Наконец, лестница издает скрежет. Не успеваю повернуть голову, и Базз, матерясь, падает на мешки. Он вскрикивает, схватившись за плечо, и я зажимаю ему рот ладонью.
– Потерпи. – Я убираю руку. – Грейнджер оставил мне карту с батончиками. Все твое!
Он пытается рассмеяться, но шипит от боли.
Базз приподнимается, прерывисто дыша. Так, словно воздух встречает препятствие. Капля пота стекает по его скуле и скатывается за ворот толстовки. Он прикрывает дрожащие веки и облизывает посиневшие губы. Затем открывает глаза, и я помогаю ему выбраться. Замечаю на его плече прилипший лист бумаги, исписанный корявым почерком, и шкурку от картофеля. Я стряхиваю их, и меня пронзает осознание.
– Кензи? Ты в порядке? – кряхтит Базз.
– Мой блокнот…
Я поворачиваюсь к тому месту на углу прачечной, где мы оставили наши велики. Базз подсвечивает мне фонариком, и в луче проскальзывают очертания пса, рыщущего по улице. Мы резко отступаем на несколько шагов назад.
– Он нас почуял? – я стараюсь говорить шепотом.
– Не думаю. Тут ярдов тридцать. А насчет блокнота…
– Неважно.
– Важно. Тебе. – Базз кладет здоровую руку мне на плечо и наклоняется, поймав взгляд. – Там велосипеды. Туда и обратно. Я подожду. Все равно придется ехать на багажнике. Если что, отвлеку их свистом.
– И как ты в таком состоянии убежишь? – Базз молчит. – Вот именно. Никак. Жди здесь. – Я перевожу луч фонарика в противоположную сторону переулка, в самый темный угол. – Там, кажется, чисто. Метнусь к видеопрокату и вернусь. Видел, там припаркован велик.
– Но твой блокнот…
Я стараюсь вложить в улыбку уверенности:
– Заведу новый.
– Ладно, – с сомнением отвечает Базз и сползает на асфальт, не в силах даже спорить.
– Если нападут псы… – я склоняюсь к нему.
– …то я заверещу, – он смотрит он на меня с усмешкой.
– Я серьезно!
– И я, дурень.
Базз беззвучно ржет, и я закатываю глаза:
– Придурок.
Светлеет, и фонарик уже не нужен. Слабый туман окутывает меня, а страх придает сил и притупляет боль. Через десять ярдов я оборачиваюсь, но Базза уже не видно. Добежав до угла, я выглядываю на улицу. Прислушиваюсь к шелесту вылетевшей из урны бумажки, чтобы за ним не скрылось сопение псов. Всматриваюсь в мигающий светофор и проверяю, не притаились ли неподалеку фантомы.
До стоянки видеопроката я добираюсь перебежками, тревожно оглядываясь на собственную тень. Велик стоит на том же месте – у парковки. Видимо, мистер Робинсон снова поссорился с женой, та его выгнала из дому, и ему пришлось переночевать в магазине. Я посылаю воздушный поцелуй в небо, внезапно уверовав в высшие силы, и перекидываю ногу через раму.
В витрине отражается происходящее на экране включенного телевизора. Из-за кассы виднеется голова мистера Робинсона, натянувшего кепку на глаза и храпящего так, что слышно даже снаружи.
Оттолкнувшись, я давлю на педали и через минуту добираюсь до контейнера. Не вижу Базза, и на несколько секунд меня накрывает паникой. Но, подъехав поближе, замечаю знакомую фигуру, скрючившуюся в темноте. Увидев меня, Базз вяло улыбается. Это заставляет меня прибавить скорости, а добравшись до его убежища, я торможу так резко, что шины визжат. Но на шум мне уже наплевать.
– Как ты? – я опускаюсь перед Баззом на колени.
Он пытается улыбнуться:
– Кровь не останавливается, но все путем. И не от такого оживали.
«Верно», – думаю я и закусываю губу. Да только никто не знает, что бывает, если тебя подстрелил суперлавандер. Но эти мысли я отметаю и помогаю Баззу подняться. Веду его к велосипеду и, сняв тот с подножки и придерживая руль одной рукой, второй помогаю Баззу устроиться на багажнике.
– Держись за меня и не вздумай отпускать! – Я, неуклюже пытаясь сохранить равновесие, забираюсь на сиденье. Базз слабо обхватывает руками мой торс. Когда его щека прижимается к моей спине, Базз сдавленно охает от боли. Моя лопатка горит огнем, но я стискиваю зубы, потому что расклеиваться не время.
– Терпимо? – оглядываюсь я.
– Д-да, – говорит он, но на самом деле это звучит как «нет».
Я отталкиваюсь ногой и со всем усилием, на которое только способен, давлю на педали. Велосипед поскрипывает под нашим весом. Базз сжимает меня крепче, и я чувствую, как моя футболка намокает от его крови.
Мы выезжаем из подворотни и мчим, пытаясь обогнать солнце. Пот льет с меня градом. Мышцы горят, но я не сбавляю темп ни на секунду. Лопатка изнывает. Бедро, куда воткнулся осколок, болит все сильнее. И где-то между поворотом к границе тумана и показавшейся вдалеке рощей мне становится дурно. Не от наступающего на пятки рассвета, а от ощущения полной беспомощности. Что делать, если мы вырвемся из лап города, но для Базза это не поменяет ровным счетом ничего?
Однажды, когда один из мальчишек рассек руку, Уиджи зашил рану простой иголкой и нитками. Царапины он заливал медицинским клеем, а синяки и ссадины проходили за пару дней сами. Я оживал, утонув однажды, но то была моя ошибка. Никто не вытаскивал пули от пурпурного пистолета, и на «Стене Посланий» об этом не написано ни слова.
