– Ты уходил из дома, лишь бы не видеть смерть, а я нуждался в тебе.
– Мне, – голос дрожит, а во рту становится сухо, – было больно смотреть, как он угасает…
Кухню сотрясает громом одно лишь слово:
– Эгоист.
– Неправда, – произношу я, едва шевеля губами. Затем вскакиваю и кричу в лицо обескураженному лавандеру, стукнув по столу ладонями: – Я не виноват! Не может ребенок нести ответственность за взрослого. Слышишь? Всем было тяжело!
Луч от фонарика разделяет нас световой границей.
Мой язык не поспевает за мозгом, поэтому речь выходит невнятной:
– Да, я мог бы проводить с тобой больше времени. Да, мог бы обнимать чаще. Да, мог бы говорить, насколько ты важен, хоть каждый день. – Мои глаза сужаются, когда логика, наконец, включается: это непривычный сценарий. Обычный лавандер не вел бы себя так агрессивно. – А знаешь, что мог бы сделать ты?
Суперлавандер поднимает бровь, и я чеканю:
– Пойти. На хрен.
В кухне становится тихо, и только стрелка настенных часов перемещается в такт грохочущему в моих ушах: тик-так, тик-так…
– Как ты догадался? – лицо суперлавандера сводит судорогой.
– Мой папа никогда бы не сделал мне больно намеренно. Он не винил никого, и тем более не стал бы осуждать. Ты, – скольжу я пяткой по полу, пятясь от стола, – жалкая пародия.
Стул с грохотом падает.
В дверь стучат трижды, и суперлавандер встает с места. Моя грудная клетка вздымается, а ногти до боли впиваются в кожу ладоней, но замечаю я это лишь сейчас. Страх будто обволакивает меня, стискивая ребра. Пытаюсь закричать, но губы дрожат, и я упираюсь спиной в шкафчик. Стук раздается вновь – настойчивее и громче.
Суперлавандер вот-вот на меня набросится.
Вцепится в шею и выпьет до дна.
Превратит в подобного себе, а потом…
Не в силах смотреть в его пустые глаза, я отворачиваюсь, словно от мертвой птицы в парке, и вижу в трех шагах от меня подставку с ножами, которые гипнотизируют меня блестящими в полутьме лезвиями. Если сделать рывок, никто из мальчишек не пострадает. Тошнота подбирается к горлу. Чувствую привкус желчи на языке.
Я смогу. Я справлюсь. Я…
Входная дверь бьется о стену в коридоре, сбивая – судя по звуку – штукатурку с потолка, и через пару секунд в проеме появляется берсерк Базз. Он вращает битой на манер меча и вертит головой во все стороны.
– Где? Где он?
– Базз, ты прости, – оседаю я на холодный пол, – но меня сейчас вырвет.
Грейнджер заглядывает на кухню, сжимая электрошокер, а потом нерешительно подходит ко мне. В глазах темнеет. Я хватаюсь за его плечо и фокусирую взгляд. Не будь мне так хреново, я бы обязательно извинился за нарушение личных границ, а вместо этого продолжаю цепляться.
– Мне нечем дышать.
– Но, Кензи… – Он не спускает взгляда с моей руки, весь окаменев. – Кислород повсюду.
Базз судорожно носится туда-сюда, гремя шкафчиками. Затем подбегает к плите и садится рядом со мной, подставляя кастрюлю. Чувствую отвратительный запах супа из водорослей.
– Это…
Договорить я не успеваю. Грейнджер мило придерживает мне челку.
Несколько месяцев назад я начал собирать приборы для переносной станции – приманку для псов. Перепробовал разные комбинации из корпусов и излучателей: широкополосные, резонансные, фазированные решетки. Для эксперимента из каждой вылазки старался приносить нужные детали.
В первый свой заход в отцовском гараже я нашел осциллограф. Он необходим для контроля уровня сигнала. Во второй – забрал ультразвуковой генератор, сердце всего проекта. А в прошлый раз, порывшись на полках строительного отдела супермаркета, захватил расходники: пластиковые сантехнические трубы, сетки, герметик и провода.
Все это занимает место, и приходится рассчитывать свои физические возможности. Когда со мной идет Базз, я испытываю прилив серотонина. Быть с ним в паре означает утащить больше – намного больше! – полезного. Того, что мальчишки неуважительно зовут: «та штука», «хреновина», «хлам» и «мусор». Я на них за это не сержусь. Всего лишь запоминаю, как и все вокруг.
Мы с Баззом и Кензи подъезжаем к моему дому. Кензи замыкает, а я всегда впереди. У меня в голове целая сеть – карта с расположением всех встреченных нам ранее фантомов. Иногда мне кажется, будто мысли зашифрованы в мозгу квантовой криптографией[48]. И лучше бы я умел их транслировать окружающим на доступном языке или делать чего покруче, чем помнить все.
Взять Вундеркинда из Marvel. Он владеет технопатией и – вопреки законам физики – умеет превратить инвалидное кресло в болид «Формулы-1», а машину – в трансформер. Мог бы я быть настолько же результативным? Мог. Но я скорее Джубили из «Людей Икс», которая создает разноцветные «фейерверки». Эффектно, но большую часть времени бесполезно.
