– Черт, – тихо произносит второй мужчина.
– Забудьте о гребле, – медленно говорит Шеска. – Забудьте о несчастных случаях. Воорт расследует несчастные случаи из списка Мичума. Он должен был что-то где-то записывать, должен был с кем-то говорить. С напарником. С начальством. Если с ним произойдет несчастный случай, для полиции это станет красной тряпкой.
Референт – лейтенант военно-морской разведки – явно обеспокоен.
– Так мы бездействуем?
– Месяц-другой, – отвечает Шеска. – Потом посмотрим.
– Что же, мы позволили ему вертеться вокруг месяц? – Референт потрясен.
– Или, – Шеска, нащупав идею, размышляет вслух, – если Воорт погибнет, это должно выглядеть убийством. Не несчастным случаем. Явным, неподдельным убийством. Интересно, над какими еще делами он работает? Или, может быть, найдется человек, которого он когда-то арестовал и который только что вышел из заключения.
Референт оживляется:
– Точно! Кто-то другой, чье дело он расследует, его шлепнул!
– Выбор тут невелик, – говорит Шеска.
– Нью-йоркские копы расследуют десяток дел одновременно, – стоит на своем референт. – Воорт работал над сотнями дел. В городе просто обязаны быть люди, у которых на него зуб.
Шеска продолжает размышлять:
– А дальше остается надеяться, что у человека, который унаследует дело Мичума, не будет к нему личного отношения. Потому что, если мы все сделаем правильно, никто не сможет доказать, что мы связаны с каким-то там списком. В отсутствие личных мотивов вся эта история должна рассосаться. И тогда мы сможем завершить начатое.
– Хорошо, – говорит фотограф.
– Только так – или ничего не делать, – отвечает Шеска.
– Мы не можем сидеть сложа руки, – говорит референт.
– Хотя все это нехорошо, – вздыхает блондинка. – Он просто делает свое дело, как и мы. Такой красивый мужчина.
– Надо узнать, какие дела он расследует, – медленно произносит Шеска. – Кого собирается арестовать. Неплох был бы какой-нибудь подонок из низов. Подозреваемый в сексуальных преступлениях, наркоман. Рецидивист. Упившийся вдрызг бомж, который ничего не может вспомнить. Я сделаю остальное. Смерть, которая привлечет внимание. Громкая смерть. Мы используем то, что Воорт – коп.
Блондинка кивает.
– Никаких несчастных случаев, – повторяет референт.
Шеска пожимает плечами:
– А в Вашингтоне у нас есть защита от расследования. В данный момент нас ищет лично Воорт. Но он добрался до Вест-Пойнта, а?
Остальные ему полностью доверяют. Они все сделали правильно, и если Шеска говорит, что в Вашингтоне им ничего не грозит, то так оно и есть.
– Я выясню, над чем еще он работает, – говорит женщина.
«Лупе, как мне тебя недостает».
В день ее рождения Шеска никогда не может до конца избавиться от кошмаров. В день ее рождения прошлое настигает его. Прошлое – это непреходящая боль в сердце.
Он даже слышит запахи Кито, дождя, который в октябре никогда не прекращается, зелени Андского плато, на котором выстроен город, вонь выхлопов и нечистот одной из столиц третьего мира, освежителя воздуха, перекачиваемого воздушной системой отеля «Конкистадор», где он обедает в ресторане на первом этаже вместе с полковником Рурком – якобы торговым атташе посольства, – дипломатами и бизнесменами из Франции и Германии – и вместе с женщиной, которая очень скоро станет его женой.
В настоящем белокурая женщина окликает:
– Полковник?
Но Шеска едва слышит – в эту долю мгновения. Он снова в Кито в конце президентского срока Джорджа Буша, после службы в Ираке.
«Я стреляю собак».
В памяти Шески – в ресторане отеля – француз насмехается над Америкой:
– В «Макдоналдсах» и «Бургер-кингах» вы едите в машинах.
Сколько раз он слышал похожее за границей! Во всех городах, где он работал, Шеска выслушивал нескончаемую критику военной мощи Америки, ее бизнеса, подростков, телевизионных программ, системы образования или отсутствия всеобщего здравоохранения.
Немец, владелец швейной фабрики, говорит:
– У вас «тяжелый металл» вместо Вагнера. Стивен Кинг вместо Шекспира. Норман Рокуэлл вместо Пикассо.
Полковник Рурк, прекрасный актер, наливает чилийское красное вино и смеется – эдакий хороший парень, всем свой в доску. Но Шеска знает, что внутренне он кипит.
– Последние пятьдесят лет мы спасали задницу Европы. – Так Рурк всегда говорит в посольстве, наедине с Шеской, когда они разрабатывают стратегию помощи эквадорской национальной полиции.
– Американское телевидение! – смеется француз. – Так много каналов! Так мало содержания!
– Американцы ничего не знают о других культурах, однако вы хотите указывать нам, что делать, – говорит немец.
– Вы дети, пытающиеся править миром! – соглашается француз.
Внезапно женщина, сидящая напротив Шески, набрасывается на критиков:
– Вы не правы!
