– В нем патроны.
За моей спиной раздаются странные, приглушенные звуки, словно в кармане шипит рация. Я оборачиваюсь и вижу, как шевелятся потрескавшиеся губы Базза, а белки его глаз дрожат под прикрытыми веками. Он пытается что-то сказать, но я не могу разобрать и слова. В два прыжка я оказываюсь рядом с ним и, упав на колени, наклоняюсь близко-близко.
– Повтори, Базз.
– Притормозить, – он будто жует предложения, оставляя от них огрызки. – Надо… притормозить. Был прав… Ромео… был прав.
Сперва это кажется мне бредом, но картинка в голове медленно складывается. Пазл за пазлом. В воображении появляется Грейнджер. Он улыбается и протягивает мне кассету. Его голос звучит в моей голове и бродит, бродит, бродит кругами, пока не собирается в осмысленное предложение: «Мне кажется, насчет суперлавандера Ромео был прав».
– В чем? – спрашиваю я Грейнджера, а моя рука сжимает ладонь Базза.
Воспоминания, подобно кассете, перематываются в начало. Я прокручиваю в ускоренном режиме все разговоры с Ромео, точно раскладываю пыльные папки из архива по ящикам. Вспоминаю встречу с суперлавандером на кухне моего дома и то, как он исчез, когда я дал отпор. Не физический, а ментальный.
Постойте-ка…
Прокручиваю вперед. На складе я отказался стрелять – и суперлавандер растворился в воздухе. Что, если… Внезапно я слышу голос Ромео, будто он совсем рядом: «А преодолевать травму с помощью рефлексии никто не планирует?»
Я вскакиваю, ошарашенный внезапным озарением. Уиджи уже повалил пурпурного Кеплера на землю и давит ему локтем на шею. Свободной рукой он хватает суперлавандера за запястье и пытается выбить пушку ударами их сцепленных рук о землю. Лавандеры стоят у границы города, словно восковые куклы, и молча, не шелохнувшись, наблюдают.
– Уиджи, – я подбегаю и как раз успеваю отбросить ногой выпавший из хватки Кеплера пистолет, – отпусти его!
Он обнажает клыки, когда Кеплер шипит. Я хватаю Уиджи за капюшон толстовки и изо всех сил тяну на себя, но тот вцепился в суперлавандера намертво.
Уиджи брыкается:
– Ты чего творишь, Кензи?
– Да выслушай! Так ты только его подпитываешь!
Зубы Кеплера клацают близко к шее Уиджи.
– Он нас сожрать хочет!
– Это механизм! Ты бередишь травму, она – нападает. Вспомни! Если мы применяли насилие, суперлавандер становился сильнее. И вот к чему это привело.
Наконец-то мне удается их разнять. Когда Кеплер пытается урвать от Уиджи кусочек, я пинаю суперлавандера в грудь – и он отлетает в сторону. Мы с Уиджи отползаем назад и поднимаемся, помогая друг на другу.
– Послушай, – говорю я ему, а сам не спускаю глаз с поднимающегося с земли Кеплера, – он связан со мной. С нами. Не знаю. Перед смертью в закусочной я видел, как его отец, мерзкий коп, вел себя с ним так, будто он мусор. Я ничего не сделал. Просто ушел.
Я обращаюсь к Кеплеру, и он внимательно за мной наблюдает, склонив голову к плечу:
– Мне… Мне нужно перед тобой извиниться.
Уиджи берет меня за локоть и разворачивает к себе:
– Кензи, ты чего удумал?
– Смотри, – я шикаю на него и выхожу вперед. – Кеплер, в тот вечер я ничего не сделал. Знаю, это жалкое оправдание, но, пожалуйста, позволь мне сказать.
Кеплер не двигается, и я воспринимаю это как приглашение к диалогу:
– Мой лучший друг, Эллиот… Он умер. И я чувствовал себя потерянным. Не хотел жить дальше. – Я делаю еще шаг. – А незадолго до того, как Эллиот упал с лестницы, Ромео избил отец. У меня на глазах, понимаешь?
Я кусаю губы и продолжаю:
– Мне стоило рассказать органам опеки, взрослым или учителям, но я был так напуган, что не мог спать…
– Ромео хороший. – Кеплер моргает. – Мне он нравится.
– Эм, да. – Я мельком смотрю через плечо на Уиджи, и на его лице читается недоумение.
Кеплер меняет одежду на ту, что носят официанты в казино.
– Он помог мне, и шеф не оштрафовал меня за вывернутый фартук.
– Это… здорово, Кеплер.
Мои мысли вращаются в голове юлой, и я понятия не имею, как быть дальше.
– Гляди, – Уиджи сжимает мое запястье и кивает на Кеплера.
Я смотрю на пурпурную руку: с нее сходит мерзкая жижа, позволяя нам увидеть человеческую кожу.
– Нужно продолжать, – шепчет Уиджи, и я киваю.
– Прости, что ничего не сделал, когда твой отец…
– Мой отец жалок. – Кеплер прерывает меня и переводит взгляд на толпу лавандеров. Я вижу среди них того самого копа. – А ты… Ты всего лишь подросток.
Я набираю полную грудь воздуха, словно вместе с ним можно набраться смелости, и выдаю:
– Но в твоем доме все повторилось. Я струсил! С Ромео я поступил так же!
Кеплер поворачивает голову обратно ко мне и вздыхает:
– Ты не виноват, Кензи. Разве он не попросил тебя молчать?
– Д-да. – Я припоминаю просьбу Ромео прямо перед тем, как оказался в шкафу. – Так и было.