Мальчишки вечно спорят, у кого самая дурацкая суперсила или чей непарный мягкотканный трубчатый орган больше. Если с первым параметры определить сложно, то со вторым достаточно провести контрольные измерения. Когда я это предлагаю, все на меня странно смотрят. Прям как мои родители. А я всего лишь говорил им, что слушаю тишину. Кстати, о них.
В спальне горит свет. Видимо, читают перед сном. Папа – о ремонте шасси или механизме газораспределителя в двигателе автомобиля. Мама – о проблемах экологии и осознанном потреблении. Так и представляю шелест бумажных страниц и щелканье кнопок электронной книги.
Мама гаджеты не признаёт. Считает их бездушными машинами, «убивающими романтику». Знать бы, каким образом можно убить романтизм… Может, поэтому женщины ее возраста любят говорить, что рыцари перевелись?
Она из тех, кто верит, будто микроволновая печь вызывает рак, а вакцины придумали для внедрения в нас чипов. С матерью Базза они бы подружились. Отец всегда поступает по-своему, но для видимости молча соглашается с мамой. Не знаю, откуда у него эта суперспособность – помалкивать. Мне она не досталась, поэтому влезать, куда не просят, стало моей константой, раздражающей окружающих. Один эпизод из школы запомнился особенно сильно.
Перед летними каникулами весь наш кружок по физике отправился на викторину в Гленлосс. У нас была сформированная команда, но один из новеньких, записавшись, не пришел. После перевода к нам школу он появлялся редко. Низкий иммунитет или низкая социальная ответственность. Сказать сложно. Пришлось его заменить Баззу. А Базз… За время отбывания наказания в кружке хоть и расширил свои знания по предмету, в сомнологии[49] по-прежнему разбирался явно лучше.
С командой соперников мы шли вровень. Так уж вышло, что ответ Базза стал бы решающим. Он выбрал категорию «Спорт», и все замерли в ожидании. Ведущий зачитал вопрос: «При ударе по сферическому предмету траектория его полета изменяется. Как называет этот эффект?»
Базз привык иметь дело с вытянутым мячом, а не круглым, но однажды – в ожидании кометы, пролетающей над рощей, – он показал мне видео, где игрок в соккер[50] вытворял «настоящую магию»: пнул мяч – и тот направился прямо, но затем обогнул защиту и залетел в угол ворот. Мне пришлось объяснять ему, что это совсем не волшебство, а самая настоящая наука – эффект Магнуса.
Помню, как Базз стоял за трибуной, вцепившись в нее пальцами. Уши красные. Глаза бегали между счетом на табло и зрителями. Жара тогда была невыносимая. Собравшихся обдувал дохлый вентилятор у сцены, в воздухе повис запах волнения и свежей краски из приоткрытого окна. Это перед приездом администрации города садовники красили выгоревшую под аномальным солнцем траву.
Недолго думая, соперник Базза ударил по кнопке с противным писком и – что за чудесное мгновение! – ответил неверно. Да еще и несусветную чушь – эффект Коанда. Я засмеялся в голос. Это такое физическое явление, когда струя жидкости, вытекающая из сопла, стремится отклониться по направлению к внешней стенке и при определенных условиях стекает прямо по ней[51]. Проще говоря, как сказал бы Кензи, сравнил «Геншин» с ВуВа[52], то есть «жопу с пальцем».
Когда подошел черед Базза, он расправил плечи и заявил во всеуслышание: «Эффект Магнето». Да, именно так и сказал. Буква в букву. В общем – стоит догадаться – мы провалились с треском, заодно развеселив весь зал.
Вскочив с места, я стал объяснять, что Базз ошибся в названии, но имел в виду совершенно верный ответ. Члены моей команды присоединились к аргументации, то и дело парируя выпады судей. И где-то между внезапно охватившей меня паникой и повышением голоса друг на друга кто-то выкрикнул: «Очкастый выскочка!» За ним долетело еще одно оскорбление: «Гуманоид!»
Я застыл, а хаос вокруг огибал меня, точно ртуть – воду. Затем раздался удар – и все мы разом смолкли, словно оказались в вакууме. Это Базз врезал одному из наших соперников в нос. Через пару секунд шок спал. Завертелась безумная драка, а дальше помню плохо. Автобус до Гровроуза, заполненный учениками, никогда еще не был таким тихим.
В школе нас всех вызвали к директору, но мы – вопреки дисквалификации – ощущали эмоциональный подъем. Баззу пригрозили отчислением, и я, сам от себя не ожидая, впервые соврал. Так при всех и отчеканил: «Гленлоссовцы начали первыми». И ведь технически ложью это не являлось. А поскольку администрация знала о моей вездесущей честности, мне поверили. Выходя из кабинета с родителями, весь помятый и растрепанный, я кое-что для себя понял…
Во-первых, важно уметь проигрывать. Во-вторых, во время драки лучше снимать очки. В-третьих, если в тебя летит стул, плохая затея – высчитывать траекторию его падения стоя столбом; уклониться – куда эффективнее.