Мои мысли возвращаются к Уиджи. Он будто стучится в мой ментальный барьер, который держится на остатках надежды. Я зажмуриваюсь всего на пару вздохов, пытаясь остановить навернувшиеся слезы. Если бы мы могли связаться по рации…
И тут я вижу свой велосипед! Узнаю его по треклятой розовой корзинке и жму на педали, игнорируя отдающую во всем теле пульсацию от ран. И вдруг нас нагоняют псы. Несутся, стремительно сокращая расстояние. Лают, клацают зубами и скребут когтями, словно пытаются содрать асфальт. Еще чуть-чуть – и мы окажемся в безопасности.
– Базз, – бормочу я, чувствуя, как его хватка слабеет, – мы почти добрались! Держись.
Он хрипит, постепенно соскальзывая.
Мгла рассеивается. Отступает вместе с ночью. Я торможу, слыша в ушах биение сердца, и помогаю Баззу осесть на землю. Он облокачивается на столб у дороги и прикрывает веки. Мой велосипед лежит в ярдах двадцати. Рюкзак валяется рядом. Пытаюсь отыскать взглядом Уиджи, но его нигде нет.
– Уиджи! – кричу я. – Уиджи!
Я верчусь во все стороны и, прихрамывая, брожу вдоль рощи.
– Нэджи! – я вкладываю в вопль остаток сил, да так, что сразу же захожусь сиплым кашлем.
И вдруг среди бутонов роз появляется рука, сжимающая мой блокнот. Я протираю глаза, боясь, что мне это привиделось. Затем Уиджи приподнимается, как граф Дракула из гроба, и говорит:
– Чего разорался?
Я бегу к нему, продираясь сквозь кусты цветов. Сжимаю зубы каждый раз, когда наступаю на больную ногу. Налетаю на него, точно смерч. Опрокидываю на спину и крепко сжимаю в объятиях. Затем утыкаюсь носом ему в плечо и всхлипываю, словно девчонка:
– Ты жив!
– Кензи, – Уиджи похлопывает меня по спине и хрипит: – Задушишь же.
Я приподнимаюсь.
– Чуть было не выбросил твой рюкзак, спасаясь от псов. – Он поднимает с земли мой блокнот и протягивает мне, лежа на спине. – Но увидел его.
– Спасибо. – Я забираю свое проклятое сокровище, не веря чуду.
Уиджи сводит брови:
– Ты ведь в курсе, что девчонки крепче, чем тебе кажется?
– А? – Я шмыгаю носом.
Он ухмыляется:
– Забудь. Где Базз?
Я чувствую покалывание в груди. Уиджи протягивает мне руку, я хватаюсь за его ладонь и охаю, когда он резко поднимает меня на ноги. В воздухе пахнет цветами, росой и сырой землей. На проводах электропередач распеваются птицы, а солнце выглядывает из-за горизонта, постепенно пробуждая город ото сна. Но моя тревога лишь нарастает.
– Кензи? – зовет меня Уиджи, а сам, не моргая, смотрит на дорогу широко распахнутыми глазами.
Я слежу за его взглядом и съеживаюсь, словно испуганный кролик в траве. Из тумана выходят десятки… Нет, сотни лавандеров! Они идут колонной, как на параде, который мне доводилось видеть на День независимости в парке. Один из них – тот, что ведет всех, – останавливается у черты города, и остальные следуют его примеру.
Я понимаю: их ведет суперлавандер.
Уиджи бежит к дороге, где остался Базз, а я следую за ним по тропинке, которая ведет сквозь примятые розы. Мы резко тормозим у дороги, поднимая клубы пыли, и Уиджи выходит вперед. Расстояние между ним и суперлавандером сокращается до десяти ярдов:
– Ты не можешь переступить черту.
Наш лидер старается говорить уверенно, но я улавливаю в его голосе сомнение. И для этого совсем не нужно уметь считывать эмоции.
Суперлавандер, булькая и искажаясь, превращается в маму Уиджи.
– Неужели, волчонок?
Уиджи громко выдыхает.
– Фантомы не выходят за пределы города, – громко говорю я, будто так мои слова обретают силу. – Это правила.
– Неужели, чаг ын сэ?
Облик Кеплера пузырится, плавится, и теперь он выглядит точно моя покойная бабушка.
Во рту становится сухо, и мой язык еле ворочается:
– Прекрати! Чего тебе от нас нужно?
– Вы правда верите в то, что можно запереть травму? – Суперлавандер заносит ногу, подняв подол платья, и выходит из тумана, возвращая лицо Кеплера, словно маску натягивает. Затем машет воображаемой волшебной палочкой и торжественно, улыбаясь во весь рот, восклицает: – Алле-оп!
Мои ноги врастают в землю, а Уиджи – и в этот момент я завидую его смелости – заслоняет меня собой. Суперлавандер поднимает ладони и монотонно хлопает:
– Ой-ой. Какие мы герои! Браво! А всегда ли ты был таков, волчонок?
Вопрос явно с подвохом, но понимает ли это Уиджи? От суперлавандера его отделяет ярдов пять или шесть.
– Не усвоил прошлый урок? – Уиджи хрустит шеей, и я понимаю, что его задели за живое. – Подойди, повторим.
Суперлавандер снова рисует в воздухе дугу, точно колдует палочкой, – и в его руке появляется пурпурный пистолет. Я хватаю Уиджи за локоть, а сам едва могу сформулировать мысль: