Пока моя подработка не выходила за пределы «Эдема» и не портила репутацию семьи, всем было плевать. К тому же никто не отменял негласное правило: происходящее в стенах казино здесь и остается. Взять учителя математики, играющего тут каждую субботу. В школе он мастерски изображал, будто вечером ранее мы не столкнулись у автоматов.
Прозрачные стены, которые все тут зовут «личными границами», не перестают меня удивлять и теперь. И я устал на них натыкаться. Возможно, поэтому и обзавелся мечтой – убраться из города подальше.
Не успеваю углубиться в воспоминания, как часы на запястье бесшумно вибрируют. Мое время в зале подходит к концу. Поэтому я встаю из-за стола, коротко кланяюсь и с прискорбием в голосе сообщаю клиентке, что вынужден ее покинуть. Она, не изменяя тактике поведения всех женщин до нее, надувает губы и умоляет продлить наше общение за дополнительную плату. Я возвращаюсь к пункту первому: посетитель должен уйти довольным.
– В следующий раз, – наклоняюсь к ней, и меня обдает ее мускусным парфюмом, – шепните мне на ушко пароль «Роза», и мы договоримся о бонусном часе и бутылочке шампанского в качестве комплимента от мистера Дика.
Она игриво хлопает меня по груди и облизывает нижнюю губу.
– У тебя, наверное, роща из роз, юноша.
Проиграв за вечер по меркам местных целое состояние, моя клиентка оказалась хоть в чем-то права. Таких, как она, у меня длинный список. Проводив ее до такси, я достаю записную книжку, листаю страницы с названиями цветов и нахожу «Розу». В ее анкете указываю новые детали: «В процессе развода, любит мускусный парфюм, имеется слабость к алкоголю (подчеркиваю). Любит распускать руки: да. Перспективы: да (восклицательный знак)».
Я ставлю точку и улыбаюсь сверкающим, точно звезды в небе, перспективам.
Разве я не говорил, что мама бы мной гордилась?
До конца смены остается десять минут. Я прохожу через запутанные коридоры казино, выбитые, словно сеть сосудов на обратной стороне моих век, и успеваю проскочить в закрывающийся лифт. Выхожу на частной подземной парковке. С потолка тонкой струйкой стекают грунтовые воды, собираясь на асфальте в графитовую лужу. Капли разбивают стеклянную гладь, образуют на ней круги, и звук их падения разносится звонким эхом, которое отскакивает от бетонных стен. Я слышу приближающийся стук каблуков, но в сторону Джульетты даже не смотрю. Чувствую лишь липкий шлейф духов, лака для волос и вечных неприятностей.
– Ты давно не играл в церкви.
Вспоминаю косые взгляды прихожан, когда слухи о моей подработке в казино расползлись по городу, и еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
– Бросил.
– Да, это ты умеешь, – говорит она, намекая на наш разрыв, но скорее смеется, чем обижается. – Так и скажи: выперли из-за твоей сомнительной работенки.
Ее слова попадают точно в цель, и я фыркаю.
Джульетта хлопает меня по плечу:
– Завидую тебе, Ромео. Знаешь, что сказала мне мадре[65]? Если не буду послушной, не найду себе жениха. Вздор!
– И в чем она не права? – Я кривлю губы в ухмылке и сажусь на ступеньки.
– Ха-ха. – Она ковыряет каменный столб, поддевая потрескавшиеся кусочки краски, и понижает голос, стараясь придать себе значительности (таким тоном разговаривают диктаторы и мама Кензи, когда тот отказывается есть суп из водорослей): – Узнай о твоем поведении мой отец, оторвал бы тебе яйца и поставил их у себя в кабинете в качестве трофея.
Я напрягаюсь, но виду не подаю:
– Разве я обещал любовь до гроба?
Джульетта фыркает, признавая мою правоту, и садится рядом, задирая юбку на грани пристойности.
В семье мистера Дика ждали мальчика. Хотели назвать Джулианом, но Джульетта нарушила план и продолжает разрушать острыми шпильками строгие мексиканские устои. Она из тех девушек, кто на выпад «У тебя упала корона» отвечает с издевкой: «Так подними, малыш».
– Тебе повезло, Сомбреро, я не из злопамятных. – Она щиплет меня за щеку, словно ребенка, а затем стискивает рукой мой подбородок, царапая ногтями. – Личико у тебя красивое. Не хотелось бы его испортить.
Я вырываюсь, шутливо прогоняя ее взмахом ладони.
– Кыш, злодейка! Возвращайся в казино, пока «змеи» не заметили пропажи принцессы.
– Кстати, о них… – Джульетта прокручивает на пальце кольцо с семейным гербом и озирается по сторонам. – Один из банды пожелал уйти. Нэджи. Будет выход.
– И зачем ты мне это рассказываешь?
Она закатывает глаза:
– Отговори его. Вы же учитесь в одной школе.
Я громко смеюсь, запрокинув голову:
– Прости, но ты думаешь, мы – одна большая семья?
Джульетта резко вскакивает с места, отряхивает юбку и нависает надо мной:
– Позвони копам. Расскажи родителям. Сделай что-нибудь. – Она отодвигается, кивая через плечо, где в шагах тридцати, как из-под земли, возникает телохранитель. – Ты же понимаешь, я не могу даже зевнуть без сопровождения.
Шея затекает смотреть на нее снизу вверх, и я откидываюсь на локти ступенькой выше.
– Почему тебе не плевать?
