У входа в закусочную снимаю дождевик, отряхиваю и, войдя внутрь, вешаю на крючок. Сегодня будний день, и большинство посетителей еще на работе, поэтому в зале пустовато. Я выбираю уже родной диван с прожженным подлокотником у окна. Молли вытирает руки о передник и широко мне улыбается:
– Как обычно, красавчик?
Мои щеки краснеют.
– Да, спасибо, миз[59].
Она подмигивает мне и исчезает на кухне.
В «Горячем Билле» все делают с полной отдачей: громко наорут в ответ на просьбу поторопиться с вашей едой; от души унизят за просьбу сделать кофе на альтернативном молоке; удавятся за лишние пару салфеток или дополнительный флаер с акцией на следующий заказ.
Это такое место, где кофемашину моют – на счастье! – раз в неделю. Под столом можно найти затвердевшую жвачку, прилепленную со дня открытия заведения. Столики у туалета всегда грозят испортить аппетит. Дырки на сиденьях замазывают красным лаком для ногтей. Детская зона – это буквально любой угол в зале, который ребенок сочтет своим, а выбор игрушек так разнообразен: от солонки до бутылки с кетчупом. Зато в путеводителе сказано: «Редкий гость нашего города остается равнодушным к легендарным хот-догам из “Горячего Билла” с фирменной сосиской на гриле».
Вопреки очевидным недостаткам бывать здесь я люблю. Управляющая заведением – добрая женщина. Однажды, когда Ромео боялся идти домой, она разрешила ему переночевать в подсобке. Это я узнал от него лично. Хорошо, что он рассказал, а то, увидев его и Молли, выходящих оттуда вместе, в голову полезло всякое.
А Молли Белл на пару лет старше меня, и за полгода работы в закусочной успела обзавестись прозвищем Глазастая. То ли за глубокое декольте, то ли за способность видеть даже спиной, словно та у нее настроена на самые горячие сплетни в городе.
Вместо колледжа ей приходится выплачивать долги родителей, которые погибли при весьма странных обстоятельствах. Мутная история, как и все в этом городе. И с той трагедии Молли переменилась: ушла с головой в пересуды, будто в попытке закрыть зияющую дыру в сердце ширмой из пустой болтовни.
На стене у моего столика висит рамка с приколотыми бабочками. Смертельная красота, сотворенная руками человека. Их пурпурные крылышки подобны распустившимся лепесткам роз из сада моей мамы. Кажется, если долго смотреть, бабочки пробьют стекло и улетят прочь.
У рамки мелким шрифтом подпись: «Говорят, что даже такая мелочь, как взмах крыла бабочки, может, в конце концов, стать причиной тайфуна на другом конце света»[60]. А в углу указана дата отлова и инициалы «М. Б.».
Я вспоминаю папу. Когда мы узнали о его диагнозе, мама предложила составить карту желаний, и та получила название «список Бердов». И чем мы после этого только ни занимались…
Закончили картотеку всех рыб, обитающих в озере. Опубликовали на городском сайте незаконченную научную статью о фауне Гровроуза, которая давно лежала файлом в компьютере отца.
Чуть не спалили дом, пытаясь приготовить ужин по рецепту из кулинарной книги бабушки. Если бы не вовремя вбежавшая мама, я бы лежал в безвкусном гробу на кладбище, задохнувшись угарным газом.
Фотографировали живность в поле и убегали в ответ на крики пожилой леди о «недостойном поведении». Она, видите ли, решила на старости лет позагорать топлес и, вероятно, заработать меланому. А возмутилась, потому что случайно попала в кадр ненакрашенной. Кажется, этот факт смутил ее куда сильнее, чем нагота.
«Вам не стыдно? – ворчала она еще месяц, встречая нас в супермаркете. – Меня в таком виде даже ныне покойный муж не заставал». После того случая мы с папой в поле не ходили, поскольку нет зрелища хуже, чем старая дама в белом солнцезащитном креме, выпрыгивающая на вас среди поросшего пустыря.
– Приятного аппетита, красавчик, – Молли оставляет заказ на столе, спугнув мои воспоминания о папе. На ее запястье – браслеты из цветных бусин, и звуки, с которыми они бьются друг о друга при малейшем движении, гипнотизируют меня.
– Спасибо, – тереблю я салфетку, пока Молли поправляет передник.
Затем она делает кокетливый реверанс и уходит в конец зала к новому посетителю. В пожилом сгорбленном мужчине, одетом не по погоде тепло, я узнаю часовщика. Он садится за столик, заказывает клубничный молочный коктейль и молчаливо, будто ведя немой диалог сам с собой, разглядывает в окно проезжающие мимо машины.
Я опускаю взгляд на принесенную еду – и внутри все холодеет. Передо мной две порции картошки и два стакана газировки, один из которых без сахара.
«Как обычно, красавчик?» – спросила меня Молли, а я не подумав заказал классический набор, словно жду Эллиота в самый обычный осенний день.
Надо мной раздается грубоватый мужской голос:
– Привет.
Я поднимаю взгляд – выше. И еще выше. Возле меня стоит громила с подносом в руках – квотербек, который покинул команду из-за болезни в прошлом учебном году. На голове у него смешная шапка с кошачьими ушками, а тату над бровью заклеена пластырем.
– Привет. – Я сглатываю нарастающую панику.
Он показывает на вешалку:
– Твой дождевик висит? Фиолетовый.
– Мой.