До сих пор Шеска ее в общем-то не замечал. Это племянница человека, принимающего их в Эквадоре, владельца авиакомпании; приехала с Галапагосских островов, где занимается научной работой. Не красотка, квадратные очки, свободное платье, не подчеркивающее, а скрывающее фигуру. Довольно крупная. Черные, вьющиеся от природы и жесткие, как перманент, волосы вокруг угловатого лица. Хорошая кожа, хоть в данный момент и покраснела от негодования. Тонкие, почти бескровные от политического гнева губы.
– Это вы, критики Америки, внушаете мне отвращение!
Именно ее пыл привлекает Шеску, поражает и согревает его – и делает ее прекрасной. Он много лет спал только с проститутками, отказывался от личной жизни, предлагая верность только своей стране.
В прошлом – в ресторане – он вдруг узнает в другой женщине страстность бабушки. Огонь, готовый вспыхнуть в любой миг. Эта женщина даже не американка, однако защищает Америку!
В настоящем белокурая женщина говорит:
– Мы не сумели найти Фрэнка Грина. Он не появился у дома в Бруклине, где раньше жил.
В прошлом Шеска чувствует вокруг себя Кито. Трущобы на склонах гор. Огромные базилики и соборы, воздвигнутые конкистадорами. Богатые посетители за другими столами. Только что закончена операция: на западе, в Амазонии, он помог эквадорским солдатам ликвидировать молодую, но быстро набирающую силы группировку партизан, которая планировала похищать американцев.
Белокурая женщина говорит:
– Он купил фургон «форд» девяносто второго года, голубой, зарегистрирован в Массачусетсе. Он не открывал банковский счет в Нью-Йорке, по крайней мере под своим именем.
Но Шеска слышит голос Лупе: «Америка – величайший социальный эксперимент в истории! В Америку люди приезжают из стольких мест и мирно процветают вместе. Сербы и хорваты! Евреи и мусульмане! Греки и турки! Конечно, они разрушают свои старые культуры, прежде чем создать новую! Дайте им время!»
В особняке на Манхэттене блондинка-фотограф продолжает:
– Мы убедились, что Фрэнк Грин купил в Массачусетсе двести фунтов топлива для гонок. Значит, у него есть удобрения, горючее и динамит. Еще пара дней, и, судя по нашему досье, он пустит все это в ход.
В памяти Шески Лупе говорит: «Вы, французы, продаете все, что угодно и кому угодно! А вы, немцы, каждые сорок лет сходите с ума и вырезаете половину Европы, а остальное время тоскуете и каетесь».
Лупе пристально смотрит на Шеску, прямо в глаза, словно знает о нем что-то особенное. Это невозможно, однако ощущение настолько сильно, что у него мелькает мысль, не рассказал ли ей что-то кто-нибудь из высокопоставленных родственников. Среди высших классов в странах Латинской Америки все между собой в родстве, и мысль не так уж нелепа.
– Вы – Джон Шеска, – говорит она, пожирая его взглядом, когда по окончании обеда они стоят в вестибюле гостиницы и ждут машины.
У нее угловатое лицо, поразительно черные глаза, тонкие брови, маленький нос и лоб, кажется, покрытый морщинами от бьющей энергии. Иссиня-черные волосы и бронзовый загар.
– И чем же вы занимаетесь на Галапагосах? – спрашивает он, чтобы сменить тему.
– Я? Стреляю собак.
А две недели спустя они стали любовниками. Лупе стала первой – после школы – женщиной, которой Джон Шеска не платил за секс. Потом она показывает ему свою работу. Они на Галапагосах, сидят в моторной лодке и собираются пристать к острову, когда она зарядит винтовку.
«Ремингтон» для нее великоват, но Лупе умело с ним управляется. Ясный, солнечный экваториальный день. Остров – три стороны древнего вулкана, торчащие из океана и невидимо для людских глаз уходящие ко дну Тихого океана на добрую милю.
Внутри кратера синяя вода, и красногрудые черные фрегаты летают над гребнем скалы, а в пещерах ревут морские львы.
– Как биолог, – говорит Лупе, – я должна защищать экосистему. У здешних птиц и тюленей нет естественной защиты от хищников, потому что на этих прекрасных островах изначально нет хищников. Но время от времени люди, возможно, владельцы лодок, выпускают на остров домашних собак. Собаки дичают. И убивают невинных животных. Одна-единственная дикая собака может вызвать ужасное опустошение. Поэтому кто-то должен убить их раньше, чем это произойдет.
Будущая жена Джона Шески. 1991 год.
– Кто-то должен отстреливать диких собак раньше, чем они причинят вред.
Джон Шеска стоит на черном песчаном берегу вулканического острова. Лупе заряжает винтовку, оборачивается, бросает на него проницательный взгляд.
– Готова спорить, ты умеешь с ней обращаться, – говорит она.
– Много лет назад, в армии, мне приходилось стрелять.
– Готова спорить, ты тоже стреляешь собак.
– Прошу прощения?
Шеска никогда не говорил ей правду за все три недели их связи, но Лупе знает о нем, и он так и не выяснил откуда. Она без слов дает ему понять, что для нее он герой и что она понимает его. И приглашает ответить на ее любовь, ничего не боясь.
В его памяти винтовка стреляет.
Он помнит, как маленькая черная собака, дворняжка, брошенное невинное существо, хромает на трех здоровых лапах. Четвертая – кровавое месиво