– Господи! – всхлипнула Рэйчел. – Что с ним сделали!
Я сорвал с себя куртку, прижал к ужасной ране и, держа обеими руками, приказал:
– Выйдите наружу, поймайте сигнал и позовите на помощь.
– Может быть, лучше…
– Делайте, что вам говорят.
Продолжая давить на куртку, я посторонился, чтобы Рэйчел могла пройти. Она старалась не наступать на кровь, но ее вытекло на лестницу слишком много. Когда она проскользнула, я заметил в сворачивающемся месива отпечаток подошвы, но размышлять об этом было некогда. Поменяв положение, чтобы дать отдых рукам, давил на рану. Скомканная куртка промокла, руки скользили. Кровь текла медленнее, но не от того, что я делал.
– Вот что, Боб, – начал я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ободряюще. – Рэйчел пошла звать на помощь. Все, что от вас требуется, – держаться и оставаться со мной. Не спите и сосредоточьтесь на моем голосе. Договорились, Боб?
Ланди не ответил. Взгляд оставался прикованным к чему-то над ним. Грудь медленно поднималась и опускалась. Я продолжал говорить. Говорил о его жене, о дочери, о внучке. О дне рождения маленькой девочки – обо всем, что приходило мне в голову. Я не понимал, слышит ли он меня, но продолжал, потому что мне казалось, что так надо. И еще потому, что больше ничего не мог для него сделать. Продолжал говорить, когда вернулась Рэйчел и молча встала у подножия лестницы, продолжал, когда грудь инспектора перестала двигаться и стихло болезненное дыхание, продолжал даже несмотря на то, что понял, что разговариваю лишь с самим собой.
Глава 27
Дождь колеблющимся серебристым занавесом отгораживал башню форта от остального мира. Но время от времени, когда порыв ветра заносил его в сумрачное подбрюшье, россыпь капель проникала за воротник и в рукава, и от этого пробирало холодом.
Отлив обнажил устроенные вокруг башни песчаные банки, выявив у одной из опор гладкий коричневый островок. Испещренный пятнами водорослей и ржавых консервных банок, он был облюбован десятками маленьких бледных крабов. Они осторожно выходили на дневной свет и, оставляя следы на мокром песке, ползали с поднятыми клешнями.
Я наблюдал за ними с края швартовочной платформы под башней. Начинался прилив, и крабы исчезали в отвоевывающих свое право на отмель волнах. Мне жаль было с ними расставаться – глядя на них, я отвлекался от того, что происходило над головой. Вместо погубленной и оставленной в башне куртки мне набросили на плечи одеяло. У швартовочной платформы рядом с маленькой лодкой, на которой приплыли мы с Рэйчел и Ланди, прыгало на волнах суденышко морского подразделения полиции. Дальше на глубине, где волнение было сильнее, качался большой баркас. Пока мы, выйдя из башни, ждали прибытия специальных служб, Рэйчел, не переставая, утирала слезы.
– Я виновата. Он же не хотел сюда плыть.
Я говорил ей, что нет смысла себя винить: кто мог предположить, что случится такое? Но, похоже, мои слова на нее нисколько не действовали. Оцепеневший от потрясения, я чувствовал себя бесполезным, даже неспособным ее обнять. На руках спеклась кровь Ланди – теперь уже липкая и холодная, но до прибытия полиции я не мог ее смыть. Чтобы исключить нас из числа подозреваемых, наши руки требовалось проверить и убедиться, что на них нет остатков пороховых газов. Кровь так и застывала на мне комковатой коркой, пахнущей железом и внутренностями, которая потрескивала при каждом моем движении.
Первым прибыл скоростной сторожевой катер и привез парамедиков, которые тут же поднялись по лестнице к Ланди. То, как они спешили, было разительным контрастом их скорому появлению обратно. Помощь оказывать было некому, и, вернувшись ни с чем, они предложили нам до прибытия полиции одеяла и кофе. Затем появилось морское подразделение полиции, и я смутно припоминал знакомые по экспедиции в устье лица. За ними приплыл большой полицейский катер, с которого сошло, как мне показалось, бесчисленное множество экспертов и стражей порядка. Или это одни и те же сновали туда-сюда.
Я за ними не следил.
Рэйчел повезли на берег допросить и выслушать официальное заявление. Меня, хотя и не просили остаться, никто не гнал. Я мог догадаться, почему. И, не путаясь ни у кого под ногами, ждал на платформе, наблюдая за бурной деятельностью крабов. Наконец один из экспертов взял с моих рук мазок, после чего я мог смыть с них кровь Ланди. Скрючившись на платформе, опустил в море руки и соскабливал с кожи запекшуюся кровь, которую уносила холодная соленая вода.
В середине дня сторожевой катер вернулся с новой порцией пассажиров. Он ткнулся носом в платформу, и я смотрел, как с него сходят старший следователь Кларк и Фреарс. На них были комбинезоны, на лице Кларк суровая мина. Когда полицейский помог ей пройти по трапу, она бросила на меня взгляд, но, не сказав ни слова, направилась к лестнице. Ступивший вслед за ней на платформу патологоанатом держался необычно мрачно. Посмотрел на меня и остановился, словно не зная, как поступить.
– Доктор Хантер, рад, что вы целы. – Он поднял глаза на башню. – Скверные дела.