Джульетта отводит взгляд, нервно постукивая каблуком по асфальту:
– Не люблю перемены. И натыкаться на объявления о пропаже подростков, когда хожу за покупками, тоже. Это… расстраивает.
– Дела «змеев» меня не касаются.
Она вздергивает нос, наклоняется ко мне и понижает голос до шепота:
– Твой отец отмывает моему деньги, а ты в белом? Не смеши.
Я приподнимаю брови.
– Погоди, ты не знал? – Джульетта закусывает губу, и помада остается на зубах. – Mierda![66] Ты не знал…
– Я догадывался, но… верил, что дальше взяток дело не зашло.
Ее телефон раздражающе пиликает. Джульетта отвечает на испанском, активно жестикулируя, и сбрасывает.
– No tengo palabras![67] Прости, надо бежать. – Она наклоняется и целует меня в щеку, хотя я отстраняюсь, и напоследок повторяет сказанное ранее, но уже настойчивее: – Сделай что-нибудь, Сомбреро.
– Прости, но у меня целибат.
Я встаю, расстегиваю с серьезной миной пиджак и одним резким движением распахиваю. Джульетта сперва отшатывается, а потом, прищурившись, читает вслух надпись на моей белой футболке:
– «Ни-ка-ких девчонок».
– Именно, – я важно упираю руки в бока. – Знал же, что ты приедешь и снова попытаешься втянуть меня в неприятности.
– Это ты так наши отношения называешь?
– Именно.
Джульетта с шумом выдыхает, сдерживая улыбку.
– Не смешно, Сомбреро. Мой отец тебя за такое прикончит.
– И об этой трагедии обязательно сложат баллады.
Ее телефон вновь разрывается. Она машет на прощание и уходит к лифту, оставляя меня наедине с мыслями о неожиданной, точно гром в ясном небе, новости. Я выжидаю некоторое время, потом тоже бреду к лифту и поднимаюсь на этаж выше. Дохожу до парковки на заднем дворе казино, прокручивая одну и ту же мысль.
Нэджи покидает «Райских змеев». И это меня не касается.
Я оставляю свою совесть в камере хранения, как и все в этом городе. Дохожу до своего пикапа, забираюсь внутрь салона, громко хлопнув дверью, и с особым остервенением завожу мотор. Дорога, будто издеваясь, растягивается на многие мили, а «Эдем», даже оставшись позади, продолжает преследовать меня в зеркале заднего вида.
Всю дорогу до дома я думаю о словах Джульетты. Без последствий из «Райских змеев» не выйдешь. Слышал, что мистер Дик ставит непростые условия. Считай, смертельные. В том году труп одного из членов банды показательно скинули в канаву за городом. Во рту у бедолаги была зажата сигара, а глаза, остекленевшие от ужаса, отражали небо.
В убийстве признался один из «змеев», пожелавших выслужиться перед боссом. Когда его сажали в полицейскую машину под вспышки фотокамер, он – довольный собой – скалил зубы. А я свои стискиваю, и мантра возобновляется…
Нэджи покидает банду.
И это меня не касается. Не. Касается.
Я его толком не знаю. Пересекались в школе на смежных занятиях. Не уверен, что обменялись хоть словом. Вечно понурый. Волосы лезут в глаза, а еще эта жутковатая бита из гаража моего отца… Сложно сопереживать парню, когда знаешь девиз банды, который красноречиво говорит за них: «Нельзя отнять то, что сам дал». Весьма циничная позиция. Так с чего мне помогать ее последователю? Выход из «змеев» нужно заслужить. Ценою здоровья или даже жизни.
Совесть возвращает меня в ночь нашего странного знакомства. Нэджи пробрался в дом к моим родителям – не дурак ли? – и заявил, глядя мне в глаза, что собирается нас обокрасть. Чокнутый парень, поверивший в себя. Конечно, он помог мне с теми обрыганами у бара, но я бы и так перетерпел, верно же? К боли мне не привыкать. Это не повод подставляться.
Не повод, и точка.
У дома на подъездной дорожке – отцовская машина. Солнце уже встало, и его лучи бросают на воду в фонтане переливающиеся, точно рыбья чешуя, блики. Я паркую пикап и выхожу из салона, поправляя пиджак. Затем разглаживаю брюки и смотрю на свое лицо в боковое зеркало. Уверившись, что выгляжу опрятно, я расправляю плечи и иду к главному входу.
В доме тихо. Значит, отец снова не в настроении. Хочу проскользнуть наверх, но на лестнице меня останавливает ледяной тон:
– Надеюсь, ты не планируешь пропустить занятия?
Уговор есть уговор. Моя подработка в казино не должна мешать учебе. Даже если я буду засыпать в классе, мое присутствие там обязательно. В последний раз, когда директор вызвал родителей из-за падения успеваемости, синяки проходили долго.
– Нет, сэр, – я принимаю стойку смирно. – Как раз собирался принять душ и переодеться.
Ложь. Надеялся, что он задержался в командировке и я отосплюсь.
– Ромео?
Я поднимаю взгляд, а внутри трясусь, судорожно пытаясь вспомнить, где же оступился. Отец ослабляет галстук. На внутренней части воротничка его рубашки заметен след от помады. Алый. Мама предпочитает розовые оттенки. И он даже не пытается создавать видимость. Не скрывает, прекрасно осознавая, что ему сойдет это с рук. Всегда сходило. Похоже, слабость к женщинам передается в нашей семье по наследству. С прискорбием призна