– И ты ведь боялся навредить ему, если кому-то расскажешь?
Глаза щиплет от непрошенных образов.
– Боялся, но с тобой…
– Со мной нельзя было знать всего, – он перехватывает инициативу, и пурпур освобождает часть его лица и одежды, стекая на землю. – Ты видел лишь дырявую ширму, через которую не смогли подглядеть даже взрослые.
Уиджи выходит вперед, и Кеплер пятится.
– Я вспомнил.
– Неужели, волчонок? – холодный тон суперлавандера возвращается.
– В казино, когда мы столкнулись на кухне, я отпихнул тебя. Мне… жаль.
– И это все?
Я начинаю переживать. Уиджи сжимает и разжимает кулаки, косится на меня и снова обращается к Кеплеру:
– Мистер Дик велел мне спалить дом. Приставил лучшего друга, чтобы проверить предел моей верности. Меня переполнял гнев, – он понижает голос, и я чувствую, насколько трудно ему дается это признание: – И страх.
Кеплер делает шаг навстречу:
– Почему?
Уиджи прикусывает щеку:
– Я боялся потерять благосклонность босса, который звал меня сыном. Боялся лишиться семьи. Или того, чем мне тогда казалась банда. Боялся перемен… Прошу, прости меня.
– Но смог ли ты сам простить себя? За Кибу.
– Нет, – без раздумья отвечает Уиджи.
Я задерживаю дыхание, наблюдая за реакцией Кеплера.
– Это… – задумчиво отвечает он, расхаживая перед нами, будто дрессировщик в цирке, – по крайней мере, честно. Знаешь, иногда травмы остаются с нами навсегда.
Уиджи выдерживает взгляд Кеплера:
– Знаю, как никто другой.
Кеплер поднимает голову к чистому небу и отстраненно повторяет то, что я слышал от него на кладбище:
– Я давно увлекаюсь астрономией. Даже писал доклад о законе движения планет в Солнечной системе…
У его ног – как из ниоткуда – появляется пурпурный кот. Кеплер опускается перед ним на одно колено и поглаживает за ухом.
– Его зовут Блэксэд.
– К-кеплер? – с осторожностью спрашиваю я.
Он поднимает на меня человеческие глаза, и остатки пурпура превращаются в дымку.
– Гляди, – пихает меня в бок Уиджи и устремляет взгляд на город.
Лавандеры, ожидающие команды «Фас!», отступают и идут прочь до тех пор, пока не пропадают из виду.
Базз издает хрипящий звук, и мы с Уиджи резко к нему поворачиваемся.
– Простите…
Я подхожу к нему, опускаюсь на землю, и его рука тянется ко мне.
– Простите, но придется… – Он сглатывает. – Придется прервать вашу сцену воссоединения. Правда, очень трогательно… Не было бы так паршиво, разревелся… Честное… слово.
Кеплер вглядывается в рощу и говорит:
– Его зовет билборд.
Страх пробирает меня до самых костей.
– Нет, – я сжимаю окровавленную ладонь Базза, словно пытаюсь удержать его на этом свете.
Уиджи подходит сзади и кладет ладонь мне на плечо:
– Он потерял слишком много крови.
– Оживет! – выкрикиваю я, совсем от себя не ожидая.
– Я слышу его, Кензи, – улыбается Базз, и уголок его губ подрагивает. – Кеплер прав. Мне… пора.
Моя нижняя губа предательски дрожит. Я шмыгаю носом, крепко сжимаю ладонь Базза, но заставляю себя разжать побелевшие пальцы. Медленно покачиваясь, я встаю на ноги. Бедро, в которое попал осколок, пронзает острая боль, как будто рана начинает расползаться.
Глубоко вдохнув, я едва заметно киваю. Мы подхватываем Базза втроем. Удивительно, но, несмотря на дыру в теле, он не издает ни звука. И это осознание лишает меня последней опоры.
– Я сам, – мой шепот уносится ветром, и я говорю громче: – Пустите! Он просил меня не бросать его.
На лицах мальчишек непонимание, смешанное с испугом.
– Кензи, – Уиджи тянется ко мне, но я отбиваю его руку и тут же жалею о своей резкости.
– Прости. Просто… не мешайте нам.
Они опускают Базза на землю и отходят. Я хватаю его за подмышки и тяну в сторону рощи. Мои раны саднят, но физическая боль не идет ни в какое сравнение с той, что терзает душу. Силы, которые почти покинули меня минуту назад, нарастают с каждым рывком. Розы сминаются под тяжестью Базза, отдавая цветочный аромат, и меня начинает мутить.
Не знаю, сколько я тащу почти безвольное тело, но силуэты Уиджи и Кеплера сливаются в темные пятна – кляксы, размазанные на холсте города. Эти образы чужие. Они принадлежат не мне – Уиджи. Он мысленно дотягивается до меня даже на таком расстоянии, и от этого в моей груди все переворачивается. Я отталкиваю от себя его жалость, сосредоточившись на шагах.
Раз-два. Раз-два.
– Кензи, – шепчет Базз. – Слышишь?
За спиной скрипит билборд.
– Тише. Береги силы, придурок!
Внезапно до меня, словно шелест листвы дуба, долетает шепот. Всего мгновение, которое похоже на мимолетный поцелуй матери в жаркий летний день. На взмах птичьих крыльев перед тем, как вылететь из гнезда. На первый луч солнца, проникающий в остывшую за ночь комнату. На вспышку молнии, озаряющую своим светом целый город.
Чувства накатывают на меня, они так сильны, что я не выдерживаю и валюсь на землю.