруг.
Она насупилась, и на лице отразилось непонимание.
– Волчонок, мне жаль, что ты видишь город испорченным.
За ужином, разрезая на тарелке мясо, мама продолжила разделять свои поступки на плохие и хорошие. Обвинять себя в моем надломе. А я взялся ее успокаивать, словно ребенка, принимая роль взрослого. В тот день я испугался, что чудища, заползающие в мою детскую комнату, забрали и маму. Подменили незнакомой женщиной и вернули подделку. Иначе как объяснить ее беспросветную слепоту к реальности?
Кстати, о семье, недавно переехавшей и ожидающей ребенка. Муж – бывший коп – уже успел засветиться у мистера Дика. Слышал, им пришлось сменить штат после истории с убийством темнокожего подростка. Вопрос напрашивает сам собой: зачем сбегать, если ты непричастен?
Пожилой мужчина, играющий с ней в карты, разглядывает девочек в коротких юбках и отпускает сальные комментарии. В молодости он чуть не присел за попытку изнасилования. Дело замяли, ведь подобные скандалы отпугивают и без того редких туристов города.
А те очаровательные соседи, разносящие пироги в День благодарения… Наверное, и правда неплохие люди. Надеюсь, их подвал не хранит секреты и залитые бетоном кости.
Да, мы с мамой разные. Там, где я вижу засохший цветок, она замечает возможность. Цепляться у нас в крови, и, если бы не умение договариваться с совестью, мама давно бы зачахла. Мне же с каждым годом все сложнее следовать по стопам отца. И этот путь я не выбирал. Меня на него поставили, подтолкнули и велели идти.
Вдалеке раскатисто гремит гром. Я оборачиваюсь в тот момент, когда молния пронзает небо. С делом, порученным мистером Диком, надо успеть до дождя. Сегодня – по моим наводкам – семейства нет дома. Уехали на кремацию родственницы в соседний город и вернутся завтра вечером – с пепла на пепел. Весьма иронично…
В благополучном районе я чувствую себя сорняком, выросшим среди прихотливых цветов. Дома здесь выстроены по линейке. Лужайки усеяны чудаковатыми клумбами. А единственные цветы, которые светят мне, – это розы в гроб.
Два мира, разбросанные по разным полюсам. Так бы я это назвал. Мусор на моей улице вывозят с переменным успехом, поэтому порой запах стоит невыносимый. Даже доставщики побаиваются заезжать на машине. Кражи у нас не редкость. Поэтому многие сотрудники предпочитают оставлять транспорт у полицейского участка и доходить пешком.
Здесь же, в райском саду, пахнет свежескошенной травой, подсыхающей на аккуратном заборе краской и надеждой на светлое будущее. Аромат, раскрывающийся нотами того, что зовут «успехом»: учеба в университете, диплом, престижная работа и счастливая семья, получающая с почтой мебельные каталоги вместо просроченных счетов. На День благодарения такие люди непременно разносят пироги соседям и собираются у камина в гостиной на Рождество, чтобы распаковать подарки.
Я оставляю велик в тридцати ярдах от забора и набрасываю капюшон, пряча лицо. Рука в кармане теребит провода от наушников. Тревога следует за мной по пятам, щекочет волоски на затылке и собирается каплями пота на висках. Ощущая ее зловонное дыхание, я оборачиваюсь, но за мной – никого.
Большинство жителей улицы уже вернулись с работы или прямо сейчас стоят в пробке. Дети давно дома. Идеальное окно для незаметного проникновения. Только огороженные заборами участки плотно теснятся, и это добавит нам проблем. Если огонь перекинется на соседние дома…
Нет. Мы все рассчитали. Пожарная машина добирается от станции до адреса примерно за семь минут после звонка в 911. Если позвонить в нужное время, они успеют еще до того, как огонь дойдет до крыши. Затянем – послание от мистера Дика окажется бесполезным, а босс промахов не терпит.
Способов устроить пожар немало, но у «змеев» есть почерк – пепельница с инициалами казино и зажженная сигара. Несколько лет назад я спросил Чико, что делать, когда должник не курит, ведь это сразу укажет на «Эдем». Он посмеялся и взъерошил мои волосы: «Послушай, ихо[34]. Наш дон – человек неглупый. Подрасти и вот тогда задайся этим вопросом».
С той поры прошло немало лет. И я понял: если ты восседаешь в башне, подсвеченной неоном, то точно не хочешь скрываться, а твои инициалы на месте преступления – это дорога к царству, вымощенная желтым кирпичом.
Путь до нужного мне дома подсвечен слепящими глаза фонарями. А лампы на моей улице постоянно бьют, поэтому разгуливать на свету, словно с мишенью на спине, мне дискомфортно. Настолько, что желание натянуть капюшон ниже превращается в навязчивый зуд.
Киба стоит со скейтом у забора и колупает краску, нервно оглядываясь.
– Ты долго, – шмыгает он носом. – Пара зевак прошла мимо, но я спрятался. Один мажор отправился на пробежку. Нет, ты прикалываешь? Они тут бегают для здоровья, а мы так выживаем. Надеюсь, ему трико в задницу врезалось.
Я прохожу через калитку и направляюсь к дому, выкрашенному в цвет морской волны. Под ногами – каменная тропинка. Повсюду пышные кусты роз. Их бутоны прикрывают лепестки на ночь, но смесь цветочного аромата и еле уловимого запаха застоялой воды в бассейне заполняет весь двор.
– Ждал, пока мама на смену уедет. Сегодня в ночь.
– Волнуешься? – Киба заглядывает в окна.
– Нет, – зачем-то лгу я, будто он не сможет прочесть это в моих дерганых движениях и бегающем взгляде. – А ты?
Киба включает фонарик и светит мне прямо в лицо:
– С чего бы?
Когда он отвечает вопросом на вопрос – это нервозность под напускным весельем. Так было всегда, сколько его помню. Месяц назад, сидя на крыльце с тарелкой дымящейся шакалаки, я спросил: «Ты как? Бабушка согласилась на операцию?» Он ответил: «Не-а. В отказ. Но не умрет же она завтра, правда?» Сверкнул зубами, перевел взгляд на падающую звезду и замолчал.
Интересно, загадал ли Киба тогда желание или посчитал это глупостью? Думаю спросить, но не решаюсь.
– Так тихо, аж жутко, чувак. Волосы на заднице шевелятся.
С дверью на задний двор я расправляюсь в два счета и достаю из кармана фонарик.
– Погнали.
Внутри пахнет яблочным пирогом. Мы проходим через кухню, и я делаю глубокий вдох, мысленно откусывая кусочек. Затем провожу рукой по теплой плите и заглядываю в мойку, где лежит форма для запекания с налипшим на нее песочным тестом.
У мамы никогда не хватало часов в сутках на приготовление школьных завтраков, а о чем-то более праздничном разговор даже не шел. Отец и вовсе не признавал из еды ничего, кроме риса, отвратительных склизких водорослей и морепродуктов, на которые еще в детстве у меня развилась страшная аллергия. Киба любит шутить, что даже мои японские корни отвергли меня, начав гнить.
– Ш-ш-ш! – Я задираю голову к потолку. – Слышал?
Киба выглядывает на лестницу и пожимает плечами.
– Холодильник, чувак.
Я кошусь на серебристую махину, и та, словно в подтверждение, дребезжит.
– Да… извини. На самом деле мне не по себе.
– Мне тоже. – Он ставит пепельницу на подоконник, и мы оба долго подсвечиваем инициалы «Эдема», словно те, если не моргать, исчезнут. – Но это всего лишь дом. Наверняка застрахован.
– Думаешь? – я смотрю на друга, ощущая нехватку кислорода.
– А кто в этом районе без страховки? – помедлив, улыбается Киба.
Я достаю сигару и зажигалку. Представляю, как огонь быстро перекидывается от ажурного тюля на кухонные ящики в стиле прованс, проползает, подобно змеям, по коврам в гостиную и впивается в кожаный диван, будто смерть в иссохшего старика.
На полу стоят маленькие миски с водой и кормом.
– Погоди. – Я оставляю вещи у пепельницы. – Проверю, нет ли внутри животных.
Киба закатывает глаза:
– Давай. Поищу хлопья.
– Ага, – хмыкаю я и направляюсь к лестнице.
Даже если в доме есть кот, вряд ли он добровольно выбежит навстречу незваным гостям. Поэтому лучше открыть окна. Сомнительное благородство, но я не убийца. И никогда им не стану. Ни ради мистера Дика, ни ради кого-то еще.
На полу валяется подушка. Я обхожу ее и поднимаюсь на второй этаж. Лестница издает скрип.
– Кыс-кыс-кыс.
Луч от фонарика скользит по широкому коридору. На стенах развешаны рамки с фотографиями, на которые я стараюсь не смотреть. По углам расставлены цветы в горшках, а на одной из ближайших дверей висит табличка «Вход запрещен», обклеенная космическими наклейками, ядовито светящимися в темноте. Захожу в каждую комнату по очереди.
– Кыс-кыс-кыс.
За первой дверью – ванная. Я наклоняюсь просмотреть углы и слышу щелчок замка одной из дальних комнат. Сердце уходит в пятки, словно сорвавшийся с тросов лифт. Страх несется по венам, и ноги прилипают к полу. Я отдираю их и выхожу в коридор, вцепившись в дверную ручку.
У лестницы стоит пацан, одетый в пижаму. Тот, который попытался обыграть мистера Дика, но еще не понял, что проиграл сам. Свет моего фонарика делает его кожу бледной, превращая в подобие мертвеца. На нем разноцветные носки с динозаврами. Волосы стоят торчком, а рука с йогуртом застыла в воздухе. Он приоткрывает рот, как рыба, и пятится.
– Эй! – Я делаю шаг к нему, а пацан – два назад. – Не бойся.
Его пятка ищет опору. Я бросаюсь вперед, надеясь поймать. Тяну к нему руку, но он теряет равновесие. Все замедляется. И, кажется, я, потеряв связь с реальностью, разрываюсь на «до» и «после».