– Вы правда думали, что я не учту ошибки?
– Кензи, беги, – орет Базз осипшим от ужаса голосом.
– Да, – повторяет за ним суперлавандер, скривив губы в извращенной улыбке. – Слушайся друга. Спасайся, малыш.
Он переводит ствол уже на меня. Я бросаю в супер-лавандера фонарик и бегу к двери склада. Пуля врезается в дверной косяк. Летят щепки. Мой пульс зашкаливает. Сознание сужается до проходов между стеллажами. В голове – хаос. Я протискиваюсь по рядам и на ходу сбрасываю содержимое полок. Бумага, скрепки, папки – все летит на пол, а мое ощущение реальности – в пропасть.
– Тук-тук, Кензи, – суперлавандер заходит на склад.
Слышу, как он натыкается на коробки, и понимаю: вот мой шанс. И другого не будет. Фантомы умом не блещут. Пускай этот особенный, но он все еще упрямая травма. Не человек. Собрав волю в кулак, я отрываю скотч от бобины. Затем – в кромешной темноте – открываю дверь, ведущую к стойке администратора, и громко хлопаю. Пускай суперлавандер думает, что я покинул склад, а я останусь внутри.
Нащупываю дверную ручку, обматываю ее клейкой стороной скотча наружу и оставляю болтаться. Затем, стараясь не издавать ни звука, прячусь за стеллаж позади.
– Кензи, куда ты собрался? – голос Кеплера звучит опасно близко.
Через щели стеллажа я вижу движущуюся тень. Пурпурные кеды то появляются в блеклом свете фонарика, брошенного мной на полу, то снова пропадают из виду.
– Тук-тук-тук, малыш Кензи.
Если он вздумает повернуть голову, мне конец. И эта мысль застревает в голове вместе со страхом. Я сглатываю ее и вслушиваюсь в слабый гул ветра в вентиляционной системе потолка. Он, как и глухие удары псов, маскирует мое дыхание и посвистывает, словно обнаружил заветную лазейку в лабиринтах воздуховодов. Мои ребра стискивают легкие в капкан. Кажется, им не хватает в груди места, оттого мне так тяжело сделать нормальный вдох.
Слабо очерченный силуэт появляется в поле зрения. Суперлавандер подходит к двери и свободной от пистолета рукой тянется к ручке. Его ладонь тут же прилипает, но пройдут секунды, прежде чем он освободится. Я вскакиваю, налетаю на суперлавандера со спины и бью его лбом о дверь. Он охает от неожиданности. Я вырываю пистолет из его правой руки, воспользовавшись заминкой. После чего отхожу в свет фонарика и направляю дуло ему в затылок.
– Какая нелепая стратегия, – раздраженно говорит суперлавандер, освобождая ладонь от хватки скотча, и медленно поворачивает в мою сторону голову, а потом и все тело. – Думаешь, детские фокусы меня остановят? И что теперь? Застрелишь меня, малыш?
Мой палец ложится на спусковой крючок.
– Да. Не подходи.
– Так стреляй.
Он приближается. Я почти готов закончить все здесь и сейчас, но затем понимаю, что не смогу заставить себя это сделать. Знаю: передо мной даже не человек. Монстр, который – подвернись ему случай – застрелил бы меня без капли сожаления. И все же… насилие не выход. Оно точка входа для нового насилия. Порочный круг. Давать сдачу рыжему Дрю – это не то же самое, что пустить пулю в грудь обидчика. Если Кеплер где-то там, внутри этой фиолетовой оболочки, мы должны попробовать до него достучаться.
– Нет, – твердо говорю я. – Не подходи ближе.
Суперлавандер застывает восковой куклой и шевелит только ртом:
– Нет?
– Кензи? – раздается голос Базза справа от меня.
Мой взгляд всего на мгновение отрывается от супер-лавандера, скользя к дверному проему типографии, где стоит Базз, облокотившись о косяк. И в этот момент краем глаза я ловлю движение и рефлекторно стреляю. Отдача бьет в меня, отбрасывая тело назад к стеллажу за спиной. Барабанные перепонки едва не лопаются. Мир звенит, точно под ухом кто-то ударил в церковный колокол.
– Эй, ты цел? – Базз оказывается рядом, и я поднимаю голову, набитую ватой.
Суперлавандера нет. Он исчез. Я его не убил. И от осознания этого меня переполняет облегчение. Пистолет растворяется в пурпурном облаке, а пальцы по инерции остаются в том же скрюченном положении, хватаясь за пустоту.
– Д-да, вроде нормально, – отвечаю я Баззу. – А ты? Твое плечо…
– Двигаться могу. Хорошо же меня приложило.
Я обхожу и осматриваю его спину. Ткань толстовки пропитана кровью.
– Пуля прошла навылет, но нужно перевязать рану.
Вся редакция гремит. Псы продолжают прорываться.
– Тут лучше не задерживаться. – Базз вертит головой. – Куда дальше?
Смотрю на него с подозрением. В полутьме лица толком не разглядеть, но я слышу, как поверхностно он дышит. Базз зажимает рану ладонью, и его рука трясется.
– Держись, – я подхватываю его.
Он без сопротивления и напускной мужественности опирается на меня, и я понимаю, что дело дрянь. Однажды Базз подвернул ногу, и даже тогда ковылял сам.
– Тут недалеко, – я пытаюсь бодриться.
Мы выбираемся – медленнее, чем хотелось бы, – со склада, подхватив по дороге упавший фонарик. У металлической двери в типографию я начинаю молиться и замечаю не сразу, что делаю это вслух:
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Давлю на ручку – и дверь открывается. Замок не заперт.