В этот момент – честное слово – со страху я готов вскочить и крикнуть ему: «Забирай! Только не бей». Слухи об этом парне ходят не самые хорошие, поэтому меня сразу бросает в пот.
– Могу присесть?
Я оборачиваюсь, но за моей спиной пусто.
Похоже, это он мне.
– Если… хочешь.
– Хочу.
Он занимает место напротив, едва помещаясь с его ростом в проем между столом и диваном, и откусывает смачный кусок от своего бургера. Над его верхней губой остаются усы из соуса. Я натужно улыбаюсь и потягиваю газировку из трубочки.
Решаю проявить вежливость:
– Приятного аппетита.
– Шпашибо. – Громила чешет затылок и выглядит при этом смущенным. – Слушай, тут такое дело. У тебя велик есть?
– Был. Сломался.
– Или сломали?
– Угу, еще летом.
Он широко улыбается, обнажая зубы, измазанные в кетчупе.
– Наконец-то тебя нашел! Ты извини, это моя вина. Пнул пару раз, не сдержавшись после паршивых результатов обследования, ну и… Сам видел.
– О, – только и могу ответить я.
– Лучше скажи, почему не взял мой велосипед.
– Твой?
– Ну да. Я ж тебе ключ оставил в девчачьей корзинке. – Громила показывает большим пальцем назад, в сторону вешалок. – Положил под этот дождевик.
И тут я вспоминаю. Стоял непроходимый ливень. Психолог попросила меня задержаться, и мы поговорили о моих чувствах из-за комы Эллиота. Обошлось без дыхательных упражнений. Выйдя из школы, я увидел свой велосипед, и его будто переехал бульдозер. Я постоял, помялся, схватил дождевик и пошел на остановку. Мне послышался звон, но я не стал проверять под дождем. Не хотелось заболеть и неделю есть отвратительный суп из водорослей.
– Эй, – громила кивает на мою нетронутую картошку. – Смотрю, ты не ешь. Могу помочь.
– Ах да, угощайся.
Он ее утаскивает, не успеваю я договорить.
– Значит, это ты сделал.
– Да, прости еще раз. Давай я тебе адрес напишу свой?
– Зачем это?
– Затем, чтобы ты забрал мой велик, все равно скоро умру. Горный. Шатуны качественные, педали прям по кайфу крутить. Дисковые гидравлические тормоза…
Характеристики льются из его рта потоком, точно он примерил на себя роль консультанта в магазине, втюхивающего мне модель подороже, а я только и слышу на повторе: «Все равно скоро умру».
– Погоди. – Я прихожу в себя от шока, а он начинает изображать, как едва не переломал кости, когда катался на заброшенной стройплощадке торгового комплекса.
Я произношу настойчивее:
– Погоди! Ты… правда умираешь?
По его лицу пробегает тень, но улыбка вновь берет свое.
– Да, зацени.
Он задирает рукав. На запястье бумажный браслет, а в области воротника, под курткой, я замечаю пижаму и, кажется, подключичный катетер, который ставили моему отцу. И это возвращает меня в один из дней летних каникул…
Мы с мамой поехали в большой город. Устроили вечер для себя: кино, попкорн, кола. И вот выходим мы радостные из кинотеатра и решаем сократить путь через парк у больницы. Весьма отрезвляющее зрелище, знаете ли.
Окна были открыты. Я бросил взгляд на одно из них и увидел знакомое лицо. Хмурое и недовольное настолько, что мне захотелось отвернуться. Громилу я признал не сразу. И взгляд тот мне еще долго снился. Пустой и злой на целый мир, но словно и на меня тоже. А потом оно позабылось, и вспомнил я о той странной встрече только сейчас.
– Ты сбежал из отделения?
Он прикладывает палец к своим губам и шикает:
– Тише. Имею право на одно желание.
– Разве его не должны исполнить джинны[61]?
– Я попросил поездку, – с серьезной миной заявляет он. – Не для себя. Девочке, живущей по соседству. Она мечтает увидеть китов.
– Получается, ты отдал свое желание… какой-то девчонке?
– Не какой-то, – хмурится громила. – Она многое потеряла. Мы оба. Но ей еще жить и жить. Пусть порадуется. У ее семьи и так проблемы с деньгами. Никаких выплат за гибель отца они не получили. Бюрократические проволочки, чтоб их. – Он показывает на бургер: – А это уже мое желание. Только врачи не в курсе.
Я теряю дар речи, а он протягивает мне раскрытую ладонь:
– Есть где записать адрес?
Я хлопаю себя по карманам и лезу в рюкзак за блокнотом и ручкой. Зал заливает красно-синими огнями. Громила резко сползает по сиденью вниз, прячась от тормозящей машины копов.
– Быстро они за мной.
Картофель фри застревает в моем горле, и я начинаю сильно кашлять от одной только мысли, что меня повяжут за укрывательство беглеца. А когда комок проваливается в желудок, громилы за столом уже нет.
Через главный вход в закусочную, точно шериф с Дикого Запада, протискивается пузо офицера, а за ним – и он сам. При виде молоденькой официантки его губы похотливо растягиваются, и Молли опускает руку на тревожную кнопку, о наличии которой я узнал, застав драку после одного из футбольных матчей. Должно быть, ее жест неосознанный, ведь полиция прямо перед ней. Увы, наш город давно перестал быть безопасным, поэтому при виде служителей закона я и сам испытываю животных страх.