Я, соглашаясь, кивнул.
Скверные.
И вернулся к созерцанию крабов на скрывающейся под водой песчаной банке. Остался только небольшой кусочек суши, когда их обнаружила первая чайка. Через несколько минут к ней присоединились несколько других, и их крики эхом прокатились под башней. Я все еще наблюдал жизнь природы, когда услышал, как кто-то спускается по лестнице, и, обернувшись, наткнулся взглядом на Кларк.
Ее белесые глаза покраснели, рыжеватые, тонкие, словно дымка, волосы растрепались больше, чем обычно. Голос дрожал, но я решил: от едва сдерживаемой ярости.
– Что, черт возьми, здесь случилось?
Я снова рассказал все от начала до конца, хотя понимал, что ей уже доложили. Кларк не перебивала, только все сильнее сжимала губы.
– Господи! – проговорила она, когда я кончил. – Господи, чья это была идея?
– Моя.
По ее виду можно было судить, что она мне не поверила. Или все уже знала: Рэйчел, давая показания, не стала бы себя выгораживать. Я ни на кого не собирался указывать пальцем. Никто не заставлял Ланди ехать сюда. И, если уж на то пошло, меня тоже.
Кларк сурово посмотрела на меня, затем перевела взгляд на волны за завесой дождя. Выбившаяся прядь рыжеватых волос трепетала на ветру.
– И вы не видели, кто это был? Вообще ничего не видели?
– По звуку мотора можно судить, что уходили на маленьком суденышке. Это все, чем я могу с вами поделиться.
– Какое несчастье! – Кларк нетерпеливо смахнула с лица непокорную прядь.
– Что говорят эксперты? – поинтересовался я. – Есть какая-нибудь польза от отпечатка подошвы?
– Небольшая. Отпечаток только частичный. Пятка без ребристости, похоже, ботинок на гладкой подошве. Никаких характерных признаков. Все вокруг в ржавчине, чтобы остались отпечатки пальцев. Но все-таки нашлись два комплекта в комнате и пять на алюминиевой лестнице. Мы полагаем, что три из них ваши, один Рэйчел Дерби и один инспектора Ланди. По поводу двух других пока ничего не известно. Если мы правильно понимаем, что здесь происходило, они Эммы Дерби и Марка Чэпла.
Я был такого же мнения. Потожировой компонент старых отпечатков успел бы высохнуть и выветриться в атмосфере соленого воздуха. У меня непременно возьмут отпечатки пальцев, чтобы исключить те, которые я оставил в башне. Также у Рэйчел и даже у Ланди. Но если все окажутся нашими, это означает одно: человек, поднявшийся, чтобы убить инспектора, был в перчатках.
Как убийца Стейси Кокер.
– Он знал, что мы здесь, – сказал я.
– Он? Мне показалось, вы не видели преступника.
Всколыхнулась волна раздражения, но Кларк была права: нужно сначала думать и лишь потом делать предположения.
– Хорошо. Некто знал, что мы здесь.
– Нам это неизвестно.
Тогда с какой стати преступники нагрянули сюда? Судя по обстановке, здесь несколько месяцев никто не появлялся. Никакая это не случайность, что они приплыли в одно время с нами. И прихватили с собой ружье.
– Вы хотите сказать: их кто-то снабжал информацией?
Единственный человек, которому мы сказали, что поплывем в форт, был Ланди. Он проинформировал свою команду, но я не мог поверить, чтобы кто-то из его коллег устроил ему западню.
– Или за фортом каким-то образом следили. Я только не верю, что наша встреча – случайность.
– Мне тоже это не нравится, – проговорила Кларк. – Но какова альтернатива? Неизвестные сознательно расстреливают полицейского инспектора. И убили бы еще двух штатских, если бы получилось. Зачем им это надо?
– Чтобы никто не узнал, что находится в башне.
– По-вашему, убив полицейского, можно это скрыть?
В ее голосе прозвучало презрение, но в словах был резон. Даже если бы удалось застрелить нас троих, башню бы обыскали, поскольку Ланди, сообщив, где находится, затем бы исчез. Его расстрел только усугубляет ситуацию.
– Я не утверждаю, что в этом действии был смысл. Но нашу лодку могли заметить у швартовочной платформы и поняли, что внутри кто-то есть. Если намерение было иным, а не убить нас, зачем они явились в башню?
– Не знаю, доктор Хантер. Если бы знала, была бы намного ближе к поимке негодяя. – Кларк потерла виски и помолчала, собираясь с мыслями. – Предположим, некто хранил патроны и, возможно, ружье в доме Эдгара Холлоуэя. Затем потребовалось иное укромное место. А когда эти люди обнаружили, что в башне посторонние, они запаниковали.
Я вспомнил отчаянные попытки пробиться сквозь запертую дверь. Это не было похоже на панику, но говорить об этом не стоило. У меня ответов на вопросы было не больше, чем у Кларк.
– Что с пятнами на полу? Это кровь?
Порыв ветра занес под башню брызги дождя, но старший следователь даже не заметила.
– Полагаем, что да. Но нам от этого мало пользы. Кровь либо Эммы Дерби, либо Марка Чэпла. Но находилась среди ржавчины на соленом воздухе, и очень повезет, если удастся установить, чья именно.