– Спасибо Боженьке и сотрудникам, забывающим запирать типографию в конце рабочего дня.
Кряхтя и задыхаясь, мы протискиваемся на лестницу, ведущую на крышу. Каждая ступенька превращается в испытание. Запах крови бьет в нос, смешиваясь с прохладой улицы.
– Кензи…
Я крепче сжимаю ладонь на пояснице Базза:
– Если ты посоветуешь мне бросить тебя, то лучше сразу заткнись.
Он хмыкает, тут же шипит от боли и затыкается.
На крышу мы почти вываливаемся. Лиловое небо нависает над нами, будто впитало в себя пурпурный туман, а на горизонте уже видны предрассветные переливы.
– Там, – киваю я в сторону перил у края.
Мы подходим к ним, и Базз убирает мою руку:
– Дальше по одному.
И он прав. Пожарная лестница выглядит хилой: шатается и скрипит даже от ветра. Я опускаю одну ногу, опираюсь и топаю, пытаясь расшатать конструкцию.
– Все нормально, идем.
– Ага. – Базз поджимает губы, и, обернувшись, я впервые вижу его бледное лицо в предрассветных сумерках. Толстовка блестит, почти полностью пропитавшись кровью, а на штанах – алые, точно лепестки осенних роз, разводы. Меня охватывает ужас.
– Да в порядке я, – пытается улыбнуться он. – Двигайся.
Порыв ветра закручивается вокруг нас и раздувает мою футболку.
– Давай руку, – тянусь я к Баззу.
Он принимает помощь, и мы спускаемся. Туман начинает рассеиваться, и я понимаю: времени остается мало. Надо поторопиться. Не знаю, что будет, если застрять с дырой в плече до рассвета в черте города. И проверять мне не хочется.
Мы смотрим вниз. Базз отходит к стене и зажмуривается. Лестница обрывается – видимо, она сломана уже давно, – и нам остается только прыгать. Я подбираюсь к краю, оценивая обстановку.
Внизу, прямо под нами, открытый контейнер для мусора, набитый черными мешками и хламом. В нем наверняка найдутся и разбитые бутылки, и острые консервные банки. Не мягкий матрас, как показывают в кино. Что ж. Раны затянутся. Боль пройдет. Мы выживем.
– Надо прыгать, Базз. Я первый, – разминаю лодыжки и шею, – потом ты. По сигналу.
На его щеке появляется ямочка.
– Договорились, дурень.
– Обещай мне. Дай слово, что прыгнешь, или я толкну тебя и протащу за волосы до самой границы города. Так и знай!
Базз улыбается шире:
– За волосы будет сложновато.
Я оглядываю его короткий ежик, и в этот момент вдалеке слышится вой псов.
– Давай, – подталкивает меня Базз. – Я за тобой.
– Не вздумай юлить!
Сделав максимально возможный разбег, я отталкиваюсь и прыгаю, заставив лестницу громыхать и трястись. Лечу вниз, разбивая руками воздух, и приземляюсь во что-то мягкое и одновременно твердое. В бедре и лопатке нестерпимо жжет – и я вскрикиваю от колющей боли, прикусив щеку до крови.
В носу стоит запах тухлых овощей и гниющего мяса. Меня почти выворачивает, но я сдерживаю позыв, хватаюсь за край контейнера и подтягиваюсь наверх. Озлобленные псы рядом, и от адреналина по телу проходит дрожь.
Почувствовав ногами асфальт, я делаю глубокий вдох. Бедро горит. Боль сковывает каждое движение. Я нащупываю в ране осколок и задерживаю дыхание, как перед прыжком с трамплина. С силой дергаю, сгибаясь пополам, и зажмуриваюсь так крепко, что перед глазами мелькает калейдоскоп из искр. Пытаясь сдерживать крик, я поскуливаю, точно побитый пес. От частого дыхания становится только хуже. Схватившись за край контейнера, я собираюсь с духом и потихоньку – дюйм за дюймом – выпрямляю спину.
– Ты норм? – шепчет Базз с лестницы.
Область лопатки пульсирует, но, дотянувшись до нее, я не нахожу ничего, кроме мокрой раны. Должно быть, просто царапина. Глубокая и ноющая.
– Порядок, – я поднимаю большой палец вверх и начинаю перебирать пакеты с мусором, стискивая зубы. Постоянно оглядываюсь, замираю и прислушиваюсь. Через пару секунд возни подложка с мусором кажется мне безопасной, я поднимаю взгляд.
– Прыгай, – хлопаю я по пакетам.
Базз отрицательно мотает головой, и мне становится по-настоящему страшно. Будто все, пережитое до этого, было детской игрой – невинной шалостью, созданной треклятым городом. Но не это – ужас от возможности потерять кого-то еще.
– Если ты не прыгнешь, – я показываю на асфальт, стараясь говорить тише, – то мы останемся здесь. Оба. Меня сожрут псы, и я буду приходить к тебе в кошмарах!
Базз жует нижнюю губу и озирается по сторонам.
– Не могу, Кензи.
– Можешь! Ты обещал, – говорю я и тут же понимаю, что нет.
Не обещал.
В порыве отчаяния я отворачиваюсь и прислоняюсь лбом к холодному металлу, посматривая на воображаемые часы. Время тянется. Базз мнется. Слышу, как он мерит шагами лестницу, видимо, настраивая себя перед прыжком. Надеюсь, так оно и есть.